Неточные совпадения
Всю дорогу
приятели молчали. Левин
думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и то уверял себя, что есть надежда, то приходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на того, каким он был до ее улыбки и слов: до свидания.
«Разумеется, не теперь, —
думал Левин, — но когда-нибудь после». Левин, больше чем прежде, чувствовал теперь, что в душе у него что-то неясно и нечисто и что в отношении к религии он находится в том же самом положении, которое он так ясно видел и не любил в других и за которое он упрекал
приятеля своего Свияжского.
Но и не глядясь в зеркало, она
думала, что и теперь еще не поздно, и она вспомнила Сергея Ивановича, который был особенно любезен к ней,
приятеля Стивы, доброго Туровцына, который вместе с ней ухаживал за ее детьми во время скарлатины и был влюблен в нее.
На дороге ли ты отдал душу Богу, или уходили тебя твои же
приятели за какую-нибудь толстую и краснощекую солдатку, или пригляделись лесному бродяге ременные твои рукавицы и тройка приземистых, но крепких коньков, или, может, и сам, лежа на полатях,
думал,
думал, да ни с того ни с другого заворотил в кабак, а потом прямо в прорубь, и поминай как звали.
Так
думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных. —
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой
приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.
Утыкавши себе павлиным перьем хвост,
Ворона с Павами пошла гулять спесиво —
И
думает, что на неё
Родня и прежние
приятели её
Все заглядятся, как на диво...
— А разве… — начала было Анна Сергеевна и,
подумав немного, прибавила: — Теперь он доверчивее стал, говорит со мною. Прежде он избегал меня. Впрочем, и я не искала его общества. Они большие
приятели с Катей.
— Несколько странно, что Дронов и этот растрепанный, полуумный Макаров — твои
приятели. Ты так не похож на них. Ты должен знать, что я верю в твою разумность и не боюсь за тебя. Я
думаю, что тебя влечет к ним их кажущаяся талантливость. Но я убеждена, что эта талантливость — только бойкость и ловкость.
Он нарочно станет
думать о своих петербургских связях, о
приятелях, о художниках, об академии, о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее лоб, нос, губы. Хочет выглянуть из окна в сад, в поле, а глядит на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
Верочка разделяла все воззрения матери и с ужасом
думала об обеде, на котором будет присутствовать Веревкин, этот сорвиголова из «Витенькиных
приятелей».
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не
думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
Только нет, все-таки тяжело; и что я вам скажу: вы
подумаете, потому тяжело, что у меня было много
приятелей, человек пять, — нет, ведь я к ним ко всем имела расположение, так это мне было ничего.
Да хоть и не объясняли бы, сама сообразит: «ты, мой друг, для меня вот от чего отказался, от карьеры, которой ждал», — ну, положим, не денег, — этого не взведут на меня ни
приятели, ни она сама, — ну, хоть и то хорошо, что не будет
думать, что «он для меня остался в бедности, когда без меня был бы богат».
Имея всего рублей 160 в запасе, Лопухов рассудил с своим
приятелем, что невозможно ему с Верочкою
думать теперь же обзаводиться своим хозяйством, мебелью, посудою; потому и наняли три комнаты с мебелью, посудой и столом от жильцов мещан: старика, мирно проводившего дни свои с лотком пуговиц, лент, булавок и прочего у забора на Среднем проспекте между 1–ю и 2–ю линиею, а вечера в разговорах со своею старухою, проводившею дни свои в штопанье сотен и тысяч всякого старья, приносимого к ней охапками с толкучего рынка.
Таков был рассказ
приятеля моего, старого смотрителя, рассказ, неоднократно прерываемый слезами, которые живописно отирал он своею полою, как усердный Терентьич в прекрасной балладе Дмитриева. Слезы сии отчасти возбуждаемы были пуншем, коего вытянул он пять стаканов в продолжение своего повествования; но как бы то ни было, они сильно тронули мое сердце. С ним расставшись, долго не мог я забыть старого смотрителя, долго
думал я о бедной Дуне…
Чего доброго!» И гробовщик
думал уже кликнуть себе на помощь
приятеля своего Юрку.
Приятель его советовал ему жаловаться; но смотритель
подумал, махнул рукой и решился отступиться.
— Знаю, знаю, что вы хотите сказать, — перебил ее Паншин и снова пробежал пальцами по клавишам, — за ноты, за книги, которые я вам приношу, за плохие рисунки, которыми я украшаю ваш альбом, и так далее, и так далее. Я могу все это делать — и все-таки быть эгоистом. Смею
думать, что вы не скучаете со мною и что вы не считаете меня за дурного человека, но все же вы полагаете, что я — как, бишь, это сказано? — для красного словца не пожалею ни отца, ни
приятеля.
Я
думаю, что наши близкие ожидают чего-нибудь от этого торжества, но мне кажется, ничего не может быть, хотя по всем правилам следовало бы, в подражание Европе, сделать амнистию. У нас этого слова не понимают. Как вы
думаете, что тут выкинет наш
приятель? Угадать его мудрено, Н. П., как медведь, не легко сказать, что он
думает. [
Приятель, Н. П. и дальше — медведь — Николай I.]
Но Лихонин, видаясь ежедневно с Любкой, не замечал этого и не верил тем комплиментам, которые ей расточали его
приятели. «Дурацкие шутки, —
думал он, хмурясь.
При этих словах
приятеля Вихров потупился. «Она не то что некрасива, она ужасна!» —
подумал он про себя.
— Не говорил уж, я
думаю, — возразил Живин, зная хорошо болтливость
приятеля.
Герой мой вышел от профессора сильно опешенный. «В самом деле мне, может быть, рано еще писать!» —
подумал он сам с собой и решился пока учиться и учиться!.. Всю эту проделку с своим сочинением Вихров тщательнейшим образом скрыл от Неведомова и для этого даже не видался с ним долгое время. Он почти предчувствовал, что тот тоже не похвалит его творения, но как только этот вопрос для него, после беседы с профессором, решился, так он сейчас же и отправился к
приятелю.
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно хотел с тобою поговорить, но пуще всего надо было утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит, есть человек, оказался
приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но,
думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал, что, дескать, такое дело, что если не придешь, то все наши корабли потонут.
А уж это, чтобы урваться когда из дому, с
приятелями в три листика али в пристенок сразиться — и не
думай лучше!
— Вы теперь несколько дней должны остаться во Франкфурте, — сказала ему Джемма, — куда вам спешить? Веселей в другом городе не будет. — Она помолчала. — Право, не будет, — прибавила она и улыбнулась. Санин ничего не отвечал и
подумал, что в силу пустоты своего кошелька ему поневоле придется остаться во Франкфурте, пока не придет ответ от одного берлинского
приятеля, к которому он собирался обратиться за деньгами.
«Очевидно, он что-то знает такое, чего я не знаю, —
думал я про полковника. — Если бы я знал то, что он знает, я бы понимал и то, что я видел, и это не мучило бы меня». Но сколько я ни
думал, я не мог понять того, что знает полковник, и заснул только к вечеру, и то после того, как пошел к
приятелю и напился с ним совсем пьян.
— Ах, детки, детки! — говорит он, — и жаль вас, и хотелось бы приласкать да приголубить вас, да, видно, нечего делать — не судьба! Сами вы от родителей бежите, свои у вас завелись друзья-приятели, которые дороже для вас и отца с матерью. Ну, и нечего делать! Подумаешь-подумаешь — и покоришься. Люди вы молодые, а молодому, известно, приятнее с молодым побыть, чем со стариком ворчуном! Вот и смиряешь себя, и не ропщешь; только и просишь отца небесного: твори, Господи, волю свою!
Я поклонился и пошел за ним, а сам все
думаю: кто же это, сам он генерал Перлов или нет? Он сейчас же это заметил и, введя меня в небольшую круглую залу, отрекомендовался. Это был он, сам кровожадный генерал Перлов; мою же рекомендацию он отстранил, сказав, что я ему уже достаточно отрекомендован моим
приятелем.
Ну,
думаю себе, этакой кипучей деятельности нигде, ни в какой другой стране, на обоих полушариях нет. В целую неделю человек один только раз имеет десять минут свободного времени, да выходит, что и тех нет!.. Уж этого
приятеля, бог с ним, лучше не беспокоить.
— Знаю, — говорит, — ангел мой, что вы
приятели, да мы
думали, что, может быть, он в шутку это над тобой пошутил.
— А ну вас, когда так! — подхватил Захар, махнув рукою и опуская ее потом на плечо Гришки, который казался совершенно бесчувственным ко всему, что происходило вокруг. — Пей, душа! Али боишься, нечем будет завтра опохмелиться?.. Небось деньги еще есть! Не горюй!.. Что было, то давно сплыло!
Думай не
думай — не воротишь… Да и думать-то не о чем… стало, все единственно… веселись, значит!.. Пей!.. Ну!.. — заключил Захар, придвигая штоф к
приятелю.
Около Дмитровки
приятели расстались, и Ярцев поехал дальше к себе на Никитскую. Он дремал, покачивался и все
думал о пьесе. Вдруг он вообразил страшный шум, лязганье, крики на каком-то непонятном, точно бы калмыцком языке; и какая-то деревня, вся охваченная пламенем, и соседние леса, покрытые инеем и нежно-розовые от пожара, видны далеко кругом и так ясно, что можно различить каждую елочку; какие-то дикие люди, конные и пешие, носятся по деревне, их лошади и они сами так же багровы, как зарево на небе.
— Что ж такое? Она просила меня вас доставить; я и
подумал: отчего же нет? А я действительно ее
приятель. Она не без хороших качеств: очень добра, то есть щедра, то есть дает другим, что ей не совсем нужно. Впрочем, ведь вы сами должны знать ее не хуже меня.
"Господи, —
подумал Литвинов, — опять кто-нибудь из вчерашних
приятелей", — и не без некоторого содрогания промолвил...
Поезд отходит через два часа, в одиннадцать ночи. Пошел в «Славянский базар» поесть да с Лубянской площади вдруг и повернул на Солянку.
Думаю: зайду на Хиву, в «вагончик», где я жил, угощу старых
приятелей и прямо на курьерский, еще успею. А на другой день проснулся на нарах в одной рубашке… Друзья подпустили ко мне в водку «малинки». Даже сапог и шпор не оставили… Как рак мели. Теперь переписываю пьесы — и счастлив.
— Вот как трудно быть уверену в будущем, — сказал Рославлев, выходя с своим
приятелем из трактира. —
Думал ли этот офицер, что он встретит в рублевой ресторации человека, с которым, может быть, завтра должен резаться.
Я кланяюсь, благодарю и
думаю про себя: «Погоди,
приятель! как взглянешь на больницу, так не то еще заговоришь».
— А реляции-то [донесения.] на что, мой друг? Дерись почаще так, как ты дрался сегодня поутру, так невеста твоя из каждых газет узнает, что ты жив. Это, мой друг, одна переписка, которую теперь мы можем вести с нашими
приятелями. А впрочем, если она будет
думать, что тебя убили, так и это не беда; больше обрадуется и крепче обнимет, когда увидит тебя живого.
Наши
приятели, распростясь с начальником отряда, отправились в дорогу и, догнав в четверть часа пленных, были свидетелями восторгов кирасирского офицера. Покрывая поцелуями портрет своей любезной, он повторял: «Боже мой, боже мой! кто бы мог
подумать, чтоб этот казак, этот варвар имел такую душу!.. О, этот русской достоин быть французом! Il est Francais dans l'вame!» [Он француз в душе! (франц.)]
На безденежное место тоже больше стараются упрятать человека маленького, смирного, не горлопана; ну, а где деньгами пахнет, так там, извините, каждый ладит или сам сесть, а коли сам сесть не хочет, так посадит друга и
приятеля, — а не то, чтобы
думали: каков есть внутри себя человек.
— Точно так-с! — ответил Хмурин. — Кирпичу я ему поручил для меня купить, тысяч на сто, а он тут и сплутовал сильно; я этого не стерпел, соскочил с пролеток, да с плетью за ним… «Ну,
думаю, пропал совсем!..» А выходит, что на другой день он сам же пришел ко мне: добрый, значит, этакой уж человек, и до сей поры мы
приятели!..
У него с рода-родясь не было никаких друзей, а были у него только кое-какие невзыскательные
приятели, с которыми он, как, например, со мною, не был ничем особенно связан, так что могли мы с ним, я
думаю, целый свой век прожить в ладу и в согласии вместе, а могли и завтра, без особого друг о друге сожаления, расстаться хоть и на вечные времена.
Если б дворник имел друзей, ходил куда-нибудь, — можно было бы
думать, что он сектант; за последние года появилось много разных сектантов. Но
приятелей у Тихона, кроме Серафима-плотника, не было, он охотно посещал церковь, молился истово, но всегда почему-то некрасиво открыв рот, точно готовясь закричать. Порою, взглянув в мерцающие глаза дворника, Артамонов хмурился, ему казалось, что в этих жидких глазах затаена угроза, он ощущал желание схватить мужика за ворот, встряхнуть его...
«Это, верно, тот мошенник принес, —
подумал он, — и тут положил, а потом и забыл; верно, так все случилось; это, верно, именно так все случилось…» Письмо было от чиновника Вахрамеева, молодого сослуживца и некогда
приятеля господина Голядкина.
Долго не
думая, чувствуя, впрочем, сильное трепетание сердца и дрожь во всех членах, побежал он вслед за
приятелем своим вверх по лестнице.
Будочник отвечал, что он не видал ничего, что видел, как остановили его среди площади какие-то два человека, да
думал, что то были его
приятели; а что пусть он вместо того, чтобы понапрасну браниться, сходит завтра к надзирателю, так надзиратель отыщет, кто взял шинель.
«Ну, старые песни», —
подумал Эльчанинов, и оба
приятеля вышли.
Не
думайте, что что-нибудь грязное, нехорошее, — нет, мой же
приятель и хороший, хороший человек, только прямая во всем противоположность мне.
В суде Иван Ильич замечал, или
думал, что замечает, то же странное к себе отношение: то ему казалось, что к нему приглядываются, как к человеку, имеющему скоро опростать место; то вдруг его
приятели начинали дружески подшучивать над его мнительностью, как будто то, что-то ужасное и страшное, неслыханное, что завелось в нем и не переставая сосет его и неудержимо влечет куда-то, есть самый приятный предмет для шутки.