Неточные совпадения
Между тем колокол
продолжал в урочное время призывать к
молитве, и число верных с каждым днем увеличивалось.
— Вы вступаете в пору жизни, —
продолжал священник, — когда надо избрать путь и держаться его. Молитесь Богу, чтоб он по своей благости помог вам и помиловал, — заключил он. «Господь и Бог наш Иисус Христос, благодатию и щедротами своего человеколюбия, да простит ти чадо»… И, окончив разрешительную
молитву, священник благословил и отпустил его.
— Ничего, матушка, не беспокойся. Ему хорошо. Господи, помилуй нас грешных, —
продолжал он вполголоса свою
молитву. Василий Иванович пожалел свою старушку; он не захотел сказать ей на ночь, какое горе ее ожидало.
— А то я
молитвы читаю, —
продолжала, отдохнув немного, Лукерья. — Только немного я знаю их, этих самых
молитв. Да и на что я стану Господу Богу наскучать? О чем я его просить могу? Он лучше меня знает, чего мне надобно. Послал он мне крест — значит меня он любит. Так нам велено это понимать. Прочту Отче наш, Богородицу, акафист всем скорбящим — да и опять полеживаю себе безо всякой думочки. И ничего!
— Пойти куда-нибудь далеко, на
молитву, на трудный подвиг, —
продолжала она. — А то дни уходят, жизнь уйдет, а что мы сделали?
— Что это, матушка! опять за свои книжечки по ночам берешься? Видно таки хочется ослепнуть, — заворчала на Лизу старуха, окончив свою долгую вечернюю
молитву. — Спать не хочешь, —
продолжала она, — так хоть бы подруги-то постыдилась! В кои-то веки она к тебе приехала, а ты при ней чтением занимаешься.
Особенно на Павла подействовало в преждеосвященной обедне то, когда на средину церкви вышли двое, хорошеньких, как ангелы, дискантов и начали петь: «Да исправится
молитва моя, яко кадило пред тобою!» В это время то одна половина молящихся, то другая становится на колени; а дисканты все
продолжают петь.
— И поди, чай, — прервал Половников, — сделавши такое доброе дело, стал на
молитву, выпустил рубаху, опояску ниже пупа спустил… и прав, думает… Ну, а робенка-то куда вы девали? ты говори да досказывай! —
продолжал он, обращаясь к Кузьмовне.
— Что говорить, батюшка, — повторил и извозчик, — и в
молитве господней, сударь, сказано, —
продолжал он, — избави мя от лукавого, и священники нас, дураков, учат: «Ты, говорит, только еще о грехе подумал, а уж ангел твой хранитель на сто тысяч верст от тебя отлетел — и вселилась в тя нечистая сила: будет она твоими ногами ходить и твоими руками делать; в сердце твоем, аки птица злобная, совьет гнездо свое…» Учат нас, батюшка!
Он ясно услышал послеобеденную
молитву. Потом все роты с гулом и топотом стали расходиться по своим помещениям. Потом опять все затихло. Но семнадцатилетняя душа Александрова
продолжала буйствовать с удвоенной силой.
— Что уж мне беречь себя! — полувоскликнула старушка. — Вы бы только были счастливы, вот о чем каждоминутно
молитва моя! И меня теперь то больше всего тревожит, —
продолжала она глубокомысленным тоном, — что Людмила решительно не желает, чтобы Егор Егорыч бывал у нас; а как мне это сделать?..
— Да, —
продолжал спокойно Иоанн, — боярин подлинно стар, но разум его молод не по летам. Больно он любит шутить. Я тоже люблю шутить и в свободное от дела и
молитвы время я не прочь от веселья. Но с того дня, как умер шут мой Ногтев, некому потешать меня. Дружине, я вижу, это ремесло по сердцу; я же обещал не оставить его моею милостию, а потому жалую его моим первым шутом. Подать сюда кафтан Ногтева и надеть на боярина!
— Что ты, Юрий Дмитрич? — сказал позади Милославского знакомый голос. Он обернулся и увидел подходящего Авраамия. — Что с тобою? —
продолжал Палицын. — Ах, сын мой! ты не для
молитвы взошел в сей храм: эти блуждающие взоры, это отчаяние на обезображенном челе твоем… Нет, Юрий Дмитрич, не так молятся христиане!
Ваня провел рукою по лбу, как бы стараясь опомниться, торопливо прошептал
молитву, перекрестился и бросился в воду, не выпуская из глаз огонька, который
продолжал мигать ему, отражаясь дрожащею золотистою ниткой на гладкой поверхности Оки, величаво сверкавшей посреди ночи.
— Ничего, ничего, брат… —
продолжал о. Христофор. — Бога призывай… Ломоносов так же вот с рыбарями ехал, однако из него вышел человек на всю Европу. Умственность, воспринимаемая с верой, дает плоды, богу угодные. Как сказано в
молитве? Создателю во славу, родителям же нашим на утешение, церкви и отечеству на пользу… Так-то.
— Вставайте, братцы, пора, сам плешивый козел из помойной ямы вылезает, — указывая на лысого,
продолжал Пашка. Многие захохотали; «козел» отвернулся в угол, промычал какое-то ругательство и начал бормотать
молитву.
— Глядь-ка, барин!.. — закричал ямщик, — глядь! вон и огонек в окне показался — свят, свят!.. Ух, батюшки!.. Ажно мороз по коже подирает!.. Куда это нелегкая его понесла? —
продолжал он, глядя вслед за уходящим Рославлевым. — Ну, несдобровать ему!.. Экой угар, подумаешь!.. И
молитвы не творит!..
— Дары тут же дарятся, —
продолжал Сергеич, — как теперича, по
молитве это рукобитье совершится, старички, выходит, по другому, по третьему стаканчику выпили, дружка сейчас и ведет жениха за занавеску, поначалу
молитву читает: «Господи, помилуй нас» — да!
Он не отвечал,
продолжая за стеной ровным голосом читать
молитвы.
— Нет, пусть он сам расскажет… — отвечал солдат,
продолжая хохотать. — Вот так игумен… Ловко!.. Ты, грит, с
молитвой работай?!.. Ха-ха…
— Вы, ежели желаете знать, —
продолжал Матвей громко, тоже начиная сердиться, — вы богоотступник и еретик. Бесы окаянные заслонили от вас истинный свет, ваша
молитва не угодна богу. Покайтесь, пока не поздно! Смерть грешника люта! Покайтесь, братец!
— Да! Ты не веришь мне! — возражает поручик с тихим, но глубоким трагизмом. — Ну что ж, я заслужил это. А я каждую ночь приходил под твои окна и в душе творил
молитву за тебя. — Поручик быстро опрокидывает рюмку, закусывает и
продолжает с набитым ртом и со слезящимися глазами: — И я все думал: что, если бы случился вдруг пожар или напали разбойники? Я бы тогда доказал тебе. Я бы с радостью отдал за тебя жизнь… Увы, она и так недолга, — вздыхает он. — Дни мои сочтены…
— Ха! — сказал он,
продолжая глядеть на меня этим тяжелым взглядом. — За веру!.. Бога вспомнили… Давно это было… Не хотел ребенка хоронить на православном кладбище… Теперь жену зарыл в яму, завалил камнями, без креста, без
молитвы… Лес, камни… и люди, как камни…
— Слава тебе, Господи!.. Благодарю Создателя!.. — набожно перекрестясь, молвила Манефа. — Эки дела-то!.. Эки дела!.. —
продолжала она, покачивая головой. — В обители, во святом месте, взамен
молитвы да поста, чем вздумали заниматься!.. Себя топят и других в омут тянут… Всем теперь быть в ответе!.. Всем страдать!..
— Помнишь, что у Златоуста про такие слезы сказано? — внушительно
продолжал Патап Максимыч. — Слезы те паче поста и
молитвы, и сам Спас пречистыми устами своими рек: «Никто же больше тоя любви имать, аще кто душу свою положит за други своя…» Добрая ты у меня, Груня!.. Господь тебя не оставит.
— «Нищие всегда имате с собою», рек Господь, —
продолжала игуменья, обливая брата сдержанным, но строгим взглядом. — Чем их на Горах-то искать, вокруг бы себя оглянулся… Посмотрел бы, по ближности нет ли кого взыскать милостями… Недалёко ходить, найдутся люди, что постом и
молитвой низведут на тебя и на весь дом твой Божие благословение, умолят о вечном спасении души твоей и всех присных твоих.
Церковная вера учит не только тому, что покаяние согрешившего может очистить его, но тому, что
молитвы других людей могут содействовать его благу в этой жизни и в будущей. Один мальчик, ложась спать, просил няню
продолжать игру с куклами, начатую им, пока он будет спать. Отношение церковных людей к богу такое же ребячье. Люди будут жить дурно, будут спать, а за них будут молиться, будут
продолжать игру.
— Дома твои слова вспомянула, твой добрый совет, не давала воли тем мыслям, на
молитву стала, молилась. Долго ль молилась, не знаю, —
продолжала Дуня.
Из городской тюрьмы, где в одиночной камере все
продолжала сидеть княжна, шли другие рассказы. Говорили, что арестантка изнуряет себя постом и
молитвою, читает священные книги, не спит по ночам.
Этим возгласом души старой монахини, на мгновенье допустившей себя до мысли с земным оттенком, всецело объяснялось невнимание к лежавшей у ее ног бесчувственной жертве людской злобы. Мать Досифея умолкла, но, видимо, мысленно
продолжала свою
молитву. Глаза ее были устремлены на Божественного Страдальца, и это лицезрение, конечно, еще более укрепляло в сердце суровой монахини идею духовного наслаждения человека при посылаемых ему небом земных страданиях.
— Прости, невеста моя обрученная, прости, моя лапушка, молись за меня… Как за стеной каменной буду я за твоими
молитвами девичьими… Не горюй, не кручинься, вернется, бог даст, твой Ермак цел и невредим и будет
продолжать любить тебя, как теперь любит больше жизни своей. Прости мое сердце…
Прошло два года; церкви были выстроены и освящены, а князь Сергей Сергеевич все
продолжал вести странный образ жизни, деля свое время между чтением священных книг и долгою
молитвою над мнимой могилой княжны Людмилы Васильевны Полторацкой.
— Подождите, подождите… —
продолжал Сабиров. — Мать выучила меня тогда одной
молитве.
Не о ниспослании именно такого средства она горячо молилась еще так недавно. Бог, видимо, услышал эту
молитву. Он не внял лишь другой. Он не вырвал из ее сердца любви к Зарудину и разлука с ним все
продолжала терзать это бедное сердце, что, впрочем, она не выказывала ни перед кем, упорно
продолжая избегать даже произносить его имя, и в чем она старалась не сознаваться даже самой себе.
Борис Иванович
продолжал стоять на коленях и повторять
молитву, которой его выучила его мать двадцать лет тому назад.
Вечно молчаливая, она и до сегодня отдалась вся
молитве, проводит ежедневно несколько часов на могиле Ирены, главной причиной гибели которой
продолжает считать себя, и даже не надеется замолить этот свой «страшный грех».
Лицо ребенка сделалось серьезным, он возвел свои глазки на крест и начал шептать
молитву, которой научила его мать. Последняя
продолжала тоже молиться, обливаясь слезами.
И загнанные в катакомбы, мы будем
продолжать себя чувствовать сынами России и будем верны великой русской культуре Пушкина и Достоевского, подобно тому, как мы будем
продолжать себя чувствовать христианами и сынами церкви и после того, как гонения на Церковь Христову загонят нас в катакомбы и там придется нам творить свои
молитвы.