Неточные совпадения
Продолжать писать свою
книгу?
— Человек, хересу! — сказал Вронский, не отвечая, и, переложив
книгу на другую сторону,
продолжал читать.
Пообедав, Левин сел, как и обыкновенно, с
книгой на кресло и, читая,
продолжал думать о своей предстоящей поездке в связи с
книгою.
И он
продолжал заниматься с Гришей уже не по-своему, а по
книге, а потому неохотно и часто забывая время урока.
— Да чем же? — с тою же улыбкой
продолжала Кити. — Разве ты тоже не делаешь для других? И твои хутора, и твое хозяйство, и твоя
книга?…
— Я не могу слышать равнодушно, когда нападают на женщин, —
продолжала Евдоксия. — Это ужасно, ужасно. Вместо того чтобы нападать на них, прочтите лучше
книгу Мишле «De l’amour». [О любви (фр.).] Это чудо! Господа, будемте говорить о любви, — прибавила Евдоксия, томно уронив руку на смятую подушку дивана.
— Я — не купец, я — дворянин, но я знаю: наше купечество оказалось вполне способным принять и
продолжать культуру дворянства, традиции аристократии. Купцы начали поощрять искусство, коллекционировать, отлично издавать
книги, строить красивые дома…
— Да, —
продолжала она, подойдя к постели. — Не все. Если ты пишешь плохие
книги или картины, это ведь не так уж вредно, а за плохих детей следует наказывать.
— Мой муж — старый народник, — оживленно
продолжала Елена. — Он любит все это: самородков, самоучек… Самоубийц, кажется, не любит. Самодержавие тоже не любит, это уж такая старинная будничная привычка, как чай пить. Я его понимаю: люди, отшлифованные гимназией, университетом, довольно однообразны, думают по
книгам, а вот такие… храбрецы вламываются во все за свой страх. Варвары… Я — за варваров, с ними не скучно!
Он
продолжал шагать и через полчаса сидел у себя в гостинице, разбирая бумаги в портфеле Варвары. Нашел вексель Дронова на пятьсот рублей, ключ от сейфа, проект договора с финской фабрикой о поставке бумаги, газетные вырезки с рецензиями о каких-то
книгах, заметки Варвары. Потом спустился в ресторан, поужинал и, возвратясь к себе, разделся, лег в постель с
книгой Мережковского «Не мир, но меч».
— У них — свои соображения, они здоровьем подозрительных людей не интересуются. И
книги оказались законные, —
продолжал он, снова улыбаясь, — библия, наука, сочинения Тургенева, том четвертый…
Но иногда рыжий пугал его: забывая о присутствии ученика, он говорил так много, долго и непонятно, что Климу нужно было кашлянуть, ударить каблуком в пол, уронить
книгу и этим напомнить учителю о себе. Однако и шум не всегда будил Томилина, он
продолжал говорить, лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора...
Муромский, взяв со стола нож для
книг,
продолжал, играя ножом...
— Знаешь что, Илья? — сказал Штольц. — Ты рассуждаешь, точно древний: в старых
книгах вот так всё писали. А впрочем, и то хорошо: по крайней мере, рассуждаешь, не спишь. Ну, что еще?
Продолжай.
Что ж он делал? Да все
продолжал чертить узор собственной жизни. В ней он, не без основания, находил столько премудрости и поэзии, что и не исчерпаешь никогда без
книг и учености.
— Я всегда прежде посмотрю, —
продолжала она смелее, — и если печальный конец в
книге — я не стану читать. Вон «Басурмана» начала, да Верочка сказала, что жениха казнили, я и бросила.
— Вера Васильевна! — сказал он, глядя на нее в смущении. — Борис Павлович, — начал он,
продолжая глядеть на нее, — ты знаешь, кто еще читал твои
книги и помогал мне разбирать их!..
Татьяна Марковна не совсем была внимательна к богатой библиотеке, доставшейся Райскому,
книги продолжали изводиться в пыли и в прахе старого дома. Из них Марфенька брала изредка кое-какие
книги, без всякого выбора: как, например, Свифта, Павла и Виргинию, или возьмет Шатобриана, потом Расина, потом роман мадам Жанлис, и
книги берегла, если не больше, то наравне с своими цветами и птицами.
— Только вот беда, —
продолжал Леонтий, — к
книгам холодна. По-французски болтает проворно, а дашь
книгу, половины не понимает; по-русски о сю пору с ошибками пишет. Увидит греческую печать, говорит, что хорошо бы этакий узор на ситец, и ставит
книги вверх дном, а по-латыни заглавия не разберет. Opera Horatii [Сочинения Горация (лат.).] — переводит «Горациевы оперы»!..
Еще слово о якутах. Г-н Геденштром (в
книге своей «Отрывки о Сибири», С.-Петербург, 1830), между прочим, говорит, что «Якутская область — одна из тех немногих стран, где просвещение или расширение понятий человеческих (sic) (стр. 94) более вредно, чем полезно. Житель сей пустыни (
продолжает автор), сравнивая себя с другими мирожителями, понял бы свое бедственное состояние и не нашел бы средств к его улучшению…» Вот как думали еще некоторые двадцать пять лет назад!
При кротости этого характера и невозмутимо-покойном созерцательном уме он нелегко поддавался тревогам. Преследование на море врагов нами или погоня врагов за нами казались ему больше фантазиею адмирала, капитана и офицеров. Он равнодушно глядел на все военные приготовления и
продолжал, лежа или сидя на постели у себя в каюте, читать
книгу. Ходил он в обычное время гулять для моциона и воздуха наверх, не высматривая неприятеля, в которого не верил.
«Страшный и умный дух, дух самоуничтожения и небытия, —
продолжает старик, — великий дух говорил с тобой в пустыне, и нам передано в
книгах, что он будто бы „искушал“ тебя.
Да помилуйте, —
продолжал он, опять переменив голос, словно оправдываясь и робея, — где же нашему брату изучать то, чего еще ни один умница в
книгу не вписал!
Правда того времени так, как она тогда понималась, без искусственной перспективы, которую дает даль, без охлаждения временем, без исправленного освещения лучами, проходящими через ряды других событий, сохранилась в записной
книге того времени. Я собирался писать журнал, начинал много раз и никогда не
продолжал. В день моего рождения в Новгороде Natalie подарила мне белую
книгу, в которой я иногда писал, что было на сердце или в голове.
Закончив объяснение урока, Авдиев раскрыл
книгу в новеньком изящном переплете и начал читать таким простым голосом, точно
продолжает самую обыденную беседу...
Этот путь будет
продолжать Вл. Соловьев и напишет
книги для выражения своей философии.
На столе лежали
книги; он взял одну,
продолжая говорить, заглянул в развернутую страницу, тотчас же опять сложил и положил на стол, схватил другую
книгу, которую уже не развертывал, а продержал всё остальное время в правой руке, беспрерывно махая ею по воздуху.
— Ах, как это, наконец, скучно! Терпенья нет! — сказала Лиза, сделав движение и швырнув на колени
книгу; но тотчас же взяла ее снова и
продолжала читать.
— Ну да, —
продолжал невозмутимо Симановский, — я покажу ей целый ряд возможных произвести дома химических и физических опытов, которые всегда занимательны и полезны для ума и искореняют предрассудки. Попутно я объясню ей кое-что о строении мира, о свойствах материи. Что же касается до Карла Маркса, то помните, что великие
книги одинаково доступны пониманию и ученого и неграмотного крестьянина, лишь бы было понятно изложено. А всякая великая мысль проста.
— Ну, теперь, сударыня, —
продолжал Еспер Иваныч, снова обращаясь к Анне Гавриловне, — собери ты с этого дивана
книги и картины и постели на нем Февей-царевичу постельку. Он полежит, и я полежу.
— А это что такое? —
продолжал Павел, показывая уже в
книге на ря (слово, выбранное им, было: Варяги).
С ним были знакомы и к нему ездили все богатые дворяне, все высшие чиновники; но он почти никуда не выезжал и, точно так же, как в Новоселках,
продолжал больше лежать и читать
книги.
Напрасно в продолжение получаса молодые люди молчали, напрасно заговаривали о предметах, совершенно чуждых для капитана: он не трогался с места и
продолжал смотреть в
книгу.
— Знаю, сударь, знаю; великие наши астрономы ясно читают звездную
книгу и аки бы пророчествуют. О господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй! — сказал опять старик, приподняв глаза кверху, и
продолжал как бы сам с собою. — Знамения небесные всегда предшествуют великим событиям; только сколь ни быстр разум человека, но не может проникнуть этой тайны, хотя уже и многие другие мы имеем указания.
— Ну, послушай, друг мой, брось
книгу, перестань! — заговорила Настенька, подходя к нему. — Послушай, —
продолжала она несколько взволнованным голосом, — ты теперь едешь… ну, и поезжай: это тебе нужно… Только ты должен прежде сделать мне предложение, чтоб я осталась твоей невестой.
Ежели папа не было дома, он даже к обеду приходил с
книгой,
продолжая читать ее и не разговаривая ни с кем из нас, отчего мы все чувствовали себя перед ним как будто виноватыми.
— Напротив, весьма возможно, да вы уж и начали ею быть!..
Продолжайте с тем же рвением, какое теперь у вас, учиться, молитесь, думайте, читайте указанные вам
книги и потом выйдите замуж за масона!
— Он тебя увел? — произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. — А как же, —
продолжал он, вглядываясь в него, — как же ты сказал, что в первый раз в этом краю? Да погоди-ка, брат, мы, кажется, с тобой старые знакомые. Не ты ли мне когда-то про Голубиную
книгу рассказывал? Так, так, я тебя узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?
И с этим словом он было снова взялся за Евангелие и хотел
продолжать чтение, но, к удивлению его,
книга была закрыта, и он не помнил, где остановился.
Но, кроме того, что она интересна, как ни смотреть на нее,
книга эта есть одно из замечательнейших произведений мысли и по глубине содержания, и по удивительной силе и красоте народного языка, и по древности. А между тем
книга эта остается, вот уже более четырех веков, ненапечатанной и
продолжает быть неизвестной, за исключением ученых специалистов.
Знакомство с деятельностью квакеров и их сочинениями: с Фоксом, Пэном и в особенности с
книгой Даймонда (Dymond) 1827 г. — показало мне, что не только давным-давно сознана невозможность соединения христианства с насилием и войною, но что эта несовместимость давным-давно так ясно и несомненно доказана, что надо только удивляться, каким образом может продолжаться это невозможное соединение христианского учения с насилием, которое проповедовалось и
продолжает проповедоваться церквами.
«Что оставила нам Греция?
Книги, мраморы. Оттого ли она велика, что побеждала, или оттого, что произвела? Не нападения персов помешали грекам впасть в самый грубый материализм. Не нападения же варваров на Рим спасли и возродили его! Что, Наполеон I
продолжал разве великое умственное движение, начатое философами конца прошлого века?
Закрыл
книгу, хлопнув ею громко, и
продолжал...
Я оборвал фразу и водрузил трубку на место. Это было внезапным мозговым отвращением к бесцельным словам, какие начал я произносить по инерции. Что переменилось бы, узнай я, куда уехала Биче Сениэль? Итак, она
продолжала свой путь, — наверное, в духе безмятежного приказания жизни, как это было на набережной, — а я опустился в кресло, внутренне застегнувшись и пытаясь увлечься
книгой, по первым строкам которой видел уже, что предстоит скука счетом из пятисот страниц.
— Эта самая
книга… ей-богу! Вот увидишь… идём! Прямо говорю — чудеса! —
продолжал Яков, ведя за собой товарища по тёмным сеням. — Даже страшно читать!.. Ну, только тянет она к себе, как в омут…
— Ну хорошо — бывали и тогда разные люди, а ты не путай, а рассказывай: «В Палестине жил ученый, который выучил наизусть сто
книг…»
Продолжай дальше!
— Книжка эта довольно толстая… —
продолжал князь и, не откладывая времени, встал и взял со стола одну из
книг. — Я думаю, мы можем и начать! — повторил он.
— Полно читать, Зарецкой, — сказал хозяин, обращаясь к кавалеристу, который
продолжал перелистывать
книгу, — в первый день после шестилетней разлуки нам, кажется, есть о чем поговорить.
— Как это мы до сих пор не познакомились? —
продолжала Дарья Михайловна. — Это меня удивляет… Читали ли вы эту
книгу? C’est de Tocqueville, vous savez? [Это Токвиля, вы знаете? (фр.)]
— Есть причины! — Поп подвел меня к столу с
книгами и журналами. — Не будем говорить сегодня о библиотеке, —
продолжал он, когда я уселся. — Правда, что я за эти дни все запустил, — материал задержался, но нет времени. Знаете ли вы, что Дюрок и другие в восторге? Они находят вас… вы… одним словом, вам повезло. Имели ли вы дело с
книгами?