Неточные совпадения
— Вот, я
приехал к тебе, — сказал Николай глухим голосом, ни на секунду не спуская глаз с лица
брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил он, обтирая свою бороду большими худыми ладонями.
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все Русские так вдруг полюбили
братьев Славян, а я никакой
к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад на меня действует. Но,
приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не
братьями Славянами. Вот и Константин.
Сергей Иванович Кознышев хотел отдохнуть от умственной работы и, вместо того чтоб отправиться по обыкновению за границу,
приехал в конце мая в деревню
к брату.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес
брата, Левин тотчас же собрался ехать
к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он
приехал в Москву. От
брата Левин поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
Маша обещала писать Константину в случае нужды и уговаривать Николая Левина
приехать жить
к брату.
Он
приехал теперь наслаждаться этою жизнию
к брату.
Вид
брата и близость смерти возобновили в душе Левина то чувство ужаса пред неразгаданностью и вместе близостью и неизбежностью смерти, которое охватило его в тот осенний вечер, когда
приехал к нему
брат.
Брат же, на другой день
приехав утром
к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских, и не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии,
приезжали в этот же день. Анна всё утро провела с Долли и с детьми. Она только послала записочку
к брату, чтоб он непременно обедал дома. «
Приезжай, Бог милостив», писала она.
Приехав с утренним поездом в Москву, Левин остановился у своего старшего
брата по матери Кознышева и, переодевшись, вошел
к нему в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он
приехал, и просить его совета; но
брат был не один.
— И я тоже немного понимаю, но знаете, у нашего
брата образуется этакий особенный нюх по части этих нитей… В самом деле, за каким чертом
приезжал сюда этот дядюшка? Потом, каким ветром занесло его
к Ляховскому, да еще вместе с Половодовым?.. Это, батенька, такая троица получается, что сам черт ногу переломит.
— Вы
приехали как нельзя более кстати, — продолжал Ляховский, мотая головой, как фарфоровый китаец. — Вы, конечно, уже слышали, какой переполох устроил этот мальчик, ваш
брат… Да, да Я удивляюсь. Профессор Тидеман — такой прекрасный человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо
к делу… Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же и займемся!..
— Хорошо-с. Правду сказать, — продолжал он со вздохом, — у купцов, например, то есть, нашему
брату лучше. У купцов нашему
брату оченно хорошо. Вот
к нам вечор
приехал купец из Венёва, — так мне его работник сказывал… Хорошо, неча сказать, хорошо.
И вот этот-то страшный человек должен был
приехать к нам. С утра во всем доме было необыкновенное волнение: я никогда прежде не видал этого мифического «брата-врага», хотя и родился у него в доме, где жил мой отец после приезда из чужих краев; мне очень хотелось его посмотреть и в то же время я боялся — не знаю чего, но очень боялся.
Остаться у них я не мог; ко мне вечером хотели
приехать Фази и Шаллер, бывшие тогда в Берне; я обещал, если пробуду еще полдня, зайти
к Фогтам и, пригласивши меньшего
брата, юриста,
к себе ужинать, пошел домой. Звать старика так поздно и после такого дня я не счел возможным. Но около двенадцати часов гарсон, почтительно отворяя двери перед кем-то, возвестил нам: «Der Herr Professor Vogt», — я встал из-за стола и пошел
к нему навстречу.
Сенатор и мой отец ездили
к брату, которого не видали несколько лет, для переговоров и примирения, потом разнесся слух, что он
приедет к нам для окончания дела.
— Слышите ли? — говорил голова с важною осанкою, оборотившись
к своим сопутникам, — комиссар сам своею особою
приедет к нашему
брату, то есть ко мне, на обед! О! — Тут голова поднял палец вверх и голову привел в такое положение, как будто бы она прислушивалась
к чему-нибудь. — Комиссар, слышите ли, комиссар
приедет ко мне обедать! Как думаешь, пан писарь, и ты, сват, это не совсем пустая честь! Не правда ли?
Это давеча всё у Ганечки было: я
приехала к его мамаше с визитом, в мое будущее семейство, а там его сестра крикнула мне в глаза: «Неужели эту бесстыжую отсюда не выгонят!» — а Ганечке,
брату, в лицо плюнула.
Общее впечатление главный управляющий произвел на своих будущих сослуживцев неблагоприятное. Не успел человек
приехать и сейчас
к делам бросился. «Погоди,
брат, упыхаешься, а новая метла только сначала чисто метет». Наружность тоже не понравилась, особенно правый глаз… Старик бухгалтер, когда начальство ушло, заявил, что «в царствии святых несть рыжих, а косых, а кривых и подавно».
Вы удивляетесь, что Ивану Александровичу отказали
приехать в Тобольск, а я дивлюсь, что он просился. Надобно было просить ехать в виде золотоискателя. Я читал его письмо Орлову и ответ Орлова. Странно только то, что Орлов при свидании в Москве с Ив. Ал. сказал, чтоб он написал
к нему и потом ничего не сделал. Впрочем, все это в порядке вещей… [И. А. Фонвизин просил разрешения поехать в Тобольск для свидания с
братом.]
Наконец, я должен теперь узнать, что
брат Михайло
приехал домой. На последней почте было от них письмо из Пскова уже, 11 октября они пустились в Петербург. В Пскове он виделся с князем Петром Вяземским, который тотчас
к нему [явился], лишь только узнал, что он там…
— Сейчас же убирайся отсюда, старая дура! Ветошка! Половая тряпка!.. Ваши приюты Магдалины-это хуже, чем тюрьма. Ваши секретари пользуются нами, как собаки падалью. Ваши отцы, мужья и
братья приходят
к нам, и мы заражаем их всякими болезнями… Нарочно!.. А они в свою очередь заражают вас. Ваши надзирательницы живут с кучерами, дворниками и городовыми, а нас сажают в карцер за то, что мы рассмеемся или пошутим между собою. И вот, если вы
приехали сюда, как в театр, то вы должны выслушать правду прямо в лицо.
В день рождения Любочки, 13 декабря, еще перед обедом
приехали к нам княгиня Корнакова с дочерьми, Валахина с Сонечкой, Иленька Грап и два меньших
брата Ивиных.
— Ни, ни! — возразил Еспер Иваныч, отрицательно мотнув головой, и потом грустным голосом прибавил: — Эх,
брат, Михайло Поликарпыч, погости: придет время, и
приехал бы в Новоселки, да уж не
к кому!
Виссарион ничего не знает, вдруг
к нему является полиция: «Пожалуйте деньги, а то не угодно ли в тюрьму!..» Тот, разумеется, ужасно этим обиделся, вышвырнул эти деньги, и теперь вот, как мы
приехали сюда, ни тот, ни другой
брат ее и не принимают.
— Ну вот, очень рад, — говорил тот, усаживаясь, наконец, на стул против Вихрова, — очень рад, что ты
приехал сюда
к нам цел и невредим; но, однако,
брат, похудел же ты и постарел! — прибавил он, всматриваясь в лицо Вихрова.
— А что, господа, пока никто еще не
приехал, не сыграть ли нам в карты? — спросил Салов совершенно легким и непринужденным голосом, обращаясь
к братьям Захаревским.
Прокурор не ездил обыкновенно
к брату на эти вечера, но в настоящий вечер
приехал, потому что Виссарион, желая как можно более доставить удовольствия и развлечения гостям, выдумал пригласить
к себе приехавшего в город фокусника, а Иларион, как и многие умные люди, очень любил фокусы и смотрел на них с величайшим вниманием и любопытством.
Приезжает он
к брату на именинный пирог, а стряпчий — братнин, тоись, стряпчий — и говорит ему: «Поздравьте, говорит, братца!
Наконец и они
приехали. Феденька, как соскочил с телеги, прежде всего обратился
к Пашеньке с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же взял за голову и сряду три раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших
братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он
к крыльцу, слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить
к становому.
— Еще бы он не был любезен! он знает, что у меня горло есть… а удивительное это, право, дело! — обратился он ко мне, — посмотришь на него — ну, человек, да и все тут! И говорить начнет — тоже целые потоки изливает: и складно, и грамматических ошибок нет! Только,
брат, бесцветность какая, пресность, благонамеренность!.. Ну, не могу я! так, знаешь, и подымаются руки, чтоб с лица земли его стереть… А женщинам нравиться может!.. Да я, впрочем, всегда спать ухожу, когда он
к нам
приезжает.
Вот мы нынче
приедем, — продолжал он рассуждать, прижимаясь
к краю повозки и боясь пошевелиться, чтобы не дать заметить
брату, что ему неловко, — и вдруг прямо на бастион: я с орудиями, а
брат с ротой, и вместе пойдем.
— Ну, вот мы и
приехали! — сказал старший
брат, когда они, подъехав
к Михайловской батарее, вышли из повозки. — Ежели нас пропустят на мосту, мы сейчас же пойдем в Николаевские казармы. Ты там останься до утра, а я пойду в полк — узнаю, где твоя батарея стоит, и завтра
приеду за тобой.
— Помню, как ты вдруг сразу в министры захотел, а потом в писатели. А как увидал, что
к высокому званию ведет длинная и трудная дорога, а для писателя нужен талант, так и назад. Много вашей
братьи приезжают сюда с высшими взглядами, а дела своего под носом не видят. Как понадобится бумагу написать — смотришь, и того… Я не про тебя говорю: ты доказал, что можешь заниматься, а со временем и быть чем-нибудь. Да скучно, долго ждать. Мы вдруг хотим; не удалось — и нос повесили.
— То есть не по-братски, а единственно в том смысле, что я
брат моей сестре, сударыня, и поверьте, сударыня, — зачастил он, опять побагровев, — что я не так необразован, как могу показаться с первого взгляда в вашей гостиной. Мы с сестрой ничто, сударыня, сравнительно с пышностию, которую здесь замечаем. Имея
к тому же клеветников. Но до репутации Лебядкин горд, сударыня, и… и… я
приехал отблагодарить… Вот деньги, сударыня!
— А ведь я
к вам, маменька, погостить
приехал, — продолжал он, словно делая маменьке приятный сюрприз, — нельзя, голубушка… по-родственному! Не ровен случай — все же, как
брат… и утешить, и посоветовать, и распорядиться… ведь вы позволите?
Через три дня у Арины Петровны все было уже готово
к отъезду. Отстояли обедню, отпели и схоронили Павла Владимирыча. На похоронах все произошло точно так, как представляла себе Арина Петровна в то утро, как Иудушке
приехать в Дубровино. Именно так крикнул Иудушка: «Прощай,
брат!» — когда опускали гроб в могилу, именно так же обратился он вслед за тем
к Улитушке и торопливо сказал...
— Да, Фома! — подхватил Бахчеев, — прости и ты меня, дурака! не знал я тебя, не знал! Ты, Фома Фомич, не только ученый, но и — просто герой! Весь дом мой
к твоим услугам. А лучше всего приезжай-ка,
брат, ко мне послезавтра, да уж и с матушкой-генеральшей, да уж и с женихом и невестой, — да чего тут! всем домом ко мне! то есть вот как пообедаем, — заранее не похвалюсь, а одно скажу: только птичьего молока для вас не достану! Великое слово даю!
На днях
приезжает ко мне из Петербурга
К***, бывший целовальник, а ныне откупщик и публицист. Обрадовались; сели, сидим. Зашла речь об нынешних делах. Что и как. Многое похвалили, иному удивились, о прочем прошли молчанием. Затем перешли
к братьям-славянам, а по дороге и «больного человека» задели. Решили, что надо пустить кровь. Переговорив обо всем, вижу, что уже три часа, время обедать, а он все сидит.
Сейчас послали грамоту
к Степану Михайловичу и просили позволения, чтоб внучка, во время отсутствия своего опекуна и
брата приехала погостить
к бабушке, но получили короткий ответ; «что Параше и здесь хорошо и что если желают ее видеть, то могут
приехать и прогостить в Троицком сколько угодно».
— Скупой! Не люблю, — отвечал старик. — Издохнет, всё останется. Для кого копит? Два дома построил. Сад другой у
брата оттягал. Ведь тоже и по бумажным делам какая собака! Из других станиц
приезжают к нему бумаги писать. Как напишет, так как раз и выйдет. В самый раз сделает. Да кому копить-то? Всего один мальчишка да девка; замуж отдаст, никого не будет.
— Пойдемте-ка, доброе дело. — Нет, постой; вот я и стар, да опрометчив; он слишком,
брат, богат, чтоб тебе первому идти
к нему! Я завтра ему скажу: захочет,
приедем с ним
к тебе. — Прощай, любезный спорщик. Прощайте.
«Было, — говорю, — сие так, что племянница моя, дочь
брата моего, что в приказные вышел и служит советником,
приехав из губернии, начала обременять понятия моей жены, что якобы наш мужской пол должен в скорости обратиться в ничтожество, а женский над нами будет властвовать и господствовать; то я ей на это возразил несколько апостольским словом, но как она на то начала, громко хохоча, козлякать и брыкать, книги мои без толку порицая, то я, в книгах нового сочинения достаточной практики по бедности своей не имея, а чувствуя, что стерпеть сию обиду всему мужскому колену не должен, то я, не зная, что на все ее слова ей отвечать, сказал ей: „Буде ты столь превосходно умна, то скажи, говорю, мне такое поучение, чтоб я признал тебя в чем-нибудь наученною“; но тут, владыко, и жена моя, хотя она всегда до сего часа была женщина богобоязненная и ко мне почтительная, но вдруг тоже
к сей племяннице за женский пол присоединилась, и зачали вдвоем столь громко цокотать, как две сороки, „что вас, говорят, больше нашего учат, а мы вас все-таки как захотим, так обманываем“, то я, преосвященный владыко, дабы унять им оное обуявшее их бессмыслие, потеряв спокойствие, воскликнул...
— А ты все такой же, — вздохнул Федор. — Женился, не переменился. Надо,
брат, снисходить
к старику. Итак, значит, завтра часам
к одиннадцати. Будем с нетерпением ждать. Так
приезжай прямо с обедни.
Из Петербурга
к нему
приехал его младший
брат, блестящий гвардейский офицер, флигель-адъютант, придворная особа.
При воспоминании о
брате ей стало еще обиднее, еще более жаль себя. Она написала Тарасу длинное ликующее письмо, в котором говорила о своей любви
к нему, о своих надеждах на него, умоляя
брата скорее
приехать повидаться с отцом, она рисовала ему планы совместной жизни, уверяла Тараса, что отец — умница и может все понять, рассказывала об его одиночестве, восхищалась его жизнеспособностью и жаловалась на его отношение
к ней.
Столько,
брат, про тебя по уезду сплетен ходит, что, того и гляди,
к тебе товарищ прокурора
приедет…
Я уже помню себя, хотя, впрочем, очень маленькою девочкою, когда бабушка один раз прислала
к нам звать maman со всеми детьми, чтобы мы
приехали к обедне, которую проездом с епископской кафедры на архиепископскую будет служить архиерей, этот самый
брат дьяконицы Марьи Николаевны.
Тетушке Клеопатре Львовне как-то раз посчастливилось сообщить
брату Валерию, что это не всегда так было; что когда был жив папа, то и мама с папою часто езжали
к Якову Львовичу и его жена Софья Сергеевна
приезжала к нам, и не одна, а с детьми, из которых уже два сына офицеры и одна дочь замужем, но с тех пор, как папа умер, все это переменилось, и Яков Львович стал посещать maman один, а она
к нему ездила только в его городской дом, где он проводил довольно значительную часть своего времени, живучи здесь без семьи, которая жила частию в деревне, а еще более за границей.
К обеду
приехали из Оптухи мой отец и мать:
братья в парадной же кинулись друг другу на шею и от радости заплакали, жена дяди со всеми повидалась, сдержанно наблюдая тон и приличие.