Неточные совпадения
— Нехорошо, нехорошо, — сказал Собакевич, покачав головою. — Вы посудите, Иван Григорьевич: пятый десяток живу, ни разу не был болен; хоть бы
горло заболело, веред или чирей выскочил… Нет, не к добру! когда-нибудь
придется поплатиться за это. — Тут Собакевич погрузился
в меланхолию.
Обломов боялся, чтоб и ему не
пришлось идти по мосткам на ту сторону, спрятался от Никиты, написав
в ответ, что у него сделалась маленькая опухоль
в горле, что он не решается еще выходить со двора и что «жестокая судьба лишает его счастья еще несколько дней видеть ненаглядную Ольгу».
Глядь —
в самом деле простая масть. Что за дьявольщина!
Пришлось в другой раз быть дурнем, и чертаньё пошло снова драть
горло: «Дурень, дурень!» — так, что стол дрожал и карты прыгали по столу. Дед разгорячился; сдал
в последний раз. Опять идет ладно. Ведьма опять пятерик; дед покрыл и набрал из колоды полную руку козырей.
Добывать их очень трудно: они почти всегда держатся
в таких местах, где ни охотнику ходить, ни собаке отыскивать дичь не возможно; собаке
приходится не только вязнуть по
горло, но даже плавать.
Лихонину
приходилось долго, озверело, до хрипоты
в горле торговаться с жестокой женщиной, пока она, наконец, не согласилась взять двести пятьдесят рублей наличными деньгами и на двести рублей векселями. И то только тогда, когда Лихонин семестровым свидетельством доказал ей, что он
в этом году кончает и делается адвокатом…
— Ну да, — говорит, — Филимоша, да, ты прав; между четырех глаз я от тебя не скрою: это я сообщил, что у тебя есть запрещенная книжка. Приношу тебе, голубчик,
в этом пять миллионов извинений, но так как иначе делать было нечего… Ты, я думаю, ведь сам заметил, что я последние дни повеся нос ходил… Я ведь службы мог лишиться, а вчера мне
приходилось хоть вот как, — и Постельников выразительно черкнул себя рукой по
горлу и бросился меня целовать.
Во время приемки Андрей Ефимыч не делает никаких операций; он давно уже отвык от них, и вид крови его неприятно волнует. Когда ему
приходится раскрывать ребенку рот, чтобы заглянуть
в горло, а ребенок кричит и защищается ручонками, то от шума
в ушах у него кружится голова и выступают слезы на глазах. Он торопится прописать лекарство и машет руками, чтобы баба поскорее унесла ребенка.
— «Ермоловская» публика, — сказал И.К. Казанцев, и сразу поняли, какие пьесы ставить для этой публики. А если
приходилось давать что-нибудь вроде «Каширской старины», то он вместо водевиля объявлял дивертисмент, где Ермолова читала стихи, те самые, которые
в Москве стояли поперек
горла жандармской власти.
Голову он держал наклоненной вниз и немного набок, по-медвежьи, и когда ему
приходилось посмотреть
в сторону, то он не повертывал туда шею, а медленно и неловко поворачивался всем телом, как это делают люди-кривошеи или больные
горлом.
Я не пишу
в эту книжку ни слова о том, что делается и что я испытываю дома. Слезы, которыми встречает и провожает меня мать, какое-то тяжелое молчание, сопровождающее мое присутствие за общим столом, предупредительная доброта братьев и сестер — все это тяжело видеть и слышать, а писать об этом еще тяжелее. Когда подумаешь, что через неделю
придется лишиться всего самого дорогого
в мире, слезы подступают под
горло…
Одни куры, не боясь жары, кое-как убивали время, разгребая лапами сухую землю против кухонного крыльца,
в которой, как они отлично знали, не было уже ни одного зернышка; да и то петуху, должно быть,
приходилось плохо, потому что иногда он принимал глупый вид и во все
горло кричал: «какой ска-ан-да-ал!!»
— Э! Перестань. Прежде смерти не умрешь! — сказала ей Фленушка. — Зубаст Патап Максимыч, да нас с тобой не съесть ему, а и захотел бы, так не по
горлу придемся — подавится. Говорила тебе, хочешь
в шелковых сарафанах ходить?
Я, не вынося ни человеческого голоса, ни лица, хотел крикнуть на Поликарпа, чтоб он оставил меня
в покое, но слово мое застряло
в горле. Язык был так же обессилен и изнеможен, как и всё тело. Как это ни мучительно было, но
пришлось позволить Поликарпу стащить с меня всё, даже измокшее нижнее белье.
Недолго
пришлось мне побыть с моими
в ожидании поезда. Скоро подползло ненавистное чудовище, увозившее меня от них. Я не плакала. Что-то тяжелое надавило мне грудь и клокотало
в горле, когда мама дрожащими руками перекрестила меня и, благословив снятым ею с себя образком, повесила его мне на шею.