Неточные совпадения
Много и долго говорил
в этом духе Карл Иваныч: говорил о том, как лучше умели ценить его заслуги у какого-то генерала, где он прежде
жил (мне очень больно было это слышать), говорил о Саксонии, о своих родителях, о друге своем портном Schönheit и т.
д., и т.
д.
Я так думал вслух, при купцах, и они согласились со мною. С общей точки зрения оно очень хорошо; а для этих пяти, шести, десяти человек — нет. Торговля
в этой малонаселенной части империи обращается, как кровь
в жилах, помогая распространению народонаселения. Одно место глохнет, другое возникает рядом, потом третье и т.
д., а между тем люди разбредутся
в разные стороны, оснуются
в глуши и вместо золота начнут добывать из земли что-нибудь другое.
В разных мирах
живут служители культа и теологии, ученые и изобретатели, политические деятели, социальные реформаторы и революционеры, писатели и деятели искусства, люди деловые, поглощенные хозяйством и т.
д.
Уже две недели, как мы шли по тайге. По тому, как стрелки и казаки стремились к
жилым местам, я видел, что они нуждаются
в более продолжительном отдыхе, чем обыкновенная ночевка. Поэтому я решил сделать дневку
в Лаохозенском стойбище. Узнав об этом, стрелки
в юртах стали соответственно располагаться. Бивачные работы отпадали: не нужно было рубить хвою, таскать дрова и т.
д. Они разулись и сразу приступили к варке ужина.
Четвертого дня Петра Михайловича, моего покровителя, не стало. Жестокий удар паралича лишил меня сей последней опоры. Конечно, мне уже теперь двадцатый год пошел;
в течение семи лет я сделал значительные успехи; я сильно надеюсь на свой талант и могу посредством его
жить; я не унываю, но все-таки, если можете, пришлите мне, на первый случай, двести пятьдесят рублей ассигнациями. Целую ваши ручки и остаюсь» и т.
д.
Граница между обоими государствами проходит здесь по прямой линии от устья реки Тур (по-китайски Байминхе [Бай-мин-хэ — речка ста имен, то есть река, на которой
живут многие.]) к реке Сунгаче (по-китайски Суначан [Сунчжа-Ачан — вероятно, название маньчжурское, означающее пять связей — пять сходящихся лучей, пять отрогов и т.
д.]), берущей начало из озера Ханка
в точке, имеющей следующие географические координаты: 45° 27' с. ш. к 150° 10'
в.
д. от Ферро на высоте 86 м над уровнем моря.
Племянник, вместо того чтобы приезжать, приходил, всматривался
в людей и, разумеется, большею частию оставался недоволен обстановкою:
в одном семействе слишком надменны;
в другом — мать семейства хороша, отец дурак,
в третьем наоборот, и т.
д.,
в иных и можно бы
жить, да условия невозможные для Верочки; или надобно говорить по — английски, — она не говорит; или хотят иметь собственно не гувернантку, а няньку, или люди всем хороши, кроме того, что сами бедны, и
в квартире нет помещения для гувернантки, кроме детской, с двумя большими детьми, двумя малютками, нянькою и кормилицею.
Я
в своей комнате перед обедом все думала, что лучше умереть, чем
жить, как я
живу теперь, и вдруг, за обедом,
Д. говорит: «Вера Павловна, пьем за здоровье моей невесты и вашего жениха».
[Для тех ссыльных, которые
живут теперь у устьев небольших речек и у моря, рыболовство может служить подспорьем
в хозяйстве и давать некоторый заработок, но для этого надо снабжать их хорошими сетями, селить у моря только тех, кто и на родине
жил у моря, и т.
д.
Господский дом на Низах был построен еще
в казенное время, по общему типу построек времен Аракчеева: с фронтоном, белыми колоннами, мезонином, галереей и подъездом во дворе. Кругом шли пристройки: кухня, людская, кучерская и т.
д. Построек было много, а еще больше неудобств, хотя главный управляющий Балчуговских золотых промыслов Станислав Раймундович Карачунский и
жил старым холостяком. Рабочие перекрестили его
в Степана Романыча. Он служил на промыслах уже лет двенадцать и давно был своим человеком.
Адам «начертан» богом пятого марта
в шестом часу дня; без души он пролетал тридцать лет, без Евы
жил тридцать дней, а
в раю всего был от шестого часу до девятого; сатана зародился на море Тивериадском,
в девятом валу, а на небе он был не более получаса; болезни
в человеке оттого, что диавол «истыкал тело Адама»
в то время, когда господь уходил на небо за душой, и т.
д., и т.
д.
Как быть! Надобно приняться за старину. От вас, любезный друг, молчком не отделаешься — и то уже совестно, что так долго откладывалось давнишнее обещание поговорить с вами на бумаге об Александре Пушкине, как, бывало, говаривали мы об нем при первых наших встречах
в доме Бронникова. [
В доме Бронникова
жил Пущин
в Ялуторовске, куда приезжал
в 1853–1856 гг. Е. И. Якушкин для свидания с отцом, декабристом И.
Д. Якушкиным.] Прошу терпеливо и снисходительно слушать немудрый мой рассказ.
В Тобольске
живут Фонвизины и братья Бобрищевы-Пушкины. Служат: Анненков, Свистунов и Александр Муравьев. С последним из них переехал и Вольф с правом заниматься медицинской практикой.
В Таре — Штейнгейль.
В Кургане — Щепин-Ростовский и Башмаков. На службе Фондер-Бригген.
В Омске на службе Басаргин. Наконец,
в Ялуторовске — Матвей Муравьев, Тизенгаузен, Якушкин, Оболенский и я. Сверх того две вдовы: А.
В. Ентальцева и
Д. И. Кюхельбекер.
Тизенгаузен, И.
Д. Якушкин.]
живем мы ладно, толкуем откровенно, когда собираемся, что случается непременно два раза
в неделю:
в четверг у нас, а
в воскресенье у Муравьева-Апостола.
Долго я смотрел на Девичий монастырь [Письмо Н.
Д. — на листке с видом Девичьего монастыря
в Москве.] — и мне знакомо это место, — я часто там бывал,
живя близко у Колошиных…
Слух о моей женитьбе справедлив. 22 мая я соединен с Н.
Д. Ф. — Благодарю бога за наш союз. Покамест пользуюсь деревенским воздухом и пью воды
в деревне жены. Не знаю еще, где мы будем
жить постоянно, — это решится, когда я выздоровлю, если бог поможет.
Когда я глядел на деревни и города, которые мы проезжали,
в которых
в каждом доме
жило, по крайней мере, такое же семейство, как наше, на женщин, детей, которые с минутным любопытством смотрели на экипаж и навсегда исчезали из глаз, на лавочников, мужиков, которые не только не кланялись нам, как я привык видеть это
в Петровском, но не удостоивали нас даже взглядом, мне
в первый раз пришел
в голову вопрос: что же их может занимать, ежели они нисколько не заботятся о нас? и из этого вопроса возникли другие: как и чем они
живут, как воспитывают своих детей, учат ли их, пускают ли играть, как наказывают? и т.
д.
Я не
жил в то время, а реял и трепетал при звуках: «гласность»,"устность","свобода слова","вольный труд","независимость суда"и т.
д., которыми был полон тогдашний воздух.
— Вздор!.. Наша Раиса всех
в один узел завяжет — вот увидите, — уверенно отвечала m-lle Эмма, делая энергичный жест рукой. — Да если бы и смазали ее, невелика беда: не пропадем. Махнем
в столицу, и прямо объявление
в газетах: «Молодая особа и т.
д.» Вот и вся недолга. По крайней мере, можно
пожить в свое удовольствие.
Потом: «немецкие фабриканты совсем завладели Лодзем»; «немецкие офицеры
живут в Смоленске»; «немецкие офицеры генерального штаба появились у Троицы-Сергия, изучают русский язык и ярославское шоссе, собирают статистические сведения, делают съемки» и т.
д. Что им понадобилось? Ужели они мечтают, что германское знамя появится на ярославском шоссе и село Братовщина будет примежевано к германской империи?
— Д-д-а-с. Да и вообще зачем? я своим послушанием очень доволен и
живу в спокойствии.
Вообще же существуют два совершенно различные мнения про этот страшный бастион: тех, которые никогда на нем не были, и которые убеждены, что 4-й бастион есть верная могила для каждого, кто пойдет на него, и тех, которые
живут на нем, как белобрысенький мичман, и которые, говоря про 4-й бастион, скажут вам, сухо или грязно там, тепло или холодно
в землянке и т.
д.
Старуха матроска, стоявшая на крыльце, как женщина, не могла не присоединиться тоже к этой чувствительной сцене, начала утирать глаза грязным рукавом и приговаривать что-то о том, что уж на что господа, и те какие муки принимают, а что она, бедный человек, вдовой осталась, и рассказала
в сотый раз пьяному Никите о своем горе: как ее мужа убили еще
в первую бандировку и как ее домишко на слободке весь разбили (тот,
в котором она
жила, принадлежал не ей) и т.
д. и т.
д. — По уходе барина, Никита закурил трубку, попросил хозяйскую девочку сходить за водкой и весьма скоро перестал плакать, а, напротив, побранился с старухой за какую-то ведерку, которую она ему будто бы раздавила.
На совершаемых или свидетельствуемых у него актах Гудаевский любил делать смешные пометки, например, вместо того, чтобы написать об Иване Иваныче Иванове, живущем на Московской площади,
в доме Ермиловой, он писал об Иване Иваныче Иванове, что
живет на базарной площади,
в том квартале, где нельзя дышать от зловония, и т.
д.; упоминал даже иногда о числе кур и гусей у этого человека, подпись которого он свидетельствует.
И т.
д. и т.
д. Но Козлик был себе на уме и начал все чаще и чаще похаживать к своей тетушке, княжне Чепчеулидзевой-Уланбековой, несмотря на то что она
жила где-то на Песках и питалась одною кашицей. Ma tante Чепчеулидзева была фрейлиной
в 1778 году, но, по старости, до такой степени перезабыла русскую историю, что даже однажды, начитавшись анекдотов г. Семевского, уверяла, будто бы она еще маленькую носила на руках блаженныя памяти императрицу Елизавету Петровну.
Во-первых, маркиз Шассе-Круазе, которого только
в прошлом году княгиня Букиазба воссоединила
в лоно православной церкви и который теперь уж жалуется, что,
живя в курском имении («приданое жены моей, воспитанницы княгини Букиазба»), только он с семьей да с гувернанткой-немкой и посещает храм божий; «народ же, под влиянием сельского учителя» и т.
д.
— Опять ты сиротой останешься, Домна Степановна, — проговорил он ласково, жалея жену. — Сколь времени, а
поживу у Гарусова, пока игумен утишится… Не то горько мне, што
в ссылку еду и тебя одну опять оставлю, а то горько, што на заводах все двоеданы [Двоеданами называли при Петре I раскольников, потому что они были обложены двойной податью. (Прим.
Д. Н. Мамина-Сибиряка.)]
живут. Да и сам Гарусов двоеданит и ихнюю руку держит… Тошно и подумать-то, Домна Степановна.
Старайтесь найпаче
На господа бога во всем потрафлять
У нас был Вавило,
жил всех побогаче,
Дa вздумал однажды на Бога роптать, —
С тех пор захудал, разорился Вавило,
Нет меду со пчел, урожаю с земли,
И только
в одном ему счастие было,
Что волосы из носу шибко росли…»
Рабочий расставит, разложит снаряды —
Рубанки, подпилки, долота, ножи:
«Гляди, чертенята!» А дети и рады,
Как пилишь, как лудишь — им все покажи.
По-видимому, незачем и различать их: государство приобретает новые средства — народ богатеет; государство принуждено выдержать невыгодную войну — весь народ чувствует на себе ее тяжесть;
в государстве улучшается законодательство — народу лучше
жить становится и т.
д.
Не будь последнего посрамления, герой наш, может быть, и решился бы скрепить свое сердце, может быть, он и решился бы смолчать, покориться и не протестовать слишком упорно; так, поспорил бы, попретендовал бы немножко, доказал бы, что он
в своем праве, потом бы уступил немножко, потом, может быть, и еще немножко бы уступил, потом согласился бы совсем, потом, и особенно тогда, когда противная сторона признала бы торжественно, что он
в своем праве, потом, может быть, и помирился бы даже, даже умилился бы немножко, даже, — кто бы мог знать, — может быть, возродилась бы новая дружба, крепкая, жаркая дружба, еще более широкая, чем вчерашняя дружба, так что эта дружба совершенно могла бы затмить, наконец, неприятность довольно неблагопристойного сходства двух лиц, так, что оба титулярные советника были бы крайне как рады и
прожили бы, наконец, до ста лет и т.
д.
Другой раз я проследил его до самой его квартиры и за гривенник узнал у дворника, где он
живет,
в каком этаже, один или с кем-нибудь и т.
д. — одним словом, все, что можно узнать от дворника.
Прежде помещики поселялись
в деревнях, потому что там дешевле и привольнее
жить, потому что ни Катька, ни Машка, ни Палашка не смеют ни
в чем отказать, потому что
в поле есть заяц,
в лесу — медведь, и т.
д.
Но кроме этих, весьма существенных, выгод, было еще обстоятельство, которое я считал не менее важным, — и не ошибся:
в том же доме,
в ближайшем соседстве от Писарева,
жила наша первая актриса, М.
Д. Синецкая; она любила Писарева, как брата, и я был уверен, что она не оставит его без участия и помощи, а умного женского участия при постели больного — ничто заменить не может.
[Я и мой товарищ по гимназии, нынче известный русский математик К.
Д. Краевич, знавали этого антика
в конце сороковых годов, когда мы были
в третьем классе Орловской гимназии и
жили вместе
в доме Лосевых, «Антон-астроном» (тогда уже престарелый) действительно имел кое-какие понятия о небесных светилах и о законах вращения, но главное, что было интересно: он сам приготовил для своих труб стекла, отшлифовывая их песком и камнем из донышек толстых хрустальных стаканов, и через них он оглядывал целое небо…
И вот, обрадовавшись случаю, она расспрашивала их и о Иерусалиме, и о городах, и о том, так ли
живут там, как
в селе, есть ли также церковь и будет ли она
в вышину равняться с большим вязом, разросшимся вон там, далече-далече у них на погосте, и т.
д.
Мой первый Пушкин — «Цыганы». Таких имен я никогда не слышала: Алеко, Земфира, и еще — Старик. Я стариков знала только одного — сухорукого Осипа
в тарусской богадельне, у которого рука отсохла — потому что убил брата огурцом. Потому что мой дедушка, А.
Д. Мейн — не старик, потому что старики чужие и
живут на улице.
Оставайся бы он только верен безмятежной теории, что он
в своем праве, и все
в своем праве, что если новый коллежский раньше его произведен, — так этому так и следует быть, и что если Клара Олсуфьевна его отвергла, так опять это значит, — что ему к ней и соваться не следовало, — словом, продолжай он идти своей дорогой, никого не затрогивая, и помни, что все на свете законнейшим образом распределяется по способностям, а способности самою натурою даны и т.
д. — вот и продолжал бы человек
жить в прежнем довольстве и спокойствии.
К тупицам принадлежат также люди, которые,
прожив с человеком десять лет, ничего больше не
в состоянии сказать о нем как: — «Да, он прекрасный человек!» или: «Да, у него неприятный характер!» Также те, которые, находясь с вами
в вагоне, поясняют: — «Приехали обедать», когда приехали обедать; — «машина поехала!» когда поехала; — «машина остановилась!» когда остановилась; и т.
д.
Ни конца ни краю играм и песням… А
в ракитовых кустиках
в укромных перелесках тихий шепот, страстный, млеющий лепет, отрывистый смех, робкое моленье, замирающие голоса и звучные поцелуи… Последняя ночь хмелевая!..
В последний раз светлый Ярило простирает свою серебристую ризу,
в последний раз осеняет он игривую молодежь золотыми колосьями и алыми цветами мака: «Кошуйтеся [
Живите в любви и согласии.], детки,
в ладу да
в миру, а кто полюбит кого, люби
дóвеку, не откидывайся!..» Таково прощальное слово Ярилы…
На застрехах по деревням обыкновенно воробьи
живут, отчего и называются подзастрешными.], не мычали под навесами коровушки, а псы сторожковые, зá ночь
дóсыта налаявшись, свернулись
в клубки и спали на заре под крыльцами…
А пó
д вечер все рассказала матери: про гульбу свою с Морковкиным, про надежду писарихой быть, жить-поживать
в холе,
в почете,
в великом богачестве…
Болезнь была из «прилипчивых», и родные молодой вдовы все ее покинули. Это
в благородном сословии и тогда уже было
в моде и практиковалось без зазрения совести. О положении тетушки дошла весть
в Послово, где
жила в замкнутом одиночестве именитая г-жа княгиня
Д*, знатная дама, занимавшая перед тем видную «позицию», но вдруг чем-то кому-то не угодившая и удаленная.
Говорили, будто она
живет в Послове поневоле и «пребывает» тут одним лишь телом, а что «душа ее не тут» — она
живет «
в недосягаемых сферах». Сама же княгиня
Д* не считала себя равною ни с кем и не допускала к себе никого. У нее была собственная церковь, собственный поп и собственный врач, которому она не позволяла лечить никого, кроме ее особы.
Князь был готов на все и несказанно обрадовался, когда услыхал, что тетушка желает принять его к себе управителем. Он сейчас же подал
в отставку, снял квартальницкую форму и переселился
в тетушкино имение, где приучался к хозяйству под ее непосредственным руководством и для того ездил с ней вдвоем
в кабриолете без кучера, а
жил во флигеле, но потом
в один прекрасный день переведен
в дом и обвенчан с хозяйкою
в их деревенской церкви, точно так же скромно, как
Д* обвенчалась у себя с французом.
Репортер
д’Омарен прибыл из Венгрии
в Париж как раз
в ту ночь, когда была разыграна Илька. Не найдя
в нумере,
в котором
жила певица, никого, кроме крепко спавшего на кресле Луврера, он побежал к Баху. Бах рассказал ему всё, что произошло во время его отсутствия.
Их было двое — сын и дочь. О сыне письменных свидетельств никаких не сохранилось. По крайней мере, доселе исследователи старинных архивов ничего не заявляли о нем. Известно только по преданию, что он
жил до начала нынешнего столетия
в одном из монастырей Переславля-Залесского и горько жаловался на свою участь. Это говорил покойный граф
Д. Н. Блудов, которому хорошо были известны подобные тайны [«Русский архив» 1865 года, книжка 1, статья М. Н. Лонгинова «Заметка о княжне Таракановой», стр. 94.].
К числу ближайших моих собратов и коллег принадлежал и покойный
В.
Д.Спасович, чрез которого я знакомился со многими постоянными жителями Петербурга из его единоплеменников. Две-три зимы я много бывал
в польских домах, на обедах и вечерах, и находил всегда, что поляки и у нас, то есть среди своих"завоевателей"и притеснителей, умеют
жить бойко, весело, гостеприимно — для тех русских, кто с ними охотно сходится.
Кроме этой семьи, которая давала тон всей жизни
в Воскресенске, здесь постоянно
проживал еще известный автор проекта введения земских соборов П.
Д. Голохвастов и его жена Ольга Андреевна, драмы которой шли
в Малом театре
в Москве.
С того самого времени, как Пьер стал
жить большим домом, семьей, требующею больших расходов, он, к удивлению своему, заметил, что он
проживал вдвое меньше, чем прежде, и что его расстроенные последнее время (
в особенности долгами первой жены)
дeлà стали поправляться.
И об этом-то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют
в снегу при 15-ти градусах мороза; когда дня только 7 и 8 часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как
в сраженьи, на несколько часов только люди вводятся
в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам
живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда
в месяц погибает половина армии, — об этом-то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда-то, а Тормасов туда-то, и как Чичагов должен был передвинуться туда-то (передвинуться выше колена
в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т.
д. и т.
д.