Строго посещает Господь нас гневом своим… Император Николай II и революция 1905-1907 гг

Петр Мультатули, 2003

Император Всероссийский Николай II причислен Русской Православной Церковью к лику страстотерпцев. Духовное основание канонизации – мученическая кончина Помазанника Божьего, страдания, которые он претерпел за Христа, за Православную веру, за Россию. Но от нас еще сокрыта вся полнота исторической, духовной правды. Каким был жизненный путь Государя; путь, который привел его к Екатеринбургской Голгофе? Новая книга историка П.В. Мультатули знакомит нас с событиями революции 1905–1907 годов – с одним из самых сложных периодов русской истории XX века. События этого времени стали духовным испытанием для русского народа и его Государя. Архивные свидетельства, документы, воспоминания очевидцев не только воссоздают историческую реальность времени, но и по-новому раскрывают личность Государя. Николай II проявил в это сложное время державную силу и мудрость; любовь к России, к русскому народу; верность Христовой правде и церковным заветам.

Часть 1

Перед бурей

Глава 1

Император Николай II — личность и эпоха

«Я все больше убеждаюсь, что для России не годится правительство, устроенное по нашему образцу, и что философические опыты Его Императорского Величества закончатся возвращением народа к первоначальному его состоянию, — в сущности, это и не столь уж большое зло. Но ежели сия нация воспримет наши ложные новшества и будет противиться любому нарушению того, что захочет называть своими конституционными правами, если явится какой-нибудь университетский Пугачев и станет во главе партии, если весь народ придет в движение и начнет революцию на европейский манер, тогда я не нахожу слов, чтобы выразить все мои на сей счет опасения».

Граф Жозеф де Местр (1811 г.)

Личность

20 октября 1894 года в Ливадии от тяжелой болезни, в возрасте 49 лет скончался Император Александр III. Неожиданная смерть Царя, чье здоровье казалось железным, стала потрясением не только для России, но и для всего мира. Из жизни ушел главный арбитр Европы, гарант ее спокойствия и мира. «Прошло 13 лет Царствования Императора Александра III, — писал выдающийся русский историк В.О. Ключевский, — и чем торопливее рука смерти спешила закрыть Его глаза, тем шире и изумленнее раскрывались глаза Европы на мировое значение этого недолгого Царствования. Европа признала, что Царь русского народа был и государем международного мира, и этим признанием подтвердила историческое призвание России, ибо в России, по ее политической организации, в воле Царя выражается мысль Его народа, и воля народа становится мыслью его Царя.

Европа признала, что страна, которую она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на ее страже, понимает, ценит и оберегает союзы не хуже ее творцов»^[4].

Русский народ глубоко скорбел по почившему Государю. Император Александр III принял Россию в годы кровавой смуты, а оставил внешне мирным и богатеющим государством.

Планы Царя простирались в будущее, он стремился вывести Россию из тяжелого духовного кризиса, который трагически проявился в событиях 1-го марта 1881 года.

Александр III умер в расцвете лет, не осуществив большинства своих грандиозных замыслов. Россия была потрясена его смертью.

«Все, кому нужна была Россия сильная, были огорчены и понимали, какую потерю они понесли в лице Императора Александра III» (Генерал Н.А. Епанчин).^[5]

Еще более ею был потрясен 26-летний Наследник Престола, Великий Князь Николай Александрович, который в одночасье стал Императором Всероссийским Николаем II. «Боже мой, Боже мой, что за день! — записал молодой Император в своем дневнике 20 октября. — Господь отозвал к Себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа. Голова кругом идет, верить не хочется — кажется до того неправдоподобной ужасная действительность».^[6]

Состояние Императора было вызвано не только глубокой сыновней любовью и преклонением перед государевой мудростью отца, но и тревогой перед той колоссальной ответственностью за судьбы России, которая так неожиданно легла на его плечи.

Дело было не столько в возрасте нового Царя (Император Александр I вступил на Престол 24-х лет от роду, а Император Николай I — 29-ти), сколько в той внезапности, с какой произошло его воцарение.

Как вспоминал Великий Князь Александр Михайлович, молодой Император считал себя неготовым к этой тяжелой ноше: «В эту минуту, в первый и в последний раз в моей жизни, я увидел слезы на его голубых глазах. Он взял меня под руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что стал Императором, и это страшное бремя власти давило его. “Сандро, что я буду делать! — патетически воскликнул он. — Что теперь будет с Россией? Я еще не подготовлен быть Царем! Я не могу управлять Империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами”»^[7].

Фактически тот же самый смысл содержится и в словах великой княгини Ольги Александровны, сестры Николая II: «Даже Алике не могла его успокоить. Он был в отчаянии. Он то и дело повторял, что не знает, что будет с нами, что он совершенно не подготовлен управлять Империей. <…> И в этой неподготовленности Ники был совершенно неповинен. Он был наделен умом, искренне религиозен и мужественен, но был совершенным новичком в делах управления. Ники получил военное образование. Его следовало подготовить к карьере государственного деятеля, но никто этого не сделал. Повинен в этом мой отец».^[8]

Однако говорить о «неопытности» Николая II при вступлении его на Престол можно лишь условно. Не надо забывать, что, будучи Наследником Престола, Великий Князь Николай Александрович получил прекрасное, разностороннее образование, курс которого был рассчитан на 12 лет. Причем, Император Александр III заменил классические языки основами минералогии, ботаники, зоологии, анатомии, физиологии, кроме того, было расширено, по сравнению с гимназическим курсом, изучение политической истории, французского и немецкого языков, а также английского (английский язык в то время не являлся обязательным для изучения). Николай II в совершенстве владел четырьмя языками: родным русским, французским, английским и немецким. Среди преподавателей будущего Императора были такие крупнейшие специалисты, как генерал М.И. Драгомиров, Г.А. Леер, Н.Х. Бунге, К.П. Победоносцев, Н.Н. Обручев и другие. Император прошел хорошую военную практику во время двух лагерных сборов в рядах Лейб-гвардии Преображенского полка, двух сезонов в рядах Лейб-гвардии Гусарского полка и один лагерный сбор в рядах артиллерии. С 1889 года Великий Князь Николай Александрович принимал участие в заседаниях Государственного Совета и комитета министров. В 1891—92 годах он совершил путешествие на Восток, посетив практически всю Сибирь. С 1892 года Наследник Цесаревич был назначен председателем комитета Сибирской железной дороги, руководившего строительством Великого Сибирского пути, и одновременно являлся Председателем комитета по оказанию помощи населению губерний, пострадавших от неурожая 1891 года.

Таким образом, Император Николай II, к моменту вступления на Престол, обладал определенными теоретическими познаниями по управлению государством и армией, имея при этом довольно богатую подготовительную практику. По свидетельству баронессы С.К. Бухсгевден, «Государь был хорошо подготовлен к своим обязанностям».^[9]

Конечно, это были первоначальные навыки, но они были не такими уж скромными. Если мы посмотрим на его ближайших предшественников, то увидим, что, пожалуй, только Император Александр II имел, будучи Наследником, действительно большой и всесторонний практический опыт государственного и военного управления. Ни прадед Николая II, Император Николай I, ни его отец, Император Александр III, будучи Наследниками, подобного опыта не имели. Тем не менее, они вполне справились со сложными историческими условиями, в которых им довелось царствовать. Дело было не в пресловутой «неопытности» Николая II, а в том совершенно новом, чрезвычайном историческом моменте, при котором Николай II стал Императором. Легенда о «полной неопытности» Николая II появилась как защитная реакция тех людей, которые по долгу службы не смогли справиться с возложенными на них задачами и искали себе оправдание в личности Царя, в его «неопытности», «слабоволии», «внушаемости», «упрямстве», «коварности» и так далее.

«Молодой человек, вступающий в жизнь с таким запасом знаний и обладающий столькими качествами, заслуживает, конечно, всеобщего признания, как человек выдающийся, одаренный исклюнительными природными способностями и сумевший упорным трудом развить свои таланты, благодаря наличию целеустремленной воли. Для бесхарактерных людей подобный уровень недоступен» (Е.Е. Алферьев).^[10]

Император Николай II был не только образованным, но и от природы умным человеком. «Николай II был умным. Он долго обдумывал и был медлительным в принятии решений, но оценка политической ситуации была у него быстрой. С.Д. Сазонов и мой отец говорили мне об этом в связи с иностранной политикой, а П.Л. Барк — в отношении сложных финансовых советов» (баронесса Бухсгевден).^[11]

«Император Николай II обладал живым умом, быстро схватывающим существо докладываемых Ему вопросов — все, кто имел с Ним дело, свидетельствуют об этом в один голос (С.С. Ольденбург).^[12]

«Царь схватывал на лету главную суть доклада; понимал иногда с полуслова, нарочито недосказанное, оценивал все оттенки изложения» (генерал А.А. Мосолов).^[13]

Граф Витте, которого никак нельзя, мягко говоря, назвать доброжелателем Царя, считал его «человеком далеко не глупым».^[14]

При этом Николай II обладал поразительным самообладанием и огромной работоспособностью. «Его день был распределен по минутам. Свет в его туалетной зажигался всегда ранее восьми часов утра. Выпив стакан чаю, выкурив папиросу, он выходил в парк на короткую прогулку со своими “колибри” (породистые собачки), которые жили в конурах в саду, им не разрешалось входить внутрь дворца. Император был очень вынослив; только в самые холодные дни он надевал пальто, обычно он выходил в военной тужурке <…> После прогулки он заходил к Императрице, и немного ранее десяти часов начинался его деловой день. Первый разговор был с гофмаршалом, с которым он просматривал лист своих обязательств на текущий день. Ровно в десять часов начинались аудиенции министров. Каждого из них Государь принимал отдельно. Министры приносили с собой пачки бумаг, которые Государь оставлял у себя для внимательного чтения. На каждом документе он ставил свои заметки карандашом и зачастую просиживал до поздней ночи, чтобы ознакомиться со всеми бумагами. Его работа в течение Царствования все время увеличивалась, так как появлялись новые министерства и департаменты» (баронесса Бухсгевден).^[15]

«Помазанник Божий, Царь держался сознательно и систематически высот, куда не мог проникнуть простой смертный. Многим ли известен следующий значительный факт: Всероссийский Император никогда не имел частного секретаря. Он был до такой степени педантичен в исполнении своих обязанностей, что сам ставил печати на свои письма» (А.А. Мосолов).^[16]

«Аккуратность его была неимоверная. <…> Ни одна бумага у него не затерялась. <… > Чтобы знать жизнь в полках, он ежедневно читал приказы по Преображенскому полку и объяснял мне, что читает их ежедневно, так как стоит лишь пропустить несколько дней, как избалуешься и перестанешь их читать. Он интересовался состоянием шефских частей, читал их месячные рапорты. Он находил время читать “Русский Инвалид” и “Таймс”, часто заглядывал в “Разведчика ”, и у него всегда были на столе “Новое время ” и “Гражданин”» (военный министр А.Ф. Редигер).^[17]

Император Николай II был чрезвычайно воспитанным и владеющим собою человеком. «Отличительные черты Николая II заключаются в том, что он человек очень добрый и чрезвычайно воспитанный. Я могу сказать, что я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели ныне царствующий Император Николай II» (С.Ю. Витте).^[18]

Об этом же пишет и генерал Мосолов: «Царь был не только вежлив, но даже предупредителен и ласков со всеми теми, кто приходил с ним в соприкосновение. Он никогда не обращал внимания на возраст, должность или социальное положение того лица, с которым говорил. Как для министра, так и для последнего камергера, у Царя было ровное и вежливое обращение».^[19]

При этом Николай II постоянно самосовершенствовался. «От Своих наставников Он знал, что воспитание не заканчивается в юношеском возрасте, что для того, чтобы успешно пройти свой жизненный путь, необходимо продолжать постоянно работать над собой и что борьба с недостатками и развитие природных талантов есть нравственный долг каждого человека. Он добросовестно следовал этим мудрым наставлениям. Однажды, много лет спустя, уже в зрелом возрасте, в беседе с одним из приближенных, когда разговор коснулся свойственной некоторым людям раздражительности, Государь, слегка улыбнувшись, сказал: “О, эту черточку я уже давно подавил в себе”» (Е.Е. Алферьев). ^[20]

Император Николай II был чрезвычайно любезен, доброжелателен и прост в общении. Эти качества создавали на первых порах, у людей его мало знавших, иллюзию мягкости и доступности. Но это была ошибка. А.А. Вырубова вспоминала: «Сколько раз я видела Государя, а во время путешествий и в Ливадии я видела его целыми днями, я никогда за двенадцать лет не могла настолько привыкнуть, чтобы не замечать его присутствия. В нем было что-то такое, что заставляло никогда не забывать, что он Царь, несмотря на его скромность и ласковое обращение. <… > Несмотря на доброту Государя, Великие Князья его побаивались»!^[21]

«Простой в обращении, безо всякой аффектации, он имел врожденное достоинство, которое никогда не позволяло забывать, кто он» (Баронесса Бухсгевден).^[22]

А.Ф. Редигер вспоминал: «В обращении Государь был до того прост и любезен, что, не зная его, легко можно было впасть в ошибку. Такую ошибку я сделал при одном из первых моих докладов; по окончании его он мне сказал: “Вот еще несколько просьб”. По его тону я думал, что он мне хочет приказать что-либо, но облекает это в такую мягкую форму, и с готовностью ответил: “Прикажите ”. На его лице появилась полуулыбка, он мне передал несколько поступивших к нему прошений, — и я увидел, что дал маху, но не подал виду. При следующем докладе происходит то же, но я тем же тоном спросил: “Прикажите что-либо?” Он мне ответил, что нет, что он мне лишь передает на рассмотрение, но мне показалось, что он был доволен таким разъяснением недоразумения».^[23]

Император Николай II был скрытным человеком — в том смысле, что его внутренний духовный мир был закрыт для постороннего взора. Недаром генерал А.А. Игнатьев называл его «сфинксом», а генерал Ю.Н. Данилов «очень сложной натурой, разгадать и описать которую еще никому не удалось».

«В нем не было ни честолюбия, ни тщеславия, а проявлялась огромная нравственная выдержка, которая могла казаться людям, не знающим его, равнодушием. С другой стороны, он был настолько скрытен, что многие считали его неискренним» (А.А. Вырубова).^[24]

Эта скрытность проявлялась у Царя даже в мелочах. Старший офицер Императорской яхты «Штандарт» Н.П. Саблин писал в своих воспоминаниях: «Кроме упомянутых портсигаров, кои у Государя менялись, и были один лучше другого (но никогда Государь не оставлял портсигара на столе, чтобы можно было видеть, что на нем написано), Государь имел золотые часы с короткой цепочкой и с какой-то медалью, которую тоже никогда никто из нас не мог рассмотреть поближе»?^[25]

Император Николай II был лишен всякого рода позерства, неискренности или фальши. Он был прост, но это была простота высшего порядка.

Флигель-адъютант Николая II генерал А. Мордвинов писал: «В обаятельной, естественной простоте Государя сказывалось то настоящее русское величие, которое не нуждается ни в особо рассчитанных красивых словах, ни в показных поступках или жестах, но которое, тем не менее, было способно притягивать к себе непредубежденную народную массу»?^[26]

Анна Вырубова вспоминала, как во время ее пребывания в Гамбурге, где она ухаживала за проходившим там лечение больным отцом, туда приехал с частным визитом Император с двумя дочерьми: «Раз как-то приехал в Гамбург Государь с двумя старшими Великими Княжнами; дали знать, чтобы я их встретила. Мы более часу гуляли по городу. <…> Идя переулком по направлению к парку, мы столкнулись с почтовым экипажем, с которого неожиданно свалился на мостовую ящик. Государь сейчас же сошел с панели, поднял с дороги тяжелый ящик и подал почтовому служащему; тот его едва поблагодарил. На мое замечание, зачем он беспокоится, Государь ответил: “Чем выше человек, тем скорее он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего положения; такими должны быть и мои дети!”».^[27]

Простота Николая II проявлялась и во внешних деталях. Император не носил никаких ювелирных украшений, кроме кольца с сапфиром, подаренного ему Императрицей Александрой Феодоровной, когда она была еще его невестой — принцессой Алисой Гессенской. «Государь носил вместе с обручальным кольцом только крупный сапфир. При купании мы видели на простой цепочке из круглых колечек гладкий крестильный крест. Никаких ключей, амулетов, бумажников, спичечниц у Государя не было, закуривал он от фитиля в портсигарах, который зажигался не то от трения, не то от какого-то приспособления» (Н.П. Саблин).^[28]

Николай II был застенчивым человеком, и сам, в письмах к Императрице, называл эту застенчивость «проклятой». Именно эта застенчивость давала впоследствии повод людям, не знавшим Государя, обвинять его в недалекости и некомпетентности.

Николай II строго придерживался кодекса чести. Баронесса Бухсгевден говорила про него, что «Государя Императора Николая II можно было назвать благороднейшим рыцарем в лучшем смысле этого слова: щедрый, великодушный, пренебрегающий какими-либо мелкими личными интересами, настоящий Grand Seigneur. “Наиболее совершенный джентльмен, которого я когда-либо встречал”, — сказал однажды мой английский друг о Государе, которого он хорошо знал. Это было совершенно верное определение».^[29]

Поэтому Николай II не переносил любую душевную нечистоплотность, любую ложь и фальшь. Как писал флигель-адъютант Царя С.С. Фабрицкий: «Его Величество не любил фальшивых людей, льстецов, прислуживающихся и вообще не допускал возможности лгать, так как сам абсолютно не был способен на какую-либо малейшую фальшь или ложь. Люди резкие, мнящие о себе много, думающие спасать Родину грубой, резкой правдой, весьма односторонней и подозрительной, получающие холодный отпор от Государя на свои неуместные и бестактные выходки или выступления, имели потом дерзость распускать слухи о нелюбви Государя к правде».^[30]

Личность Императора Николая II производила на тех, кто с ним общался, большое впечатление. Оно не было связано с ощущением силы и величия, исходивших от высоких и статных фигур Николая I, Александра II и Александра III. Напротив, Николай II был невысокого роста, и в его внешности не было ничего броского. Но в нем была какая-то огромная внутренняя сила, такое обаяние личности, перед которым склонялись и друзья, и враги. Особенное впечатление производили на окружающих глаза Государя. «О, этот взгляд! Вовек не забыть мне его! 5-го мая 1904 года Государь Николай Александрович — проездом через Мценск — по направлению к Орлу, Курску и другим городам юга России, в которых он благословлял войска на поход против Японии, и принимал на платформе Мценского вокзала депутацию Мценского дворянства. В составе депутации был и я. <… > Тут я имел радость, более того, восторг, видеть глаза Государя. Передать их выражение ни словами, ни кистью невозможно» (С.А. Нилус).^[31]

«И до чего же был обаятелен наш Государь Император Николай II! Оба раза, когда мне пришлось, и довольно подолгу, с ним разговаривать, это обаяние его, простота, ласковый взгляд незабываемых серых глаз меня завораживали и оставили память на всю жизнь. Очень многое было в этом взгляде: и желание довериться, поверить до дна говорящему с ним, и печаль, некая тревога при кажущемся достойном спокойствии быть на страже, не сделать “гафа ”, и отнестись просто к человеку — все это чувствовалось в этом прекрасном, благородном, гонимом, задерганном Государе, которого, казалось, не только заподозрить в чем-либо плохом, но и обидеть чем бы то ни было, было бы преступлением, когда ему и так было тяжело от тяжести Мономаховой шапки» (Князь Сергей Щербатов).^[32]

А.А. Вырубова писала: «Люди, предубежденные против него, и те при первом взгляде Государя чувствовали присутствие Царя и бывали сразу им очарованы. Помню прием в Ливадии земских деятелей Таврической губернии: как двое из них до прихода Государя подчеркивали свое неуважение к моменту, хихикали, перешептывались, — и как они вытянулись, когда подошел к ним Государь, а уходя, расплакались. Говорили, что и рука злодеев не подымалась против него, когда они становились лицом к лицу перед Государем».^[33]

Одним из самых распространенных мифов является миф о «слабоволии Николая II». Этот миф базируется на абсолютно нелепом представлении «о воле» как об обязательно насильственном, резком и жестоком образе действий. Между тем, как раз подобные черты часто присущи людям слабовольным, прячущим за внешними «волевыми» поступками неспособность к проведению своих решений иными методами. Нечего говорить, что исключительно волевые решения далеко не всегда отвечают интересам дела и тем более далеко не всегда справедливы. Конечно, иногда жесткий волевой поступок государственного деятеля полностью оправдан и необходим. Но в проведении каждодневной государственной политики постоянные «волевые» решения, «сотрясания кулаком» приводят только к издерганности и страху государственного аппарата и общества. Какой-то период, как временное вынужденное явление, такая система может давать результаты, но когда она становится основой жизнедеятельности государства, ее результатом всегда будет последующая катастрофа.

Несомненно, Император Николай II обладал сильной волей. «Государь имел также упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов. Он не забывал их, постоянно к ним возвращался, и зачастую, в конце концов, добивался своего. Иное мнение было широко распространено потому, что у Государя, поверх железной руки, была бархатная перчатка. Воля Его была подобна не громовому удару, она проявлялась не взрывами и не бурными столкновениями; она скорее напоминала неуклонный бег ручья с горной высоты к равнине океана: он огибает препятствия, отклоняется в сторону, но в конце концов, с неизменным постоянством, близится к своей цели» (С.С. Ольденбург)^[34].

«Достаточно вспомнить общеизвестные факты, сопоставить достоверные показания и задуматься над непомерной тяжестью монаршего служения, огромной ответственностью, нравственными испытаниями, мучительной душевной трагедией Государя, вызванной болезнью Наследника и, наконец, всеми переживаниями в годы войны и революции, закончившимися мученическим восходом на Голгофу, чтобы понять, что пройти этот тягостный жизненный путь с таким достоинством и смирением, как прошел его Государь Император Николай Александрович, мог лишь человек, обладавший не только исключительно сильной волей, но и несравненно более ценным Божьим даром — необыкновенной духовной силой, возвысившейся до святости» (Е.Е. Алферьев)^[35].

Его воля, как ни странно это звучит, проявлялась именно в том, что он, в проведении глубоких государственных преобразований, не проявлял ту самую внешнюю «волю», о которой мы говорили выше, хотя совершенно свободно мог это делать и многое его на это толкало. А то, что Царь отнюдь не был интеллигентом-всепрощенцем и ему была присуща, в том числе, и воля «внешняя», мы увидим ниже, когда будем говорить о его роли в подавлении революционной смуты. Но, пресекая преступления террористов, Император никогда не переносил действия военного времени на решение внутриполитических вопросов управления. Он хорошо понимал, что Россия переживает такой период своей истории, когда одними репрессиями и насилием не только ничего не решишь, но и можешь, напротив, сделать невозможным процесс преобразований, порвать тонкую нить согласия в обществе и тем самым толкнуть страну в пропасть анархии. Об этом хорошо сказал отец Александр Шаргунов: «Нам иногда кажется, что в активности проявляются воля, характер человека. Но требуется несравненно большее мужество, чтобы тот, кто “не напрасно носит меч”, принял повеление Божие “не противиться злому”, когда Бог открывает, что иного пути нет. А политик, которым движет только инстинкт власти и жажда ее сохранить, во что бы то ни стало, по природе очень слабый человек»^[36].

«Сильная воля — это свойство, присущее не всякому. Оно — чисто органическое, как и физическая сила, и, конечно, как и эта последняя, не предполагает непременно и нравственных качеств. Всякий знает, что можно быть ограниченным, злым и преступным и обладать выдающейся силой воли» (А.А. Мордвинов).^[37]

Таким образом, воля Императора Николая II, как и вся его жизнь, христоподражательна. Вспомним текст Евангелия, когда Спасителя предают в руки стражи, когда апостол Петр пытается его спасти, защищая мечом. «Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин. 18–11).

Следуя за Спасителем, Государь испил свою чашу до конца. Проявление же с его стороны «воли», в ее человеческом понимании, только бы помешало исполнению воли Божьей. Постоянно смирять себя, наперекор всему и вся защищать Россию, покоряться Высшему Промыслу, и в тоже время управлять государством, вникая во все стороны его жизни, проводить преобразования, руководить вооруженными силами, трудиться сутками на благо страны и народа, под тяжестью клеветы, злословия, непонимания и вражды — это ли не мученичество на Престоле? Полковник Месснер писал: «Он был Мучеником, был Великомучеником с первого дня Царствования (с Ходынки) и до последнего дня (отречение во Пскове). Каково величие души: царствовать в сознании обреченности и под мученичеством безнадежности выполнять свой царский долг, нести бремя державности! Пусть упрекают Государя люди, не способные оценить подвиг мученичества на Троне, подвиг, совершавшийся на протяжении двадцати и двух лет. Мы же благоговейно склоняем головы перед этим подвигом, перед Царским подвижничеством, перед красотой державности Императора Николая Александровича».^[38]

Император Николай II был глубоко верующим православным человеком. Его вера заключалась во всеобъемлющей любви ко Христу и всецелом уповании на Его волю. Именно эта вера поддерживала Царя в самые тяжелые моменты его жизни и помогла в страшный час смерти. Отношение Николая п к Спасителю с самого детства отличалось особенным чувством глубокой любви, уже в те годы достаточно редкой среди образованного общества. Участник детских игр Государя В.К. Олленгрен вспоминал: «В пятницу был вынос Плащаницы, на котором мы обязательно присутствовали. Чин выноса, торжественный и скорбный, поражал воображение Ники, он на весь день делался скорбным и подавленным и все просил маму рассказывать, как злые первосвященники замучили доброго Спасителя. Глазенки его наливались слезами, и он часто говаривал, сжимая кулаки: “Эх, не было меня тогда там, я бы им показал!” И ночью, оставшись одни в опочивальне, мы втроем разрабатывали план спасения Христа. Особенно Ники ненавидел Пилата, который мог спасти Его и не спас. Помню, я уже задремал, когда к моей постельке подошел Ники и, плача, скорбно сказал: “Мне жалко, жалко Боженьку. За что они Его так больно?” И до сих пор я не могу забыть его больших возбужденных глаз».^[39]

Мог ли тогда вообразить этот добрый мальчик, что в его жизни будут свои первосвященники, свои пилаты, свой Крест, своя Голгофа? Но уже тогда, в юности, он записал в своем дневнике: «Все в воле Божьей. Уповаю на Его милосердие и спокойно, покорно смотрю в будущее»^[40]. «Вот слова Императора Николая Александровича, — восклицает А.А. Мордвинов, — написанные им в самые ранние юношеские годы и повторявшиеся неизменно во всех случаях его жизни. В них лучше всего сказывается его мировоззрение и причины, столь сближавшие Царя с громадным большинством его не лукавомудрствующих подданных, так как эти же самые слова повторял постоянно и его великии, верующий православный народ»^[41].

Величие русского Царя, по глубокому убеждению Императора Николая II, заключалось не в войнах и победах, не в реформах и законодательстве, не в богатстве и славе. Оно заключалось в служении Христу и России. России не только сегодняшней, земной и материальной, но и России духовной — России будущего века. Спасти христианскую душу России для вечности — вот одна из главнейших задач Государя. Только поверхностный и схоластический, материалистический ум назовет эту задачу химерической. Православный же человек поймет и преклонится перед ее неземным величием. «Заслуга Государя Николая II в том, что он осуществил смысл истории как тайны воли Божьей» (Протоиерей Александр Шаргунов).^[42] Эта воля указывала Царю оставаться верным христианской миссии России, ее народа; оставаться верным, вопреки и наперекор всему, и Царь был ей верен до конца. Его личная жизнь была жизнью благочестивого христианина, и такой же была его государственная политика. «Для Николая Пне было разницы между исполнением личного христианского долга и служением Государя»^[43].

Император Николай II был цельной натурой. «,Доподлинно известно, что он всегда начинал и заканчивал свой день молитвою. В великие церковные празднества он всегда приобщался, причем смешивался с народом, приступавшим к великому Таинству, как это было при открытии мощей преподобного Серафима. Он был образцом целомудрия и главой образцовой православной семьи, воспитывал своих детей в готовности служить русскому народу и строго подготовлял их к предстоящему труду и подвигу. Он был глубоко внимателен к нуждам своих подданных и хотел ярко и близко представить себе их труд и служение…» (Архимандрит Константин (Зайцев).^[44]

Глубокая вера не мешала Императору оставаться веротерпимым человеком в лучшем, православном смысле этого слова. Все народы его Империи, независимо от их веры, были ему близки. Николай II прекратил гонения на старообрядцев, принимал депутации представителей мусульманского, буддистского и иудейского духовенств, живо вникал в нужды иноверческого населения.

«Важно то, что Русский Государь воспринимался носителями традиционного мировоззрения, независимо от их конфессиональной принадлежности, как полностью соответствующий определенным священным понятиям Миродержец. В 1908 году Государю Николаю II от Бакши буддистов-калмыков Дона была поднесена драгоценная мандала. <… > Уникальность этого дара состояла не только в его ценности, но и в духовной мотивации этого дарения, как ритуального подношения бесконечно почитаемому Царю, покровительствующему буддизму. <… > Накануне и во время первой мировой войны на Русского Царя с надеждой смотрели представители всех традиционных религиозных меньшинств на Востоке: иранские зороастрийцы, члены древнехристианских церквей, и несториане, и монофизиты. С Русской Церковью мечтали соединиться христиане ев. Фомы в Индии. Дело в том, что феномен Русской Монархии сверхэтичен и сверхисторичен» (историк С. Илюшин).^[45]

Один палестинский араб-мусульманин, уже после свержения и убийства Царя, говорил одному русскому: «Не думайте, что русский Царь был только русский. Нет, он был также и арабский. Царь — всемогущий покровитель и защитник Православного Востока. Пока Он жил, миллионы арабов жили в мире и безопасности».^[46]

«Православный человек, с которым соприкасаются иные народы, носит в себе нечто, для всех духовно привлекательное, он духовно чуткий человек. В этой сущности Православия и православного человека и лежит основа русского империализма и умения присоединять к себе народы, не калеча их. Инородцы иногда, может быть, даже больше русских любили их идеалы, например, идею Белого Царя, идею, конечно, чисто святорусскую» (П.С. Лопухин).^[47]

При вступлении на Престол Николаю II были направлены сотни поздравлений от религиозных организаций не только России, но и всего мира. Среди них пророческой оказалось поздравление американской религиозной организации «Орден тернового венца», которая прислала Царю знак их ордена: крест, увитый терниями.

Эпоха

Николай II вступил на Престол, когда внешнюю политическую обстановку можно было назвать стабильной. Внутреннее положение России казалось надежным. Русское политическое море, взволнованное Великими реформами Александра II, постепенно успокаивалось так называемыми «контр-реформами» Александра III. Экономика развивалась поступательно и уверенно. Число рабочих, занятых в промышленности, к 1894 году перевалило за полтора миллиона, стоимость выработанных товаров в том же году приближалась к двум миллиардам рублей. Росли новые места добычи полезных ископаемых (Донбасс, Кривой Рог, Баку). К 1894 году в России появились крестьянский и дворянский земельные банки, при помощи заграничных займов удалось стабилизировать русский рубль, быстрыми темпами росло число железных дорог, в том числе и Великий Сибирский путь (в 1894 году их протяженность насчитывала 32500 верст), прямые налоги были самыми низкими в мире, уверенно росла внешняя торговля (ее оборот превышал миллиард рублей). «90-е годы XIX века стали периодом бурного развития промышленного сектора экономики. По темпам среднегодового прироста промышленной продукции Россия в этот период обгоняла все европейские страны и шла вровень с США. <… > В конце 90-х годов XIX века средний прирост промышленной продукции составлял 12 % и более в год. Россия являла миру пример “экономического чуда”» (А.Н. Боханов).^[48]

Тем не менее, Николай II принял Россию в преддверии величайших испытаний. «Император Николай I, вступая на Престол, должен был сломить революционный заговор гвардейского офицерства. Император Александр II начал царствовать в дни Крымской войны, Император Александр III принял власть после злодейства 1 марта, среди смуты, которая тогда казалась грозной. Правление Государя Николая Александровича начиналось в дни затишья; но еще никому из Его державных предшественников не приходилось принимать на себя такого огромного, тяжелого бремени, такой сложной задачи» (С.С. Ольденбург).^[49]

В чем же заключалась сложность задачи, и почему так тяжко было бремя, возложенное на нового Царя? Технический прогресс в странах Западной Европы и отставание России в этой области заставляли русскую верховную власть все время искать пути к тому, чтобы это отставание не стало безнадежным. С.Ю. Витте, один из убежденных сторонников индустриального развития русской экономики, писал Николаю II: «Международное соперничество не ждет. Если нынче же не будет принято энергичных и решительных мер к тому, чтобы в течение ближайших десятилетий наша промышленность оказалась в состоянии своими продуктами покрывать потребности России и Азиатских стран, которые находятся или должны находиться под нашим влиянием, то быстро растущая иноземная промышленность сумеет прорваться через наши таможенные преграды и водвориться как в нашем Отечестве, так и в сказанных Азиатских странах; укоренившись в глубинах народного потребления, она может постепенно расчистить пути и для более тревожных иноземных политических влияний. Медленный рост промышленности может затруднить выполнение великой международной задачи России, ослабить ее могущество, повлечь за собой политическую и культурную отсталость России».^[50] Император Николай II поддержал курс на индустриализацию России. Именно Самодержавие являлось главным проводником экономических и индустриальных преобразований. «В течение XIX–XX веков российское Самодержавие являлось лидером модернизации, бесспорным проводником экономического, культурного и социального прогресса в стране. Существенные, может быть, наибольшие успехи за всю историю России были достигнуты в два последних Царствования, при активном участии верховной власти и ее правительства» (Б.Н. Миронов).^[51] Именно в Царствование Николая II было спроектировано и строительство крупных заводов на Урале и Дальнем Востоке, и строительство крупнейшей байкало-амурской железнодорожной магистрали, осуществлено строительство КВЖД и ЮМЖД, строительство крупных электростанций, разработан план электрификации всей страны и проект трубопровода от Баку до Персидского залива для нефтеторговли в Персии и на Дальнем Востоке, то есть те великие планы, которые впоследствии будут реализованы большевиками и выданы ими за свои.

С каждым годом русская промышленность набирает обороты, растет пролетариат. «Судя по темпам оснащения промышленности в первые годы Царствования Николая //, — писал пятьдесят лет спустя экономист Гершенкрон, — Россия несомненно — без установления коммунистического режима — уже обогнала бы Соединенные Штаты».^[52]

Однако не все в русских правящих кругах испытывали удовлетворение от подобного явления. Особенно этим было недовольно большинство дворянства, которое вследствие индустриализации беднело и теряло рычаги власти. «Шло неумолимое сокращение дворянского земледелия. Распродаваемая дворянами земля переходила в руки других сословий — и прежде всего, крестьян. И без того невысокий удельный вес дворянского землевладения в общем земельном фонде страны, составлявший в конце 70-х годов XIX века менее 20 процентов, к началу XX столетия сократился еще на 5 процентов. К началу первой русской революции дворянство владело лишь 13 % всех земель» (Ю.А. Рябов).^[53] Именно экономическими причинами было вызвано участие представителей дворянства в оппозиционной деятельности в конце XIX века. Многие из них считали, что самодержавие перестало выполнять по отношению к дворянству прежнюю охранно-попечительскую функцию, отдав преимущество буржуазии. В 1896 году киевский предводитель дворянства князь Н.В. Репнин даже заявил, что «…самодержавия, в истинном его смысле, в России не существует», что оно отказалось от своих прерогатив в пользу бюрократии.^[54] Конечно, было бы неправильно представлять, что в своем неприятии курса на промышленную реорганизацию России дворянство исходило лишь из корыстных побуждений. Многие из них справедливо считали, что этот курс приведет к крушению патриархальной России и к неисчислимым бедствиям. Главным их доводом было убеждение, что России никогда не догнать Западную Европу по промышленному развитию, что Россия — страна аграрная, поэтому нужно развивать сельское хозяйство.

История подтвердила верность индустриального пути развития России. Курс на индустриализацию был необходим, так как чисто аграрный курс привел бы Россию к окончательному отставанию от Европы, что особенно было опасно в связи с ростом могущества агрессивной Германии^[55]. Таким образом, поддержав курс на индустриализацию, Самодержавие ущемило экономические интересы дворянства, и последнее от чисто экономической оппозиции перешло к оппозиции политической, тесно сближаясь с либералами и земским движением. Дворянство, как политическая сила, переставало быть опорой самодержавной Монархии, в нем все больше преобладало стремление ограничить власть Царя, добиться восстановления, если не в полном объеме, то хотя бы частично, своего господствующего положения в государстве. Русское либеральное дворянство в своей массе было антибуржуазным.

Но и буржуазия, которая, казалось бы, должна была всецело поддерживать самодержавие, так же стремилась его ограничить, считая, что оно препятствует ей занять то господствующее положение, которое раньше занимало дворянство, и которое самодержавная власть, несмотря на индустриализацию, не давала ей занять.

В своем стремлении ограничить Самодержавие во многом антагонистические дворянство и буржуазия объединялись и находили союзников в лице конституционалистов и так называемых «новых либералов», которые, как им казалось, выражали их интересы лучше, чем Самодержавие. Естественно, что этим пользовались как крайние левые группировки внутри страны, так и влиятельные иностранные силы, стремившиеся ослабить или уничтожить Российскую Империю.

К этому следует добавить неразрешенные вековые проблемы крестьянства, которые к началу XX века чрезвычайно обострились — в связи с развитием капитализма в России.

Таким образом, в начале XX века в России складывается такая политическая ситуация, при которой ни одна из политических и сословных сил не поддерживала безоговорочно самодержавие, так как каждая из этих сил преследовала свои определенные цели, не желая видеть того, каким образом достижение этих целей отразится на общем положении России. Самодержавию приходилось все время лавировать между этими силами и группами, не допуская господства одной из них над другой, и в то же время ища с ними компромиссы — во имя целостности, спокойствия и единства России, при этом обеспечивая революционные темпы развития ее экономики и промышленности.

Особая сложность задачи Императора Николая II заключалась также в том, что к началу XX века в России явно существовало несоответствие между государственной системой и общественными устремлениями. С одной стороны, Самодержавие являлось традиционной исконной властью в России, гарантом ее целостности и независимости, а с другой, отношение общества к самодержавию, стремительно меняющиеся исторические условия требовали от власти поиска новых способов управления страной. «Существовавшая строгая административная вертикаль власти вела к тому, что все так или иначе замыкалось на пик иерархической пирамиды, на самого Монарха. Всякое сколько-нибудь значительное решение почти на любом уровне в конечном итоге санкционировалось Царем. Эта система, работавшая эффективно не одно столетие, начала давать заметные сбои как раз в период правления Николая II. Суть дела состояла не в том, “хорош” Царь или “плох”, имелась у него “сильная воля” или нет. Исторические возможности монархического авторитаризма подходили к концу. Время ускоряло бег, социальная природа общества усложнялась, что требовало быстрых, оперативных решений, развития полицентризма и инициативы снизу. А это вступало в принципиальное противоречие со сложившейся практикой, возможностями самодержавной системы, жизнестойкостью Империи. Эту трагическую дилемму должны были решить еще реформы Александра II. Но не решили. Следующая попытка пришлась на время Николая II, уже в XX веке» (А.Н. Боханов).^[56]

«Царь был единственным полновластным хозяином того, что ему подчинялось. И ему приходилось заниматься всем, вплоть до мелочей, из-за подобной централизации власти, которая продолжала усугубляться» (Марк Ферро).^[57]

В условиях стремительно развивающегося XX века, эта архицентрализация, вполне оправданная еще 30 лет тому назад, становилась неадекватной новому времени и чрезвычайно тяжелой для Императора, от которого требовалось нечеловеческое напряжение сил при решении всего круга проблем. Но при этом «разгрузка» этой централизации была чревата большими сложностями и опасностями. Решаться на нее надо было крайне осторожно, после тщательного анализа, и постепенно, чтобы не нанести вреда целостности страны и основам государственного строя.

Николаю II предстояло отстоять основы Самодержавия, сохранить преемственность власти, и в то же самое время приспособить Россию к новым историческим условиям. Царю было необходимо сохранить политическое равновесие, не качнуться резко ни вправо, ни влево, решить сложнейшие вопросы сельского хозяйства, развития промышленности, модернизации армии и экономики, соблюдая интересы всех сословий.

Тяжесть бремени была также в том, что, будучи высоконравственным человеком, Царь воспринимал и политику с позиций нравственности и от своих подчиненных ждал такой же ответственности за судьбы Родины.

Самодержавное Царствование Императора Александра III, успокоившее, хотя бы внешне, Россию, вселившее в нее уверенность в собственные силы, сама личность державного родителя — могучая, благородная, широкая, истинно русская — оказали на будущего Николая II огромное влияние. Глубокая вера во Христа прочно утвердилась в сердце Николая II вместе с убеждением в святости Самодержавной власти. Самодержавие не было для него самоцелью, не было реализацией честолюбивых замыслов или властолюбия, а было той единственной силой, которая являлась гарантом целостности и независимости России. «Я хранил не Самодержавие, а Россию», — скажет Царь впоследствии, накануне так называемого «отречения» от Престола. Часто говорят, что Николай II был воспитан в духе самодержавия. Это, безусловно, так. Но что это означало? Это означало полное самоотречение во имя России, абсолютную личную ответственность за все, что в ней происходило, полную бескорыстность монаршего служения. «Получилось так, что самодержавие как институт дает самые благоприятные условия для воспитания личности, совершенно чуждой стяжательству и низким инстинктам, той личности, о которой думал Достоевский, создавая своих положительных героев» (Г.М. Катков).^[58]

При этом надо учесть, что в начале XX века самодержавие воспринималось большинством народа как совершенно естественная и органичная форма правления. «Мысль о грядущем крушении самодержавной Империи в конце XIX века казалась совершенно абсурдной. Все кругом представлялось надежным, крепким, привлекательным. Николай II был уверен, что надо лишь поддерживать и развивать то, что создали его предшественники» (А.Н. Боханов).^[59]

Император Николай II воспринимал Самодержавие как русскую форму народовластия. Не случайно формула русской национальной идеи была: «Православие, Самодержавие, Народность», то есть Вера, Царь и Народ составляли единое и неразделимое целое. Епископ Феофан, Затворник Вышенский писал: «Издавна охарактеризовались у нас коренные стихии жизни русской, и так сильно и полно выражаются привычными словами: Православие, Самодержавие и Народность. Вот что надобно сохранять! — Когда ослабеют или изменятся сии начала, русский народ перестанет быть русским. Он потеряет свое священное трехцветное знамя».^[60]

Царь был трагически одинок в своем служении. «Отчужденное одиночество — вот на что был обречен этот истинный и истовый православный христианин на Престоле Православного Царя. Теми именно свойствами своими, которые делали из него идеального Русского Царя, он становился загадочным и непонятным “лучшим” людям своей земли! Вот корень национально-общественной трагедии всего его Царствования, вот корень катастрофы, которая вырастает из этой трагедии» (архимандрит Константин).^[61]

Это трагическое царское одиночество понимали тогда немногие представители больного русского общества. Но тем сильнее и еще более пророчески звучали слова лучших из них. Так, Н.А. Дурново писал в 1906 году: «Все и вся кругом Царя лгут, прямо и бессознательно. Все и вся пользуются Его именем для бесправных и пагубных дел. Царь — такая же жертва окружающего общества и своего времени, как и все, но неограниченное Самодержавие и помазание Божие — не звук пустой…Упование миллионов людей и бессознательная даже надежда миллионов на защиту Помазанника — не фикция, не праздная выдумка, а могучая нравственная сила. Когда личность Царя есть именно сосуд Божий, то, что есть у нас теперь, и когда народное бедствие дорастает до крайних границ несчастья, что скоро будет у нас, тогда <… > этот Царь делается исполнителем Божьего Завета, забытого людьми. Как в оптическом фокусе сообщаются рассеянные лучи, так в этом Царе сообщается нравственная мощь и упование миллионов душ, выведенных обстоятельствами из нормы равнодушия, спокойствия».^[62]

Одиночество Император ощутил, как только вступил на Престол. Правда, став столь внезапно русским Царем, Николай II был уверен, что традиционные опоры трона, такие как дворянство, генералитет и духовенство, будут ему служить «честно и нелицеприятно», как этого требовал дух присяги, как это было в предыдущие Царствования, тем более что вся мирная обстановка 1894 года как нельзя лучше этому способствовала. Но вскоре оказалось, что далеко не все из вышеназванных представителей, не говоря уже об обществе, готовы были оставаться лишь исполнителями царской воли. Оказалось, что многие из них стали полагать, что они вправе если не управлять Россией вместе с Царем, то во всяком случае активно в этом участвовать. Характер молодого и тактичного Государя, как нельзя лучше, как им казалось, способствовал этому. Николай II в течение своего Царствования все больше убеждался в ничтожном количестве людей, которые могли бы и хотели исполнять свои прямые обязанности, то есть были верноподданными Его Величества.

У него было много советчиков, но мало таких, кто был готов подставить плечо, нелицеприятно ему служить. Стали также выясняться недостатки системы управления, созданной при Александре III. «С первых же месяцев по восшествии на Престол Николай II убедился, что единого координирующего органа административной власти нет. Каждый министр вел свою политику, и очень часто рекомендации и желания главы одного ведомства прямо противоречили тому, что предлагал другой. Император начал практиковать создание “междуведомственных” комиссий и проводить небольшие совещания, на которых председательствовал сам. На них обсуждались различные общие вопросы, и молодой Царь внимательно выслушивал аргументы и доводы сановников, имевших за спиной многолетний административный опыт» (А.Н. Боханов).

Вначале Николай II доверял многим советникам своего покойного отца, а также Великим Князьям, своим дядям, что было вполне естественно: они справлялись с возложенными на них задачами при Александре III. Если учесть, что Николай II вначале воспринимал свое Царствование как логическое продолжение предыдущего, то понятно, что он не видел в то время необходимости в смене государственных сановников. Однако вскоре выяснилось, что между взглядами нового Царя и действиями его сотрудников появились первые разногласия. «Император Николай II глубоко уважал своего отца и не стал на первых порах менять его сотрудников. Он расставался с ними только постепенно, по мере возникновения деловых расхождений» (С.С. Ольденбург).^[63]

«Государь вступил на Престол 26 лет, когда характер его еще не сложился окончательно и когда он, по недостатку опыта, еще не приобрел навыка понимать людей» (А.А. Мосолов).^[64] Но с первых дней Царствования Император Николай II столкнулся с тем обстоятельством, что многие из его сотрудников, еще вчера безропотно выполнявшие волю Императора Александра III, теперь, решив воспользоваться молодостью нового Монарха и его внешней мягкостью, стали «показывать характер». Так, уже через два месяца после вступления Николая II на Престол, генерал-губернатор Царства Польского И.В. Гурко явился к нему и по сути дела потребовал назначения на должность для своего сына, пользовавшегося недоброй славой в денежных делах. «Гурко приехал в Петербург, явился к молодому Императору и поставил ему ультиматум, сделав это в твердой и довольно резкой форме, заключавшийся в том, чтобы его сын был назначен управляющим Канцелярии, или он уходит. Государь согласился на последнее» (С.Ю. Витте).^[65]

Не лучше вели себя по отношению к молодому Царю и многие Великие Князья, которые решили, что теперь они смогут принимать участие в реальном управлении государством. Наиболее амбициозными были кланы «Михайловичей» и «Владимировичей». Но, несмотря на глубокое уважение Николая II к Семье, он сразу же пресек подобные попытки со стороны отдельных ее представителей, указав им на главную их обязанность — военную службу. С нескрываемой обидой пишет об ответе Царя Великий Князь Александр Михайлович: «Государь указывал нам на традиции династии Романовых. “В продолжение трехсот лет мои отцы и деды предназначали своих родных к военной карьере. Я не хочу порывать с этой традицией. Я не могу позволить моим дядям и кузенам вмешиваться в дела управления ”».^[66]

Конечно, Николай II, особенно в начале Царствования, прислушивался к советам и мнениям и своих родственников, особенно матери, вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны, и ближайшего окружения. Но ни чужие мнения, ни чужие советы не определяли политики Императора Николая II. Он руководствовался в ней исключительно своей совестью и своим мнением.

Большинство воспоминаний современников Николая II, как правило тенденциозных, содержат мнение о возможности влияния на Царя, о его безграничной доверчивости. Но всегда в этих же воспоминаниях можно найти опровержения этим утверждениям. Так, генерал Мосолов пишет о «слабохарактерности» Царя, о различных влияниях на него. И тут же, говоря об отношении Николая II к ежедневной работе, генерал свидетельствует: «Он не имел секретарей. <…> Секретарь Государя мог бы классифицировать корреспонденцию, наблюдать за ходом дел, принимать входящие и т. п. Достаточно работы для двух-трех доверенных приближенных. Но тут-то и заключалась трудность. Надо было бы довериться кому-либо. А Царь недолюбливал доверять свои мысли посторонним. Вдобавок была и другая опасность: секретарь стал бы расти в значении, сделался бы необходимым, влиял бы на Монарха. Влиять на того, кто желал слушаться лишь своей совести! Одна эта возможность должна была сама по себе встревожить Николая II. <…> Императрица имела частного секретаря, графа Ростовцева, Царь — никого. Он желал быть одним. Одним пред своею совестью».^[67]

О каких же решающих влияниях на Николая II в сфере большой политики может идти речь, если решение даже малых, непринципиальных вопросов он предпочитал принимать самостоятельно, оставаясь «один пред своей совестью»? Часто приводят примеры, когда по одному и тому же вопросу Царь соглашался с различными, порой, взаимоисключающими мнениями разных министров, а затем объявлял свое решение. Это часто приводят в доказательство подверженности Императора различным влияниям. Однако нам кажется, что это свидетельствует о другом: «Спорить было противно самой природе Царя. Не следует упускать из виду, что он воспринял от отца, которого почитал и которому старался подражать даже в житейских мелочах, незыблемую веру в судьбоносность своей власти. Его призвание исходило от Бога. Он ответствовал за свои действия только перед совестью и Всевышним. Царь отвечал перед своей совестью и руководился интуицией, инстинктом, тем непонятным, которое ныне зовут подсознанием (и о котором не имели понятия в XVI веке, когда московские Цари ковали свое Самодержавие). Он склонялся лишь перед стихийным, иррациональным, а иногда противным разуму, перед невесомым. Министры же основывались на одних доводах рассудка. Они говорили о цифрах, прецедентах, сметах, исчислениях, докладах с мест, примерах других стран и т. д. Царь и не желал, и не мог оспаривать таких оснований. Он предпочитал увольнять в отставку лиц, переставших преследовать одну с ним цель» (А.А. Мосолов).^[68]

Но, говоря о том, что Царь руководствовался в своих действиях лишь подсознательным и что цифры и исчисления играли в его понимании второстепенную роль, генерал Мосолов лишь отчасти прав. Николай II взвешенно, ответственно и продуманно принимал те или иные решения, руководствуясь объективной информацией, докладами тех же министров, анализом прессы и так далее. Некоторые решения принимались Императором после продолжительного обдумывания. У Государя был особый портфель, куда он складывал бумаги, подлежащие его пристальному изучению.

Николай II, находясь на высотах, где, по словам У. Черчилля, «события превосходили разумение человека», видел гораздо дальше и глубже своих министров и чиновников. Царь не отделял, в отличие от большинства государственных деятелей его эпохи, духовно-нравственное видение политики от целесообразного. Ему было дано осознать и узреть Промысел Божий о русской истории.

«Государь один и исключительно смотрит на вещи не с точки зрения “нашего поколения ”, но всех поколений Отечества, и бывших, и будущих, у него есть что-то или скрыто в нем. Что-то есть “подземное”, — а “современного” нет ничего и не должно быть. Есть особая тайна, “тайна царева ”, которая совершенно никому не рассказана и никогда не будет рассказана, ибо уже с рождения царю ясно то, что “под глазом его все умаляется ” до пыли, до мелочи, до “преходящего ” и “ненужного ”, и взгляд этот имеет соотношение только с “границами вещи ”, с тем, что лежит “за нашим поколением ”, далеко впереди Него и далеко позади Него. Вечность. Царь. Отечество. Государь не может не чувствовать, что заключенное в сердце его (“тайна царства ”) вообще не рассказуемо, не объяснимо, не выразимо. <…> Бытие. Вот его область. Великое “быть по сему”. <… > Царь — всегда за лучшее. Вот его суть и подвиг. Царь (и это есть чудо истории) никогда не может быть за низкое, мелочное, неблагородное» (В.В. Розанов).^[69]

«Иногда он оставлял у себя какой-либо доклад на один-два дня, чтобы его обдумать или лично переговорить о нем. <…> В начале 1908 года я заговорил о мерах к сокращению пьянства среди нижних чинов (запрещение продажи водки в полковых лавочках). Он отнесся к этому вполне отрицательно, говоря, что нижние чины — люди взрослые и не институтки, но все же потребовал бывшую у меня с собою (для памяти) записку почтового формата по этому вопросу и оставил ее у себя; месяцев шесть-восемь о записке этой не было речи, но осенью того же года он ее вынул из ящика и спросил меня — узнаю ли я ее? Я ее сейчас же узнал. Он мне сказал, что положил ее в портфель с бумагами для размышления, которые он осматривает раза два в месяц; она с ним ездила в Петергоф и в шхеры, он много раз ее обдумывал и теперь согласен с моим предложением» (А.Ф. Редигер).^[70]

Из этого отрывка хорошо видно, с какой ответственностью подходил Николай II к принятию решений. А ведь речь шла о вопросе далеко не первостепенной важности! Достаточно просмотреть архивные фонды различных министерств и ведомств, сотни бумаг, на которых рукой Государя синим карандашом стоит знак «просмотрено», не говоря уже о бумагах, где стоят его личные резолюции, чтобы понять, какой титанический труд совершал он ежедневно.

Верность Николая II идее Самодержавия вовсе не означает того, что он был косным реакционером и любыми силами хотел не допустить реформы. «Николай II не являлся преобразователем по натуре. Однако он обладал очень важным для политика качеством: умел соглашаться с новыми реальностями, находил силы переступать через собственное “я ”. Консерватизм же политических воззрений отнюдь не означал, что Монарх раз и навсегда был противником всяческих новаций и преобразований; если убеждался, что та или иная мера будет способствовать укреплению государства, росту его престижа, то почти всегда ее поддерживал. Он не мог не видеть, что улучшения нужны в различных областях жизни, но в то же время до конца был уверен, что важнейший и основополагающий принцип — Самодержавие — является непременным условием существования российского государства» (А.Н. Боханов).^[71]

При этом надо отчетливо понимать, что любые реформы, даже самые благие, всегда приводят к ломке устоев общества, а значит, к ухудшению жизни народа, во всяком случае, на время их проведения. В реформах, особенно резких, заложена угроза бедствий и революций. Но, тем не менее, Россия, как и весь мир, в начале XX века вступала в качественно новую эпоху, и преобразования были необходимы, и Царь это хорошо понимал. Но понимание необходимости преобразований вовсе не означало, что нужно было в них стремительно кидаться. Н.А. Дурново уже в те годы вопрошал у сторонников реформ во что бы то ни стало: «Но Господи, какой же верный курс нужно сразу взять? Где и в чем избавление?»^[72]

Сначала надо было разобраться, что нужно реформировать, до каких пределов, какими способами, как при этом учесть баланс сил, сохранить спокойствие в обществе, наконец, как при реформировании части государственного здания не допустить его крушения. Все это происходило на фоне стремления части русского общества к насильственным преобразованиям, неверия власти, несочувствия ей. Молодому Императору было крайне тяжело разобраться во всех этих вопросах, учитывая также то, что со всех сторон на него сыпались советы, иногда прямо исключающие друг друга. Тем не менее, приняв решение о преобразованиях, Николай II был ему верен и твердо проводил его в жизнь. Все важнейшие реформы Царствования Николая II проводились благодаря личной воле Императора, под его непосредственным руководством. Витте, Столыпин, Коковцев и другие были талантливыми, но исполнителями его воли. Кстати, это признавали и они сами. Так, С.Ю. Витте писал о финансовой реформе 1897 года: «В сущности, я имел за собой только одну силу, но силу, которая сильнее всех остальных — доверие Императора, а потому я вновь повторяю, что Россия металлическим золотым обращением обязана исключительно Императору Николаю II. Я имел за собою доверие Его Величества, и, благодаря его твердости и поддержке, мне удалось провести эту величайшую реформу. Это одна из реформ, которые, несомненно, будут служить украшением Царствования Императора Николая II».^[73] А.Н. Боханов пишет про «столыпинскую реформу»: «Столыпинская реформа в большинстве случаев реализовывалась царскими указами, что гарантировало оперативность ее проведения».^[74]

Несмотря на подобные признания, на имеющиеся документы, в исторической науке по-прежнему бытуют понятия «реформ Витте и Столыпина», хотя истинное их название — реформы Императора Николая II.^[75]

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II. СПб., 1991, с. 7.

5

Епанчин Н.А. На службе трех Императоров.

6

Дневники Императора Николая II. М., 1991, с. 43.

7

Александр Михайлович, Великий Князь. Воспоминания. Две книги в одном томе. М., 1999, с. 164.

8

Воррес И. Последняя Великая Княгиня. С. 36.

9

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. М., 1999, с. 30.

10

Алферьев Е.Е. Император Николай II как человек сильной воли. Материалы для составления жития Св. Благочестивейшего Царя-Мученика Николая Великого Страстотерпца. Джорданвилль, Нью-Йорк, 1983, с. 14.

11

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 30.

12

Ольденбург С.С. Указ, соч., с. 37.

13

Мосолов А.А. При дворе последнего Императора. СПб., 1992, с. 76.

14

Витте С.Ю. Указ, соч., с. 597.

15

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 30–31.

16

Мосолов А.А. Указ, соч., с. 76.

17

Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. М., 1999, т. 1, с. 548–549.

18

Витте С.Ю. Указ, соч., с. 306.

19

Редигер А.Ф. Указ, соч., т. 1, с. 546.

20

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 139.

21

Морские записки. Издание Общества бывших Русских морских офицеров в Америке. Нью-Йорк, 1947, т. 5, № 1, с. 45.

22

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 72.

23

Мосолов А.А. Указ, соч., с. 72.

24

Алферьев Е.Е. Указ, соч., с. 14.

25

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 138–139.

26

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 29.

27

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 133.

28

Морские записки, 1947, т. 5, № 1, с. 45.

29

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 29.

30

Фабрицкий С.С. Из прошлого. Воспоминания флигель-адъютанта Государя Императора Николая II. Берлин, 1926, с. 111.

31

Богом прославленный Царь. Чудеса Царственных Мучеников. Книга III. М., 1997, с. 38.

32

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 258.

33

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 142.

34

Ольденбург С.С. Указ, соч., с. 37.

35

Алферьев Е.Е. Указ, соч., с. 11.

36

Протоиерей Александр Шаргунов. Указ, соч., с. 12.

37

Русская летопись. Париж, 1923, кн. 5.

38

Крестный путь Царственных Мучеников. Свидетельства современников о Царской Семье. Материалы для жития и акафиста. М., 1997, с. 7.

39

Сургучев И. Детство Императора Николая II. СПб., 1999, с. 88—89

40

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. М., 1999.

41

Мордвинов А.А. Последний Император.

42

Протоиерей Александр Шаргунов. Православная монархия и новый мировой порядок. М., 1999, с. 12.

43

Царственные Мученики в воспоминаниях верноподданных. С. 11.

44

Архимандрит Константин (Зайцев). Чудо Русской истории. М., 2000, с. 449.

45

Россия перед вторым Пришествием (материалы к очерку Русской эсхатологии). М., 1998, т. 2, с. 194.

46

Там же.

47

Россия перед вторым Пришествием. Т. 2, с. 146.

48

Русская летопись. Книга 7. Париж, 1925, с. 22.

49

Боханов А.Н. Указ соч., с. 164.

50

Рыбас С., Тараканова Л. Реформатор. Жизнь и смерть Петра Столыпина. М., 1991, с. 22.

51

Миронов Б.Н. Социальная история России. СПб., 1990, т. 2, с. 227.

52

Ферро М. Николай II. М., 1991, с. 88.

53

Рябов Ю.А. Россия на рубеже XIX–XX веков. СПб., 1998, с. 126.

54

Рябов Ю.А. Указ, соч., с. 127.

55

В 1930-х, после сокрушительного провала ленинских экспериментов и перед лицом надвигающейся германской агрессии, Сталин фактически оказался перед тем же самым выбором, что и Царь в 1900-х: между индустриализацией с подчиненением ей крестьянства, путем его повальной коллективизации, и аграрном путем, который предлагала «правая» оппозиция. Выбрав, как и Николай II, путь индустриализации, Сталин, разумеется, провел его в жизнь совершенно иными темпами и методами.

56

Боханов А.Н. Указ, соч., с. 168.

57

Ферро М. Указ, соч., с. 83.

58

Катков Г.М. Февральская революция. Париж, 1984, с. 350.

59

Боханов А.Н. Указ, соч., с. 168.

60

Николай II. Венец земной и небесный. М., «Лествица», 1999, с. 57.

61

Архимандрит Константин (Зайцев). Указ, соч., с. 448.

62

О возрождении России. М., 1906, с. 17.

63

Ольденбург С.С. Указ, соч., с. 45.

64

Мосолов А.А. Указ, соч., с. 90.

65

Витте С.Ю. Избранные воспоминания. М., 1991, с. 308.

66

Александр Михайлович, Великий Князь. Указ, соч., с. 150.

67

Мосолов А.А. Указ, соч., с. 77.

68

Мосолов А.А. Указ, соч., с. 76.

69

Россия перед вторым Пришествием. Т. I, с. 420.

70

Редигер А.Ф. Указ, соч., т. 1, с. 547–548.

71

Боханов А.Н. Указ, соч., с. 168, 225.

72

О возрождении России. С. 17.

73

Витте С.Ю. Избранные воспоминания. М., 1991, с. 359.

74

Боханов А.Н. Указ, соч., с. 267.

75

Не называют же крестьянскую реформу 1861 года «реформой Ростовцева», или военную реформу 1874 года «реформой Драгомирова» и т. п. У всех этих реформ одно общее название — реформы Императора Александра II.