Что было делать? Мы останавливали повозки, просили скинуть часть груза и
принять раненого. Кучера-солдаты отвечали: «не смеем», начальники обозов, офицеры, отвечали: «не имеем права». Они соглашались положить раненого поверх груза, но раненый так здесь и очутился: с раною в животе лежал на верхушке воза, цепляясь за веревки, — обессилел и свалился.
Неточные совпадения
Все это совершилось удивительно быстро, а солдаты шли все так же не спеша, и так же тихонько ехала пушка — в необыкновенной тишине; тишина как будто не
принимала в себя, не хотела поглотить дробный и ленивенький шум солдатских шагов, железное погромыхивание пушки, мерные удары подков лошади о булыжник и негромкие крики
раненого, — он ползал у забора, стучал кулаком в закрытые ворота извозчичьего двора.
— Как, — говорю, — не
примут? Обязаны, я
раненый, ноги нет…
Приехавший доктор
принял от фельдшера бинты, зонд и другую принадлежность и, засучивая рукава, с ободрительной улыбкой подошел к
раненому.
Раненые были давно уже прибраны; насчет же убитых только что «
приняли меры». Они все были сложены рядком, а политая кровью земля, на тех местах, где повалились эти трупы, тщательно вскапывалась теперь солдатскими лопатами, чтоб поскорей уничтожить эти черные кровавые пятна.
Деньги, что шли на училище, велено архиереем доставлять в семинарию, в странноприимном доме срок дарового корма сокращался, а потом и совсем прекратился, больницу закрыли, перестали
принимать увечных и
раненых, потому-де, что монахи должны ежечасно проводить время в богомыслии, а за больными ухаживать им невместно.
В Мукдене шла описанная толчея. А мы в своей деревне не спеша
принимали и отправляли транспорты с
ранеными. К счастью
раненых, транспорты заезжали к нам все реже. Опять все бездельничали и изнывали от скуки. На юге по-прежнему гремели пушки, часто доносилась ружейная трескотня. Несколько раз японские снаряды начинали ложиться и рваться близ самой нашей деревни.
К вечеру в нашу деревню привезли огромный транспорт
раненых. Часть их
приняли мы, часть — султановский госпиталь и земский отряд.
Каждый день в наш госпиталь привозили с позиций
раненых. Поражало, какая масса их ранена в кисти рук, особенно правой. Сначала мы
принимали это за случайность, но чрезмерное постоянство таких ран вскоре бросилось в глаза. Приходит дежурный фельдшер, докладывает...
Санитарные поезда, принадлежащие не военному ведомству, всеми силами отбояриваются от больных; нередко бывали случаи, стоит такой поезд неделю, другую и все ждет
раненых;
раненых нет, и он стоит, занимая путь; а
принять больных, хотя бы даже и незаразных, упорно отказывается.
Вечером привезли с позиции 15
раненых дагестанцев. Это были первые
раненые, которых мы
принимали. В бурках и алых башлыках, они сидели и лежали с смотрящими исподлобья, горящими черными глазами. И среди наполнявших приемную больных солдат, — серых, скучных и унылых, — ярким, тянущим к себе пятном выделялась эта кучка окровавленных людей, обвеянных воздухом боя и опасности.
Мы простояли день, другой. На имя главного врача одного из госпиталей пришел новый приказ Четыркина, — всем госпиталям развернуться, и такому-то госпиталю
принимать тяжело-раненых, такому-то — заразных больных и т. д. Нашему госпиталю предписывалось
принимать «легко-больных и легко-раненых, до излечения». Все хохотали. Конечно, ни один из госпиталей не развернулся, потому что
принимать было некого.
В тот же день, 19-го февраля, мы получили приказ:
раненых больше не
принимать, госпиталь свернуть, уложиться и быть готовыми выступить по первому извещению. Пришел вечер, все у нас было разорено и уложено, мы не ужинали. Рассказывали, что на правом фланге японцы продолжают нас теснить.
В самом деле, русские на нескольких плотах подъехали с разных сторон к острову. Встреча была ужасная. Блеснули ружья в бойницах, и осаждавшие дорого заплатили за свою неосторожность. Сотни их пали. Плоты со множеством убитых и
раненых немедленно возвратились к берегу. Из стана послан был офицер шведский переговорить с Вульфом, что русские не на штурм шли, а только ошибкою, ранее назначенного часа, готовились
принять в свое заведование остров.
В настоящее время Харбин может
принять до 5500 больных и
раненых нижних чинов и 225 офицеров, а через неделю — до 7500 нижних чинов и 350 офицеров, независимо от барж и возможности дальнейшего эвакуирования.
Уже есть два обещания: одно — счетоводом в комитет о беженцах, на небольшое жалованье; другое — на фронт, для ухода за
ранеными на передовых позициях. Я настойчиво прошу второе, но, конечно,
приму и первое, если так нужно.