Неточные совпадения
В Левинском, давно пустынном доме теперь было так много
народа, что почти
все комнаты были заняты, и почти каждый день старой княгине приходилось, садясь зa стол, пересчитывать
всех и отсаживать тринадцатого внука или внучку за особенный столик. И для Кити, старательно занимавшейся хозяйством, было не мало хлопот о приобретении кур, индюшек, уток, которых
при летних аппетитах гостей и детей выходило очень много.
Скажи теперь
при всех лишь нам,
Чему учён ты, что ты знаешь
И как ты свой
народ счастливым сделать чаешь?» —
«Папа́», ответствовал сынок: «я знаю то,
Чего не знает здесь никто...
Сказать вам, что́ я думал? Вот:
Старушки
все —
народ сердитый;
Не худо, чтоб
при них услужник знаменитый
Тут был, как громовой отвод.
Молчалин! — Кто другой так мирно
всё уладит!
Там моську вовремя погладит,
Тут в пору карточку вотрет,
В нем Загорецкий не умрет!..
Вы давеча его мне исчисляли свойства,
Но многие забыли? — да?
Затем,
при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского
народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше,
все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя
все новые, живые, черные валы.
При этом случае разговор незаметно перешел к женщинам. Японцы впали было в легкий цинизм. Они, как
все азиатские
народы, преданы чувственности, не скрывают и не преследуют этой слабости. Если хотите узнать об этом что-нибудь подробнее, прочтите Кемпфера или Тунберга. Последний посвятил этому целую главу в своем путешествии. Я не был внутри Японии и не жил с японцами и потому мог только кое-что уловить из их разговоров об этом предмете.
Всё это были как будто нарочно выдуманные учреждения для произведения сгущенного до последней степени такого разврата и порока, которого нельзя было достигнуть ни
при каких других условиях, с тем чтобы потом распространить в самых широких размерах эти сгущенные пороки и разврат среди
всего народа.
По улицам, прохладным и влажным еще с левой стороны, в тени, и высохшим посередине, не переставая гремели по мостовой тяжелые воза ломовых, дребезжали пролетки, и звенели конки. Со
всех сторон дрожал воздух от разнообразного звона и гула колоколов, призывающих
народ к присутствованию
при таком же служении, какое совершалось теперь в тюрьме. И разряженный
народ расходился каждый по своему приходу.
Только
при особенном культивировании порока, как оно производится в этих учреждениях, можно было довести русского человека до того состояния, до которого он был доведен в бродягах, предвосхитивших новейшее учение Ницше и считающих
всё возможным и ничто не запрещенным и распространяющих это учение сначала между арестантами, а потом между
всем народом.
Мужиков набилось густо, и
все нужный
народ, потрудившийся в свою долю
при постройке: кто возил бревна, кто бутовый камень, кто жернова и т. д.
Скажи, злодей,
при всем честном
народе,
Тогда ли ты обманывал Купаву,
Когда в любви ей клялся? Или вправду
Любил ее и обманул теперь,
Позарившись несытыми очами
На новую добычу? Говори!
За что сердиться,
Снегурочка? Не дорог поцелуй
При всем честном
народе, втихомолку
Ценнее он и слаще.
Снегурочка, Мизгирь, царь Берендей, Лель и
весь народ.
Все с ожиданием смотрят на восток и
при первых лучах солнца запевают.
Голубчик сизокрылый,
Тепло мое сердечко, благодарной
Навек тебе останусь; ты от сраму,
От жгучих игл насмешки и покоров
Купаве спас девическую гордость.
При всем честном
народе поцелуем
Сравнял меня, забытую, со
всеми.
Докажем,
Осмелимся, сыграем
при народеИгру свою, что два года учили
Тишком от
всех, в овинах хоронясь.
И что же они подвергнули суду
всех голосов
при современном состоянии общества? Вопрос о существовании республики. Они хотели ее убить
народом, сделать из нее пустое слово, потому что они не любили ее. Кто уважает истину — пойдет ли тот спрашивать мнение встречного-поперечного? Что, если б Колумб или Коперник пустили Америку и движение земли на голоса?
Такова судьба
всего истинно социального, оно невольно влечет к круговой поруке
народов… Отчуждаясь, обособляясь, одни остаются
при диком общинном быте, другие —
при отвлеченной мысли коммунизма, которая, как христианская душа, носится над разлагающимся телом.
Противудействие петербургскому терроризму образования никогда не перемежалось: казенное, четвертованное, повешенное на зубцах Кремля и там пристреленное Меншиковым и другими царскими потешниками, в виде буйных стрельцов, отравленное в равелине Петербургской крепости, в виде царевича Алексея, оно является, как партия Долгоруких
при Петре II, как ненависть к немцам
при Бироне, как Пугачев
при Екатерине II, как сама Екатерина II, православная немка
при прусском голштинце Петре III, как Елизавета, опиравшаяся на тогдашних славянофилов, чтоб сесть на престол (
народ в Москве ждал, что
при ее коронации изобьют
всех немцев).
Если бы еще не было
народу, то, может быть, он нашел бы средство вылезть; но вылезть из мешка
при всех, показать себя на смех… это удерживало его, и он решился ждать, слегка только покряхтывая под невежливыми сапогами Чуба.
Все это опять падало на девственную душу, как холодные снежинки на голое тело… Убийство Иванова казалось мне резким диссонансом. «Может быть, неправда?..» Но над
всем преобладала мысль: значит, и у нас есть уже это… Что именно?.. Студенчество, умное и серьезное, «с озлобленными лицами», думающее тяжкие думы о бесправии
всего народа… А
при упоминании о «генералах Тимашевых и Треповых» в памяти вставал Безак.
— Со всячинкой.
При помещиках лучше были; кованый был
народ. А теперь вот
все на воле, — ни хлеба, ни соли! Баре, конечно, немилостивы, зато у них разума больше накоплено; не про
всех это скажешь, но коли барин хорош, так уж залюбуешься! А иной и барин, да дурак, как мешок, — что в него сунут, то и несет. Скорлупы у нас много; взглянешь — человек, а узнаешь, — скорлупа одна, ядра-то нет, съедено. Надо бы нас учить, ум точить, а точила тоже нет настоящего…
Тальберга редакция «Вестника Европы» говорит, что «мы едва ли найдем другой пример колонизаторских способностей, какие представил русский
народ в своем прошедшем, когда он овладевал
всем европейским Востоком и Сибирью», и
при этом почтенная редакция ссылается на труд покойного проф.
Бортевые промыслы в Оренбургской губернии были прежде весьма значительны, но умножившееся народонаселение и невежественная жадность
при доставанье меда, который нередко вынимают
весь, не оставляя запаса на зиму, губят диких пчел, которых и без того истребляют медведи, большие охотники до меда, некоторые породы птиц и жестокость зимних морозов] Трав и цветов мало в большом лесу: густая, постоянная тень неблагоприятна растительности, которой необходимы свет и теплота солнечных лучей; чаще других виднеются зубчатый папоротник, плотные и зеленые листья ландыша, высокие стебли отцветшего лесного левкоя да краснеет кучками зрелая костяника; сырой запах грибов носится в воздухе, но
всех слышнее острый и, по-моему, очень приятный запах груздей, потому что они родятся семьями, гнездами и любят моститься (как говорят в
народе) в мелком папоротнике, под согнивающими прошлогодними листьями.
Народ слышит и видит ее беспрестанно, почти
при всех своих полевых работах: во время полотья, пара, степного сенокоса и жнитва.
Старик поводил усами и хохотал, рассказывая с чисто хохляцким юмором соответствующий случай. Юноши краснели, но в свою очередь не оставались в долгу. «Если они не знают Нечипора и Хведька из такой-то деревни, зато они изучают
весь народ в его общих проявлениях; они смотрят с высшей точки зрения,
при которой только и возможны выводы и широкие обобщения. Они обнимают одним взглядом далекие перспективы, тогда как старые и заматерелые в рутине практики из-за деревьев не видят
всего леса».
— Милости просим, — приглашал Тарас. — Здесь нам много способнее будет разговоры-то разговаривать, а в кабаке еще, того гляди, подслушают да вызнают… Тоже
народ ноне пошел, шильники. Эй, Окся, айда к Ермошке. Оборудуй четверть водки… Да у меня смотри: одна нога здесь, а другая там. Господа, вы на нее не смотрите: дура набитая.
При ней
все можно говорить, потому, как стена, ничего не поймет.
— Матушка ты моя… кормилица! — причитал заворуй Морок и в порыве охватившей его нежности
при всем честном
народе поклонился мертвой кобыле в ноги. — Кости твои похороню!..
Давно не было от тебя, любезный друг Николай, весточки прямой — и жена твоя что-то молчит. Я понимаю, что на вас
всех, как на меня, действуют современные дела. Они неимоверно тяготят — как-то не видишь деятеля
при громадных усилиях
народа. Эти силы, без двигателя, только затруднение во
всех отношениях.
— Вы полагаете, что я этого не знаю. Слухом, батюшка, земля полнится. Я с диву дался, узнавши это. Вчера их мужики только отколотили
при всем честном
народе, а они опять с ними заигрывают.
Самое большое, чем он мог быть в этом отношении, это — пантеистом, но возвращение его в деревню, постоянное присутствие
при том, как старик отец по целым почти ночам простаивал перед иконами, постоянное наблюдение над тем, как крестьянские и дворовые старушки с каким-то восторгом бегут к приходу помолиться, —
все это, если не раскрыло в нем религиозного чувства, то, по крайней мере, опять возбудило в нем охоту к этому чувству; и в первое же воскресенье, когда отец поехал к приходу, он решился съездить с ним и помолиться там посреди этого простого
народа.
При прощании просили было Петина и Замина представить еще что-нибудь; но последний решительно отказался. Поглощенный своею любовью к
народу, Замин последнее время заметно начал солидничать. Петин тоже было отговаривался, что уже — некогда, и что он
все перезабыл; однако в передней не утерпел и вдруг схватился и повис на платяной вешалке.
При входе Крестовниковых, их жильца и
всей почти прислуги ихней в церковь она была уже полнехонька
народом, и
все были как бы в ожидании чего-то.
По приезде к приходу, на крыльце и на паперти храма Павел увидал множество нищих, слепых, хромых, покрытых ранами; он поспешил раздать им
все деньги, какие были
при нем. Стоявший в самой церкви
народ тоже кинулся ему в глаза тем, что мужики
все были в серых армяках, а бабы — в холщовых сарафанах, и
все почти — в лаптях, но лица у
всех были умные и выразительные.
Плотники
при этом начали креститься; в
народе между старух и женщин раздался плач и вопль; у
всех мужчин были лица мрачные; колокол продолжал глухо прозванивать, как бы совершая себе похоронный звон.
—
Все запишут! — отвечал ему с сердцем Вихров и спрашивать
народ повел в село. Довольно странное зрелище представилось
при этом случае: Вихров, с недовольным и расстроенным лицом, шел вперед; раскольники тоже шли за ним печальные; священник то на того, то на другого из них сурово взглядывал блестящими глазами. Православную женщину и Григория он велел старосте вести под присмотром — и тот поэтому шел невдалеке от них, а когда те расходились несколько, он говорил им...
Те подползли и поднялись на ноги — и
все таким образом вошли в моленную.
Народу в ней оказалось человек двести.
При появлении священника и чиновника в вицмундире
все, точно по команде, потупили головы. Стоявший впереди и наряженный даже в епитрахиль мужик мгновенно стушевался; епитрахили на нем не стало, и сам он очутился между другими мужиками, но не пропал он для глаз священника.
— И опять же, почему не допущен на суд
народ, а только родные? Ежели ты судишь справедливо, ты суди
при всех — чего бояться?
—
Всё от слабости духовной и от невежества. Ты человек ученый. Я на тебя надеюсь. Поезжай, созови и
при народе разъясни.
— Господи! жили-жили, радели-радели, и ну-тка, ступай теперь вон, говорят! да вы, отцы, жирны, что ли, уж больно стали, что там обесились! Теперича хоть и я: стара-стара, а
все же утроба, чай, есть просит! я ведь, почтенный, уж не молоденькая постничать-то! А то, поди-тка, Андрюшке свое место уступи! ведь известно, не станет он задаром буркулами-то вертеть, почнет тоже к себе
народ залучать, так мы-то
при чем будем?
Ну, и подлинно слушают, потому что
народ не рассуждает; ему только скажи, что так, мол,
при царе Горохе было или там что какой ни на есть папа Дармос был, которого тело было ввержено в реку Тивирь, и от этого в реке той
вся рыба повымерла, — он и верит.
Хотя не самое чувство умиления и набожности, но самодовольство в том, что я испытал его, удержалось во мне
всю дорогу, несмотря на
народ, который
при ярком солнечном блеске пестрел везде на улицах, но как только я приехал домой, чувство это совершенно исчезло.
— Но он черт знает что говорит, — возражал фон Лембке. — Я не могу относиться толерантно, когда он
при людях и в моем присутствии утверждает, что правительство нарочно опаивает
народ водкой, чтоб его абрютировать и тем удержать от восстания. Представь мою роль, когда я принужден
при всех это слушать.
— То есть в том смысле, что чем хуже, тем лучше, я понимаю, понимаю, Варвара Петровна. Это вроде как в религии: чем хуже человеку жить или чем забитее или беднее
весь народ, тем упрямее мечтает он о вознаграждении в раю, а если
при этом хлопочет еще сто тысяч священников, разжигая мечту и на ней спекулируя, то… я понимаю вас, Варвара Петровна, будьте покойны.
— Чаша с кровию Христовой и надпись: «redemptio mundi!» — искупление мира! — продолжал Егор Егорыч, переходя в сопровождении своих спутников к южной стене. — А это агнец delet peccata — известный агнец, приявший на себя грехи мира и феноменирующий у
всех почти
народов в их религиях
при заклании и сожжении — очищение зараженного грехами и злобою людского воздуха.
— Знания их, — продолжал Марфин, — более внешние. Наши — высшие и беспредельные. Учение наше — средняя линия между религией и законами… Мы не подкапыватели общественных порядков… для нас одинаковы
все народы,
все образы правления,
все сословия и
всех степеней образования умы… Как добрые сеятели, мы в бурю и
при солнце на почву добрую и каменистую стараемся сеять…
— Поди ты, господи, сколько у нас разных
народов есть, и
все, значит, они живут и питаются у нас! — подивился Иван Дорофеев и взглянул
при этом на жену, которая тоже, хоть и молча, но дивилась тому, что слышала…
— И когда,
при отпевании, отец протопоп сказал:"Вот человек, который
всю жизнь свою, всеусердно тщась нечто к славе любезнейшего отечества совершить, ничего, кроме действий, клонящихся к несомненному оного стыду, не совершил", то
весь народ,
все, кто тут были,
все так и залились слезами!
«А
при Благословенном государе Александре Павлыче дворянишки, совратясь к чернокнижию и фармазонству, затеяли предать
весь российский
народ римскому папе, езуиты! Тут Аракчеев-генерал изловил их на деле да, не взирая на чины-звания, —
всех в Сибирь в каторгу, там они и исхизли, подобно тле…»
Сей высшей политики исполненный петербургский шпис и Вольтеру нашему отрекомендовал себя демократом, за что Туганов на бале в дворянском собрании в глаза
при всех его и похвалил, добавив, что это направление самое прекрасное и особенно в настоящее время идущее кстати, так как у нас уездах в трех изрядный голод и для любви к
народу открыта широкая деятельность.
Протест свой он еще не считает достаточно сильным, ибо сказал, „что я сам для себя думаю обо
всем чудодейственном, то про мой обиход
при мне и остается, а не могу же я разделять бездельничьих желаний — отнимать у
народа то, что одно только пока и вселяет в него навык думать, что он принадлежит немножечко к высшей сфере бытия, чем его полосатая свинья и корова“.
Сотни миллионов денег, десятки миллионов дисциплинированных людей, удивительной силы орудия истребления,
при доведенной до последней степени совершенства организации,
при целой армии людей, призванной к тому, чтобы обманывать и гипнотизировать
народ, и
всё это подчиненное, посредством электричества, уничтожающего пространство, людям, считающим такое устройство общества не только выгодным для себя, но таким, без которого они должны неизбежно погибнуть, и потому употребляющим
все силы своего ума для поддержания его, — какая, казалось бы, несокрушимая сила.