Неточные совпадения
Страстный по
природе, он с увлечением предавался дамскому
обществу и в этой страсти нашел себе преждевременную гибель.
— Тем более, что я не могу пробыть у вас долго, мне необходимо к старой Вреде. Я уже сто лет обещала, — сказала Анна, для которой ложь, чуждая ее
природе, сделалась не только проста и естественна в
обществе, но даже доставляла удовольствие.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий
общества и приближаясь к
природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
— Что же,
природу прикажете изображать: розы, соловья или морозное утро, между тем как все кипит, движется вокруг? Нам нужна одна голая физиология
общества; не до песен нам теперь…
То, что в продолжение этих трех месяцев видел Нехлюдов, представлялось ему в следующем виде: из всех живущих на воле людей посредством суда и администрации отбирались самые нервные, горячие, возбудимые, даровитые и сильные и менее, чем другие, хитрые и осторожные люди, и люди эти, никак не более виновные или опасные для
общества, чем те, которые оставались на воле, во-первых, запирались в тюрьмы, этапы, каторги, где и содержались месяцами и годами в полной праздности, материальной обеспеченности и в удалении от
природы, семьи, труда, т. е. вне всех условий естественной и нравственной жизни человеческой.
Оно открыло в человеке духовное начало, которое не зависит от мира, от
природы и
общества, зависит от Бога.
Глубина проблемы в том, что дух не может зависеть от
природы и
общества и определяться ими.
В действительности неотъемлемые права человека, устанавливающие границы власти
общества над человеком, определяются не
природой, а духом.
Личность есть граница власти
природы, власти государства, власти
общества.
И потому человек определяется своим отношением к Богу, к
природе, к
обществу.
Свобода предполагает существование духовного начала, не детерминированного ни
природой, ни
обществом.
Это в сущности есть отрицание свободы, которая всегда связана с существованием духовного начала, не детерминированного ни
природой, ни
обществом.
Можно сказать, что существование Бога есть хартия вольностей человека, есть внутреннее его оправдание в борьбе с
природой и
обществом за свободу.
Иногда он в гораздо большей степени чувствует себя поставленным перед
обществом, чем перед космосом, и гораздо больше чувствует власть
общества, а не власть
природы.
И Бог не походит ни на силу
природы, ни на власть в
обществе и государстве.
Истинная жизнь — творимая жизнь, а не исконная данная жизнь, не органически-элементарная, животно-растительная жизнь в
природе и в
обществе.
Если человек существо, целиком детерминированное
природой и
обществом, то не может быть никакой свободы.
Подлинной реальностью, подлинной жизнью является борьба человека, социального человека, со стихийными силами
природы и
общества, т. е. экономика.
Верно же понятый дуализм царства Кесаря и царства Божьего, духа и
природы, духа и организованного в государство
общества, может обосновать свободу.
Вне человека и отношений человека к человеку,
общества не существует, или существует, как отчуждение вовне
природы самого человека.
Он признал их порождением социальной неорганизованности, зависимости человека от стихийных сил
природы и
общества.
Если нет Бога, если нет Правды, возвышающейся над миром, то человек целиком подчинен необходимости или
природе, космосу или
обществу, государству.
Не далее как дней пять тому назад, в одном здешнем, по преимуществу дамском,
обществе он торжественно заявил в споре, что на всей земле нет решительно ничего такого, что бы заставляло людей любить себе подобных, что такого закона
природы: чтобы человек любил человечество — не существует вовсе, и что если есть и была до сих пор любовь на земле, то не от закона естественного, а единственно потому, что люди веровали в свое бессмертие.
Равнодушная, а может быть, и насмешливая
природа влагает в людей разные способности и наклонности, нисколько не соображаясь с их положением в
обществе и средствами; с свойственною ей заботливостию и любовию вылепила она из Тихона, сына бедного чиновника, существо чувствительное, ленивое, мягкое, восприимчивое — существо, исключительно обращенное к наслаждению, одаренное чрезвычайно тонким обонянием и вкусом… вылепила, тщательно отделала и — предоставила своему произведению вырастать на кислой капусте и тухлой рыбе.
В римских элегиях, в «Ткачихе», в Гретхен и ее отчаянной молитве Гете выразил все торжественное, чем
природа окружает созревающий плод, и все тернии, которыми венчает
общество этот сосуд будущего.
И я всю жизнь проповедовал восстание против власти необходимости
природы и
общества.
Я утверждаю примат духа и над
природой, и над
обществом и цивилизацией.
Я никогда не говорил о восстании «
природы», восстании инстинктов против норм и законов разума и
общества, я говорил о восстании духа.
Но я согласен подчиниться и слиться лишь с той
природой и тем
обществом, которые будут моей собственностью, которые войдут в мой микрокосм или в меня, как микрокосм.
Экстериоризированная
природа и
общество не являются моей собственностью, моя собственность лишь очень частична и мала в отношении к ним, и моя индивидуальность неуловима для законов
природы и законов
общества, не говоря уже о законах государства.
Отрицание предшествующего века и предшествующего поколения вообще очень характерно для человека, для человеческого
общества, для пожирающей
природы времени.
Аристотель говорит в своей, во многих отношениях замечательной, «Политике»: «Человек есть естественно животное политическое, предназначенное к жизни в
обществе, и тот, кто по своей
природе не является частью какого-либо государства, есть существо деградированное или превосходящее человека».
Человек есть существо, целиком зависимое от
природы и
общества, от мира и государства, если нет Бога.
В этом натуральном таинстве происходит социализация того, что по
природе своей неуловимо для
общества, неуловимо и для церкви как внешнего религиозного
общества.
Я с детства находился в состоянии восстания против «иерархического» порядка
природы и
общества и никак не мог войти в этот порядок.
Правда «
природы» в человеке получила возможность восставать против неправды в цивилизации и
обществе.
Должен оговориться, что
природу я ставлю выше кошмарных законов цивилизации и
общества.
Но сейчас я остро сознаю, что, в сущности, сочувствую всем великим бунтам истории — бунту Лютера, бунту разума просвещения против авторитета, бунту «
природы» у Руссо, бунту французской революции, бунту идеализма против власти объекта, бунту Маркса против капитализма, бунту Белинского против мирового духа и мировой гармонии, анархическому бунту Бакунина, бунту Л. Толстого против истории и цивилизации, бунту Ницше против разума и морали, бунту Ибсена против
общества, и самое христианство я понимаю как бунт против мира и его закона.
И остается непонятным, откуда личность возьмет силы противопоставить свою свободу власти
природы и
общества, власти детерминизма.
Есть два понимания
общества: или
общество понимается как
природа, или
общество понимается как дух.
Таким началом может быть лишь духовное начало, внутренняя опора свободы человека, начало, не выводимое извне, из
природы и
общества.
Остается вечной истиной, что человек в том лишь случае сохраняет свою высшую ценность, свою свободу и независимость от власти
природы и
общества, если есть Бог и Богочеловечество.
Прелесть, обаяние толстовского художественного творчества связаны с тем, что он изображает двойную жизнь: с одной стороны, жизнь его героев в
обществе с его условностями, в цивилизации, с ее обязательной ложью, с другой стороны, то, что думают его герои, когда они не стоят перед
обществом, когда они поставлены перед тайной бытия, перед Богом и
природой.
В русском православии можно различить три течения, которые могут переплетаться: традиционное монашески-аскетическое, связанное с «Добротолюбием» космоцентрическое, узревающее божественные энергии в тварном мире, обращенное к преображению мира, с ним связана софиология, и антропоцентрическое, историософское, эсхатологическое, обращенное к активности человека в
природе и
обществе.
Его восстание против капитализма основано было на том, что в капиталистическом
обществе происходит отчуждение человеческой
природы рабочего, обесчеловечение, овеществление его.
Если
общество есть
природа, то оправдывается насилие сильного над слабым, подбор сильных и приспособленных, воля к могуществу, господство человека над человеком, рабство и неравенство, человек человеку — волк.
Левин все время восстает против неправды жизни цивилизованного
общества и уходит к деревне, к
природе, к народу и труду.
Индивидуум вновь обратился к себе, к своему субъективному миру, вошел внутрь; обнажился мир внутреннего человека, придавленный ложным объективизмом
природы и
общества.
Утверждение свободы внутренней, свободы духа, свободы во Христе не может не вести к творческому перерождению всего
общества и всей
природы, к творчеству истории как пути к спасению и избавлению от зла и страданий.
В святых происходило индивидуальное обожение человеческой
природы; это обожение должно начаться в истории, чтобы привести мир к
обществу святых — благому результату мировой истории.