Неточные совпадения
Правдин (останавливая ее). Поостановитесь, сударыня. (Вынув бумагу и важным голосом Простакову.) Именем правительства вам приказываю сей же час собрать людей и крестьян ваших для объявления им указа, что за бесчеловечие
жены вашей, до которого попустило ее ваше крайнее слабомыслие, повелевает мне правительство
принять в опеку дом ваш и деревни.
Чувство гнева на
жену, не хотевшую соблюдать приличий и исполнять единственное постановленное ей условие ― не
принимать у себя своего любовника, не давало ему покоя.
— Очень рад, — сказал он холодно, — по понедельникам мы
принимаем. — Затем, отпустив совсем Вронского, он сказал
жене: — и как хорошо, что у меня именно было полчаса времени, чтобы встретить тебя и что я мог показать тебе свою нежность, — продолжал он тем же шуточным тоном.
Развод, подробности которого он уже знал, теперь казался ему невозможным, потому что чувство собственного достоинства и уважение к религии не позволяли ему
принять на себя обвинение в фиктивном прелюбодеянии и еще менее допустить, чтобы
жена, прощенная и любимая им, была уличена и опозорена.
— Благодарю вас, княгиня, за ваше участие и советы. Но вопрос о том, может ли или не может
жена принять кого-нибудь, она решит сама.
Первые два дня после отъезда
жены Алексей Александрович
принимал просителей, правителя дел, ездил в комитет и выходил обедать в столовую, как и обыкновенно.
По тону Бетси Вронский мог бы понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю,
жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и
примет ее.
Во все это тяжелое время Алексей Александрович замечал, что светские знакомые его, особенно женщины,
принимали особенное участие в нем и его
жене. Он замечал во всех этих знакомых с трудом скрываемую радость чего-то, ту самую радость, которую он видел в глазах адвоката и теперь в глазах лакея. Все как будто были в восторге, как будто выдавали кого-то замуж. Когда его встречали, то с едва скрываемою радостью спрашивали об ее здоровье.
— А и вправду! — сказал Ноздрев. — Смерть не люблю таких растепелей! [Растепель (от «растеплить») — рохля, кислый.] — и прибавил вслух: — Ну, черт с тобою, поезжай бабиться с
женою, фетюк! [qетюк — слово, обидное для мужчины, происходит от q — буквы, почитаемой некоторыми неприличною буквою. (
Прим. Н.В. Гоголя.)]
Василий Иванович
принял от лица руки и обнял свою
жену, свою подругу, так крепко, как и в молодости ее не обнимал: она утешила его в его печали.
Климу становилось все более неловко и обидно молчать, а беседа
жены с гостем
принимала характер состязания уже не на словах: во взгляде Кутузова светилась мечтательная улыбочка, Самгин находил ее хитроватой, соблазняющей. Эта улыбка отражалась и в глазах Варвары, широко открытых, напряженно внимательных; вероятно, так смотрит женщина, взвешивая и решая что-то важное для нее. И, уступив своей досаде, Самгин сказал...
«
Примите, дескать, ваше превосходительство, отеческое участие и взгляните оком милосердия на неминуемое, угрожающее мне ужаснейшее несчастие, происходящее от буйственных поступков старосты, и крайнее разорение, коему я неминуемо должен подвергнуться, с
женой и малолетними, остающимися без всякого призрения и куска хлеба, двенадцатью человеками детей…»
Та, погубленная мной женщина, пойдет на каторгу, а я буду здесь
принимать поздравления и делать визиты с молодой
женой.
Потом уж я твердо узнал, что
принял он вызов мой как бы тоже из ревнивого ко мне чувства: ревновал он меня и прежде, немножко, к
жене своей, еще тогда невесте; теперь же подумал, что если та узнает, что он оскорбление от меня перенес, а вызвать на поединок не решился, то чтобы не стала она невольно презирать его и не поколебалась любовь ее.
Ермолай, этот беззаботный и добродушный человек, обходился с ней жестоко и грубо,
принимал у себя дома грозный и суровый вид — и бедная его
жена не знала, чем угодить ему, трепетала от его взгляда, на последнюю копейку покупала ему вина и подобострастно покрывала его своим тулупом, когда он, величественно развалясь на печи, засыпал богатырским сном.
Пристав
принял показания, и дело пошло своим порядком, полиция возилась, уголовная палата возилась с год времени; наконец суд, явным образом закупленный, решил премудро: позвать мужа Ярыжкиной и внушить ему, чтоб он удерживал
жену от таких наказаний, а ее самое, оставя в подозрении, что она способствовала смерти двух горничных, обязать подпиской их впредь не наказывать.
— Нет, а так как ему полюбилось в Париже, так вы ему завтра же напишите: «Заведение запечатано, когда вам угодно
принимать его?» Вы увидите эффект, он бросит
жену и игру на бирже, прискачет сюда и — и увидит, что заведение не заперто.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился к Фогтову отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня встретила его
жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня
приняла как друга своего сына и тотчас повела показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже уехал на какую-то консультацию к больному.
Я остался ждать с его милой, прекрасной
женой; она сама недавно вышла замуж; страстная, огненная натура, она
принимала самое горячее участие в нашем деле; она старалась с притворной веселостью уверить меня, что все пойдет превосходно, а сама была до того снедаема беспокойством, что беспрестанно менялась в лице.
Супруги едут в город и делают первые закупки. Муж берет на себя, что нужно для приема гостей;
жена занимается исключительно нарядами. Объезжают городских знакомых, в особенности полковых, и всем напоминают о наступлении зимы. Арсений Потапыч справляется о ценах у настоящих торговцев и убеждается, что хоть он и продешевил на первой продаже, но немного. Наконец вороха всякой всячины укладываются в возок, и супруги, веселые и довольные, возвращаются восвояси. Слава Богу! теперь хоть кого не стыдно
принять.
Муж пил,
жена рядилась и
принимала гостей.
— Папа, я решительно не понимаю, как ты можешь
принимать таких ужасных людей, как этот Колобов. Он заколотил в гроб
жену, бросил собственных детей, потом эта Харитина, которую он бьет… Ужасный, ужасный человек!.. У Стабровских его теперь не
принимают… Это какой-то дикарь.
Отца Симон
принял довольно сухо. Прежнего страха точно и не бывало. Михей Зотыч только жевал губами и не спрашивал, где невестка. Наталья Осиповна видела в окно, как подъехал старик, и нарочно не выходила. Не велико кушанье, — подождет. Михей Зотыч сейчас же сообразил, что Симон находится в полном рабстве у старой
жены, и захотел ее проучить.
Высокая и красивая, она всем понравилась, и попадья
принимала ее, как будущую
жену Емельяна.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух
жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на
примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Серафима приехала в Заполье с детьми ночью. Она была в каком-то особенном настроении. По крайней мере Галактион даже не подозревал, что
жена может
принимать такой воинственный вид. Она не выдержала и четверти часа и обрушилась на мужа целым градом упреков.
— Болтать болтают, а знать никто ничего не знает… Ведь не про нас одних судачат, а про всех. Сегодня вот ты приехал ко мне, а завтра я могу тебя и не
принять… С мужнею-то
женой трудно разговаривать, не то что с своею полюбовницей. Так-то, Павел Степаныч… Хоть и плохой, а все-таки муж.
В действительности происходило так. Все зятья, за исключением Пашки Булыгина, не
принимали в этом деле никакого участия, предоставив все своим
женам. Из сестер ни одна не отказалась от своей части ни в пользу других сестер, ни в пользу отца.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и
жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не
примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Говорили, что я
принял мзду от
жены убитого асессора, да не лишится она крестьян своих отсылкою их в работу, и что сия-то истинная была причина странным и вредным моим мнениям, право всего дворянства вообще оскорбляющим.
Жена,
принимай гостя!..» Гость этот — Африкан Савич, и он-то уж сдерживает несколько порывы гнева Гордея Карпыча…
Он погордился, погорячился; произошла перемена губернского начальства в пользу врагов его; под него подкопались, пожаловались; он потерял место и на последние средства приехал в Петербург объясняться; в Петербурге, известно, его долго не слушали, потом выслушали, потом отвечали отказом, потом поманили обещаниями, потом отвечали строгостию, потом велели ему что-то написать в объяснение, потом отказались
принять, что он написал, велели подать просьбу, — одним словом, он бегал уже пятый месяц, проел всё; последние женины тряпки были в закладе, а тут родился ребенок, и, и… «сегодня заключительный отказ на поданную просьбу, а у меня почти хлеба нет, ничего нет,
жена родила.
— Вы не отвечаете, — заговорила снова Марья Дмитриевна, — как я должна вас понять? Неужели вы можете быть так жестоки? Нет, я этому верить не хочу. Я чувствую, что мои слова вас убедили. Федор Иваныч, бог вас наградит за вашу доброту, а вы
примите теперь из рук моих вашу
жену…
Иногда он сам себе становился гадок: «Что это я, — думал он, — жду, как ворон крови, верной вести о смерти
жены!» К Калитиным он ходил каждый день; но и там ему не становилось легче: хозяйка явно дулась на него,
принимала его из снисхождения...
— Не вините ее, — поспешно проговорила Марья Дмитриевна, — она ни за что не хотела остаться, но я приказала ей остаться, я посадила ее за ширмы. Она уверяла меня, что это еще больше вас рассердит; я и слушать ее не стала; я лучше ее вас знаю.
Примите же из рук моих вашу
жену; идите, Варя, не бойтесь, припадите к вашему мужу (она дернула ее за руку) — и мое благословение…
Детей у них не было, и Ермошка мечтал, когда умрет
жена, завестись настоящей семьей и имел уже на
примете Феню Зыкову. Так рассчитывал Ермошка, но не так вышло. Когда Ермошка узнал, как ушла Феня из дому убегом, то развел только руками и проговорил...
Утром на другой день Карачунский послал в Тайболу за Кожиным и запиской просил его приехать по важному делу вместе с
женой. Кожин поставлял одно время на золотопромывальную фабрику ремни, и Карачунский хорошо его знал. Посланный вернулся, пока Карачунский совершал свой утренний туалет, отнимавший у него по меньшей мере час. Он каждое утро
принимал холодную ванну, подстригал бороду, протирался косметиками, чистил ногти и внимательно изучал свое розовое лицо в зеркале.
Мочеганка Федорка недавно мужа окрестила и закон с ним
приняла у православного попа, мочеган Пашка Горбатый этак же
жену Оленку окрестил…
Когда старый Коваль вернулся вечером из кабака домой, он прямо объявил
жене Ганне, что, слава богу, просватал Федорку. Это известие старая хохлушка
приняла за обыкновенные выкрутасы и не обратила внимания на подгулявшего старика.
Тогда я водки выставил старикам, а
жене при всех и говорю такую
примету, про которую только старухи знали.
Об Ване дело улаживается, Циммермана видела
жена — он согласен
принять его и велел привозить молодца. — Благослови бог это начинание!
Разумеется,
принимал их за девиц и не допускал, что Ольга Ивановна —
жена Басаргина, а просто актриса Медведева.
Жена надеется на этой неделе получить ultimatum так или иначе и лететь в объятия супруга, ожидающего ее, но вместе с тем требующего, чтоб она не спешилаи настоящим образом кончила дело. Она за насмешку
принимает подчеркнутое слово…
На основании новых сведений, сообщенных Ольгою Александровною о грубости мужа, дошедшей до того, что он неодобрительно относится к воспитанию ребенка, в котором
принимали участие сами феи, — все нашли несообразным тянуть это дело долее, и Дмитрий Петрович, возвратясь один раз из больницы, не застал дома ни
жены, ни ребенка.
Вязмитинов не требовал, чтобы
жена его не
принимала в его отсутствие своих провинциальных друзей, но каждый раз, встретясь с кем-нибудь из них или со всеми вместе в передней, надувался на несколько дней на
жену и тщательно хранил многознаменательное молчание.
В Полиньке некоторые губернские власти
приняли участие, наскоро свертели передачу ее гостиницы другому лицу, а ее самоё с ребенком выпроводили из города. Корнету же Калистратову было объявлено, что если он хоть мало-мальски будет беспокоить свою
жену, то немедленно будет начато дело о его жестоком обращении с нею и о неоднократном его покушении на жизнь ребенка.
— У меня язык не поганый, я причастие
принимаю, — дерзко ответила женщина. — А ты, дурак, рога носишь. Ты сам шляешься по проституткам, да еще хочешь, чтобы тебе
жена не изменяла. И нашел же, болван, место, где слюну вожжой распустить. Зачем ты детей-то приплел, папа ты злосчастный! Ты на меня не ворочай глазами и зубами не скрипи. Не запугаешь! Сам ты б…!
Мари поняла наконец, что слишком далеко зашла, отняла руку, утерла слезы, и старалась
принять более спокойный вид, и взяла только с Вихрова слово, чтоб он обедал у них и провел с нею весь день. Павел согласился. Когда самому Эйсмонду за обедом сказали, какой проступок учинил Вихров и какое ему последовало за это наказание, он пожал плечами, сделал двусмысленную мину и только, кажется, из боязни
жены не заметил, что так и следовало.
— Вы поняли, — продолжал он, — что, став
женою Алеши, могли возбудить в нем впоследствии к себе ненависть, и у вас достало благородной гордости, чтоб сознать это и решиться… но — ведь не хвалить же я вас приехал. Я хотел только заявить перед вами, что никогда и нигде не найдете вы лучшего друга, как я. Я вам сочувствую и жалею вас. Во всем этом деле я
принимал невольное участие, но — я исполнял свой долг. Ваше прекрасное сердце поймет это и примирится с моим… А мне было тяжелее вашего, поверьте!
Наш командир, полковник барон фон Шпек,
принял меня совершенно по-товарищески. Это добрый, пожилой и очень простодушный немец, который изо всех сил хлопочет, чтоб его считали за русского, а потому принуждает себя пить квас, есть щи и кашу, а прелестную
жену свою называет не иначе как"мой баб".