Неточные совпадения
Рад бы посторониться,
прижаться к углу, но ни посторониться, ни
прижаться нельзя, потому что из всякого угла раздается все то же"раззорю!", которое гонит укрывающегося в другой угол и там, в свою очередь, опять настигает
его.
Он молча
прижался к ней и шопотом сказал...
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как
его звали в свете, — в обычайный час, то есть в 8 часов утра, проснулся не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване.
Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и
прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
«Нет, надо заснуть!»
Он подвинул подушку и
прижался к ней головой, но надо было делать усилие, чтобы держать глаза закрытыми.
Встречаясь с
ними,
он тесно
прижимался к отцу и весь дрожал.
Вместо ответа
он увидел приближающееся
к нему личико девочки и пухленькие губки, наивно протянувшиеся поцеловать
его. Вдруг тоненькие, как спички, руки ее обхватили
его крепко-крепко, голова склонилась
к его плечу, и девочка тихо заплакала,
прижимаясь лицом
к нему все крепче и крепче.
Он проехал, не глядя на солдат, рассеянных по улице, — за
ним, подпрыгивая в седлах, снова потянулись казаки; один из последних, бородатый, покачнулся в седле, выхватил из-под мышки солдата узелок, и узелок превратился в толстую змею мехового боа; солдат взмахнул винтовкой, но бородатый казак и еще двое заставили лошадей своих прыгать, вертеться, — солдаты рассыпались,
прижались к стенам домов.
Он думал, что хорошо бы взять Лидию под руку, как это успел Лютов, взять и,
прижавшись плечом
к плечу ее, идти, закрыв глаза.
Пела она, размахивая пенсне на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала
их не жалея. В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая на пальцы ног, сафьяновые сапоги
его мягко скрипели, саблю
он держал обеими руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель,
прижимаясь плечом
к нему, ворчал...
Захлестывая панели, толпа сметала с
них людей, но сама как будто не росла, а, становясь только плотнее, тяжелее, двигалась более медленно. Она не успевала поглотить и увлечь всех людей, многие
прижимались к стенам, забегали в ворота, прятались в подъезды и магазины.
Он уже понимал, что говорит не те слова, какие надо бы сказать. Варвара схватила
его руку,
прижалась к ней горячей щекой.
Шел
он медленно, глядя под ноги себе,
его толкали,
он покачивался,
прижимаясь к стене вагона, и секунды стоял не поднимая головы, почти упираясь в грудь свою широким бритым подбородком.
Он понял, что это нужно ей, и
ему хотелось еще послушать Корвина. На улице было неприятно; со дворов, из переулков вырывался ветер, гнал поперек мостовой осенний лист, листья
прижимались к заборам, убегали в подворотни, а некоторые, подпрыгивая, вползали невысоко по заборам, точно испуганные мыши, падали, кружились, бросались под ноги. В этом было что-то напоминавшее Самгину о каменщиках и плотниках, падавших со стены.
Но
он молчал, обняв ее талию, крепко
прижавшись к ее груди, и, уже ощущая смутную тревогу, спрашивал себя...
— Всякий понимает, что лучше быть извозчиком, а не лошадью, — торопливо истекал
он словами,
прижимаясь к Самгину. — Но — зачем же на оружие деньги собирать, вот — не понимаю! С кем воевать, если разрешено соединение всех сословий?
— Встаньте
к стене, — слишком громко приказал Тагильский, и Безбедов послушно отшатнулся в сумрак,
прижался к стене. Самгин не сразу рассмотрел
его, сначала
он видел только грузную и почти бесформенную фигуру, слышал ее тяжелое сопение, нечленораздельные восклицания, похожие на икоту.
Он захлебывался словами, торопливо и бессвязно произнося
их одно за другим, и,
прижимаясь к Самгину, оседал, точно земля проваливалась под
ним.
— Здесь и мозг России, и широкое сердце ее, — покрикивал
он, указывая рукой в окно,
к стеклам которого плотно
прижалась сырая темнота осеннего вечера.
Клим кивнул головой, тогда Маракуев сошел с дороги в сторону, остановясь под деревом,
прижался к стволу
его и сказал...
Жена
прижалась плотнее
к нему, ее высокий, несколько крикливый голос стал еще мягче, ласковее.
Пара серых лошадей бежала уже далеко, а за
ними, по снегу, катился кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув шею, шла на трех ногах и хрипела, а вместо четвертой в снег упиралась толстая струя крови; другая лошадь скакала вслед серым, — ездок обнимал ее за шею и кричал; когда она задела боком за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она,
прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
У входа в ограду Таврического дворца толпа, оторвав Самгина от
его спутника, вытерла
его спиною каменный столб ворот, втиснула за ограду, затолкала в угол, тут было свободнее. Самгин отдышался, проверил целость пуговиц на своем пальто, оглянулся и отметил, что в пределах ограды толпа была не так густа, как на улице, она
прижималась к стенам, оставляя перед крыльцом дворца свободное пространство, но люди с улицы все-таки не входили в ограду, как будто
им мешало какое-то невидимое препятствие.
Видел Самгин, как по снегу, там и тут, появлялись красные капли, — одна из
них упала близко около
него, на вершину тумбы, припудренную снегом, и это было так нехорошо, что
он еще плотней
прижался к стене.
Наконец, отдыхая от животного страха, весь в поту,
он стоял в группе таких же онемевших, задыхающихся людей,
прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все то, что как бы извне приклеилось
к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа,
он с разбега наткнулся на
них,
ему грозно крикнули...
— Куда
они идут? — шепотом спросила Варвара,
прижимаясь к Самгину;
он посторонился, глядя, как пожарные, сняв с телеги лома, пошли на баррикаду. Застучали частые удары, затрещало, заскрипело дерево.
Слово «одиночество» тоже как будто подпрыгивало, разрывалось по слогам, угрожало вышвырнуть из саней. Самгин крепко
прижимался к плечу Дронова и поблагодарил
его, когда Иван сказал...
По торцам мостовой, наполняя воздух тупым и дробным звуком шагов, нестройно двигалась небольшая, редкая толпа, она была похожа на метлу, ручкой которой служила цепь экипажей, медленно и скучно тянувшаяся за нею. Встречные экипажи
прижимались к панелям, — впереди толпы быстро шагал студент, рослый, кудрявый, точно извозчик-лихач; размахивая черным кашне перед мордами лошадей,
он зычно кричал...
Протолкнув
его в следующую комнату, она
прижалась плечом
к двери, вытерла лицо ладонями, потом, достав платок, смяла
его в ком и крепко прижала ко рту.
— Я не знаю, — ответил
он, снова охватив ее талию руками, и
прижался щекою
к бедру.
Прижимаясь лицом
к плечу
его, баба выла...
Но, подойдя
к двери спальной,
он отшатнулся: огонь ночной лампы освещал лицо матери и голую руку, рука обнимала волосатую шею Варавки,
его растрепанная голова
прижималась к плечу матери. Мать лежала вверх лицом, приоткрыв рот, и, должно быть, крепко спала; Варавка влажно всхрапывал и почему-то казался меньше, чем
он был днем. Во всем этом было нечто стыдное, смущающее, но и трогательное.
— Надо бежать, уходить, — кричал Самгин Туробоеву, крепко
прижимаясь к забору, не желая, чтоб Туробоев заметил, как у
него дрожат ноги. В
нем отчаянно кричало простое слово: «Зачем? Зачем?», и, заглушая
его,
он убеждал окружающих...
Рыжеусый стоял солдатски прямо,
прижавшись плечом
к стене, в оскаленных
его зубах торчала незажженная папироса; у
него лицо человека, который может укусить, и казалось, что
он воткнул в зубы себе папиросу только для того, чтоб не закричать на попа.
— Боже мой, как великолепно! — вздохнула Варвара,
прижимаясь к Самгину, и
ему показалось, что вместе с нею вздохнули тысячи людей. Рядом с
ним оказался вспотевший, сияющий Ряхин.
Чтоб избежать встречи с Поярковым, который снова согнулся и смотрел в пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю, на крыльцо. Дьякон стоял на той стороне улицы,
прижавшись плечом
к столбу фонаря, читая какую-то бумажку, подняв ее
к огню; ладонью другой руки
он прикрывал глаза. На голове
его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
В углу двора, между конюшней и каменной стеной недавно выстроенного дома соседей, стоял, умирая без солнца, большой вяз, у ствола
его были сложены старые доски и бревна, а на
них, в уровень с крышей конюшни, лежал плетенный из прутьев возок дедушки. Клим и Лида влезали в этот возок и сидели в
нем, беседуя. Зябкая девочка
прижималась к Самгину, и
ему было особенно томно приятно чувствовать ее крепкое, очень горячее тело, слушать задумчивый и ломкий голосок.
Он попал будто в клетку тигрицы, которая, сидя в углу, следит за своей жертвой: и только
он брался за ручку двери, она уже стояла перед
ним,
прижавшись спиной
к замку и глядя на
него своим смеющимся взглядом, без улыбки.
Марк уже держал кого-то: этот кто-то барахтался у
него в руках, наконец упал наземь,
прижавшись к плетню.
Через две минуты она кончила, потом крепко
прижалась щекой
к его груди, около самого сердца, и откусила нитку. Леонтий онемел на месте и стоял растерянный, глядя на нее изумленными глазами.
Обе головы покоились рядом, и ни Вера, ни бабушка не сказали больше ни слова.
Они тесно
прижались друг
к другу и
к утру заснули в объятиях одна другой.
Он роется в памяти и смутно дорывается, что держала
его когда-то мать, и
он,
прижавшись щекой
к ее груди, следил, как она перебирала пальцами клавиши, как носились плачущие или резвые звуки, слышал, как билось у ней в груди сердце.
— Веселая — оттого, что вы здесь, подле меня… — Она
прижалась плечом
к его плечу.
Она глубоко вздохнула, потом подошла
к нему и,
прижавшись головой
к его плечу, слабо заговорила...
Осиротевшие люди тотчас же стали бы
прижиматься друг
к другу теснее и любовнее;
они схватились бы за руки, понимая, что теперь лишь
они одни составляют все друг для друга.
Двери камер были отперты, и несколько арестантов было в коридоре. Чуть заметно кивая надзирателям и косясь на арестантов, которые или,
прижимаясь к стенам, проходили в свои камеры, или, вытянув руки по швам и по-солдатски провожая глазами начальство, останавливались у дверей, помощник провел Нехлюдова через один коридор, подвел
его к другому коридору налево, запертому железной дверью.
— Значит, она там! Ее спрятали там! Прочь, подлец! —
Он рванул было Григория, но тот оттолкнул
его. Вне себя от ярости, Дмитрий размахнулся и изо всей силы ударил Григория. Старик рухнулся как подкошенный, а Дмитрий, перескочив через
него, вломился в дверь. Смердяков оставался в зале, на другом конце, бледный и дрожащий, тесно
прижимаясь к Федору Павловичу.
— Папа, папа, поди сюда… мы… — пролепетал было Илюша в чрезвычайном возбуждении, но, видимо не в силах продолжать, вдруг бросил свои обе исхудалые ручки вперед и крепко, как только мог, обнял
их обоих разом, и Колю и папу, соединив
их в одно объятие и сам
к ним прижавшись. Штабс-капитан вдруг весь так и затрясся от безмолвных рыданий, а у Коли задрожали губы и подбородок.
Они станут робки и станут смотреть на нас и
прижиматься к нам в страхе, как птенцы
к наседке.
— Васе высокоблагоуродие, заступитесь, спасите! — лепетал между тем несчастный жид, всею грудью
прижимаясь к ноге Чертопханова, — а то
они убьют, убьют меня, васе высокоблагоуродие!
Иные, сытые и гладкие, подобранные по мастям, покрытые разноцветными попонами, коротко привязанные
к высоким кряквам, боязливо косились назад на слишком знакомые
им кнуты своих владельцев-барышников; помещичьи кони, высланные степными дворянами за сто, за двести верст, под надзором какого-нибудь дряхлого кучера и двух или трех крепкоголовых конюхов, махали своими длинными шеями, топали ногами, грызли со скуки надолбы; саврасые вятки плотно
прижимались друг
к дружке; в величавой неподвижности, словно львы, стояли широкозадые рысаки с волнистыми хвостами и косматыми лапами, серые в яблоках, вороные, гнедые.