Неточные совпадения
— Нам вот все представляется вечность как
идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого,
представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится.
С замиранием
представлял я себе иногда, что когда выскажу кому-нибудь мою
идею, то тогда у меня вдруг ничего не останется, так что я стану похож на всех, а может быть, и
идею брошу; а потому берег и хранил ее и трепетал болтовни.
Крафт застрелился, Крафт, из-за
идеи,
представьте, молодой человек, подавал надежды…
— Друг мой, это — вопрос, может быть, лишний. Положим, я и не очень веровал, но все же я не мог не тосковать по
идее. Я не мог не
представлять себе временами, как будет жить человек без Бога и возможно ли это когда-нибудь. Сердце мое решало всегда, что невозможно; но некоторый период, пожалуй, возможен… Для меня даже сомнений нет, что он настанет; но тут я
представлял себе всегда другую картину…
Он
представил его человеком слабоумным, с зачатком некоторого смутного образования, сбитого с толку философскими
идеями не под силу его уму и испугавшегося иных современных учений о долге и обязанности, широко преподанных ему практически — бесшабашною жизнию покойного его барина, а может быть и отца, Федора Павловича, а теоретически — разными странными философскими разговорами с старшим сыном барина, Иваном Федоровичем, охотно позволявшим себе это развлечение — вероятно, от скуки или от потребности насмешки, не нашедшей лучшего приложения.
Мы переписывались, и очень, с 1824 года, но письма — это опять перо и бумага, опять учебный стол с чернильными пятнами и иллюстрациями, вырезанными перочинным ножом; мне хотелось ее видеть, говорить с ней о новых
идеях — и потому можно себе
представить, с каким восторгом я услышал, что кузина приедет в феврале (1826) и будет у нас гостить несколько месяцев.
Никто в те времена не отрекся бы от подобной фразы: «Конкресцирование абстрактных
идей в сфере пластики
представляет ту фазу самоищущего духа, в которой он, определяясь для себя, потенцируется из естественной имманентности в гармоническую сферу образного сознания в красоте».
Руге проповедовал с 1838 года философский атеизм, для него (если голова его устроена логически)
идея провидения должна
представлять в зародыше все реакции.
Возражение, что эти кружки, не заметные ни сверху, ни снизу,
представляют явление исключительное, постороннее, бессвязное, что воспитание большей части этой молодежи было экзотическое, чужое и что они скорее выражают перевод на русское французских и немецких
идей, чем что-нибудь свое, — нам кажется очень неосновательным.
Журнал «Esprit» и кружки вокруг него
представляли направление, наиболее близкое моим
идеям.
И Москва — Третий Рим, и Москва — Третий Интернационал связаны с русской мессианской
идеей, но
представляют ее искажение.
Ни природа реальности, ни природа свободы, ни природа личности не могут быть постигнуты рационалистически,
идеи эти и предметы эти вполне трансцендентны для всякого рационалистического сознания, всегда
представляют иррациональный остаток.
— А все-таки машина не останавливается! — размышляет про себя Генечка, — вот что значит раз пустить ее в ход! вот какую силу
представляет собой
идея государства! Покуда она не тронута, все функции государства совершаются сами собой!
Торжество той или другой
идеи производит известные изменения в политических сферах и в то же время
представляет собой торжество журналистики соответствующего оттенка. Журналистика не стоит в стороне от жизни страны, считая подписчиков и рассчитывая лишь на то, чтобы журнальные воротилы были сыты, а принимает действительное участие в жизни. Стоит вспомнить июльскую монархию и ее представителя, Луи-Филиппа, чтобы убедиться в этом.
— Под этими фактами, — начал он, — кроется весьма серьезное основание, а видимая неустойчивость — общая участь всякого народа, который социальные
идеи не оставляет, как немцы, в кабинете, не перегоняет их сквозь реторту парламентских прений, как делают это англичане, а сразу берет и, прикладывает их к делу. Это общая участь! И за то уж им спасибо, что они с таким самоотвержением
представляют из себя какой-то оселок, на котором пробуется мысль человеческая. Как это можно? Помилуйте!
То было одно из многочисленных доморощенных произведений, в которых начитанные, но бездарные авторы отборным, но мертвенным языком, прилежно, но неуклюже проводили какую-нибудь «глубокую» или «животрепещущую»
идею,
представляли так называемый трагический конфликт и наводили скуку… азиатскую, как бывает азиатская холера.
О друзья мои! — иногда восклицал он нам во вдохновении, — вы
представить не можете, какая грусть и злость охватывает всю вашу душу, когда великую
идею, вами давно уже и свято чтимую, подхватят неумелые и вытащат к таким же дуракам, как и сами, на улицу, и вы вдруг встречаете ее уже на толкучем, неузнаваемую, в грязи, поставленную нелепо, углом, без пропорции, без гармонии, игрушкой у глупых ребят!
Да и воистину, по видимой прямизне его и по способности продолжаться до бесконечности, он есть линия; но поставляю и антитезу сему положению: мы видим, что самый круг есть собрание треугольников, которые все, по своей вещественной тройственности, трехсторонни и, будучи приведены в союз их с центром,
представляют нам совершеннейшую
идею о нашей невещественной четверице».
Эта
идея до того ему понравилась, что он решился провести ее во что бы то ни стало и для достижения цели действовать преимущественно на дам. Для начала, обед у губернского предводителя
представлял прекраснейший случай. Там можно было побеседовать и о spectacles de société, [Любительских спектаклях (фр.).] и о лотерее-аллегри, этих двух неизменных и неотразимых административных средствах сближения общества.
— В том-то и дело, что ничего не знает… ха-ха!.. Хочу умереть за братьев и хоть этим искупить свои прегрешения. Да… Серьезно тебе говорю… У меня это клином засело в башку. Ты только
представь себе картину: порабощенная страна, с одной стороны, а с другой — наш исторический враг… Сколько там пролито русской крови, сколько положено голов, а
идея все-таки не достигнута. Умереть со знаменем в руках, умереть за святое дело — да разве может быть счастье выше?
А еще один московский критик разве не строил таких заключений: драма должна
представлять нам героя, проникнутого высокими
идеями; героиня «Грозы», напротив, вся проникнута мистицизмом, следовательно, не годится для драмы, ибо не может возбуждать нашего сочувствия; следовательно, «Гроза» имеет только значение сатиры, да и то не важной, и пр. и пр…
Итак, если мы
представим себе даже только то, что Петр работал в Голландии, воодушевляемый
идеею выучиться здесь строению кораблей для создания могущественного флота, то и тогда время, проведенное им на амстердамской верфи, надобно будет считать почти потерянным.
Мы видели, что группы и пейзажи, изображаемые живописью, по
идее никак не могут быть выше того, что
представляет нам действительность, а по исполнению всегда неизмеримо ниже действительности.
Идея эта тебе небезызвестна — этого отрицать нельзя; но все-таки скажу: даже и ее ты как-то неблагородно
представляешь себе.
—
Представьте себе! Ну, поздравляю вас, мистер Астлей. Кстати, вы мне даете
идею: не стояли ли вы всю ночь у нас под окном? Мисс Полина всю ночь заставляла меня открывать окно и смотреть, не стоите ли вы под окном, и ужасно смеялась.
Всеобщее
представляет довременный или послевременный покой, но
идея не может пребывать в покое, она сама собою выходит из области всеобщего в жизнь.
Вообще в «Записках о российской истории» императрица, дав нам образец своих взглядов на историю, вместе с тем
представила и образец уменья провести свою мысль во всем труде и направить его к подтверждению своей
идеи, не прибегая ни к явным натяжкам, ни к совершенному искажению достоверных фактов.
— Припомнив это, мы
представляем читателю следующий вывод, который он может уже прямо приложить к русской литературе последнего времени: «Когда какое-нибудь литературное явление мгновенно приобретает чрезвычайное сочувствие массы публики, это значит, что публика уже прежде того приняла и сознала
идеи, выражение которых является теперь в литературе; тут уже большинство читателей обращается с любопытством к литературе, потому что ожидает от нее обстоятельного разъяснения и дальнейшей разработки вопросов, давно поставленных самой жизнью.
Он мог спокойно и беспристрастно оценить теперь те начала и
идеи, которыми определялся ход русского развития, мог откровенно и с очевидною ясностью
представить все обстоятельства, доведшие Россию до того состояния, в каком застала ее восточная война и которого неудобства во многих отношениях мы сами провозгласили открыто и громко.
Вовсе не думают взглянуть прямо и просто на современное положение народа и на его историческое развитие, с тем чтобы
представить картину того, что им сделано для усвоения общечеловеческих
идей и знаний, для применения их к своему быту или что им самим создано полезного для человечества.
— Вот видите… И с моей точки зрения ваше понятие о простоте будет грубо. Но оставим это… Скажите —
представляя себе жизнь только механизмом, вырабатывающим всё — и в том числе
идеи, — неужели вы не ощущаете внутреннего холода и нет в душе у вас ни капли сожаления о всём таинственном и чарующе красивом, что низводится вами до простого химизма, до перемещения частиц материи?
Видя, что мексиканское правительство не может хорошенько уладить религиозный вопрос в границах, предположенных Овэном, и понимая, что положение Мексики не
представляло достаточных гарантий для спокойного и последовательного осуществления его
идей, Овэн отказался от общинных опытов в чужих странах и обратился к своей родине, которая нуждалась в его преобразованиях не менее или еще больше, чем всякая другая страна.
Поселенцы эти
представляли замечательное разнообразие в своих
идеях, побуждениях, степени развития, в характере, звании, даже в вере и национальности.
Мы даже не хотели проводить своего взгляда по всем явлениям русской литературы; мы сказали только, что любопытно было бы
представить ход развития русской литературы с такой точки зрения: как она постепенно сближалась с народом и действительностью, постепенно избавляясь от исключительного влияния книжников-монополистов и от призрачных, туманных
идей, насильно навязанных ими литературе.
Они не могли даже
представить его себе в формах и образах, но странное и чудесное дело: утратив всякую веру в бывшее счастье, назвав его сказкой, они до того захотели быть невинными и счастливыми вновь, опять, что пали перед желаниями сердца своего, как дети, обоготворили это желание, настроили храмов и стали молиться своей же
идее, своему же «желанию», в то же время вполне веруя в неисполнимость и неосуществимость его, но со слезами обожая его и поклоняясь ему.
Решено было, что в России движение
идей и движение доблестей совершалось в одной известной части народа, и о высоком значении этой части в судьбах всей России, именно в этом отношении, «Московский вестник» уже обещал нам
представить статью одного знаменитого русского писателя.
После царя одно духовенство могло бы иметь влияние на православную Россию. Оно одно
представляет в правительственных сферах старую Русь; духовенство не бреет бороды и тем самым осталось на стороне народа. Народ с доверием слушает монахов. Но монахи и высшее духовенство, исключительно занятые жизнию загробной, нимало не заботятся об народе. Попы же утратили всякое влияние вследствие жадности, пьянства и близких сношений с полицией. И здесь народ уважает
идею, но не личности.
(Понятно, что для народа, обладающего на деле владением сообща, коммунистические
идеи не
представляют никакой опасности).
Он был собрат нашей няне по театру; разница была в том, что она «
представляла на сцене и танцевала танцы», а он был «тупейный художник», то есть парикмахер и гримировщик, который всех крепостных артисток графа «рисовал и причесывал». Но это не был простой, банальный мастер с тупейной гребенкой за ухом и с жестянкой растертых на сале румян, а был это человек с
идеями, — словом, художник.
Однако это возражение было бы неотразимо лишь в том случае, если бы мир
идей представлял собою самодовлеющую божественную сущность, сонм богов без единого Бога.
Точная трансцендентально-логическая формулировка отношения
идей к понятиям, одновременно объединяющая реалистическое и номиналистическое понимание,
представляет исключительные трудности для философии, как это достаточно обнаружилось уже в средневековом споре реалистов и идеалистов, а равно и в новейшей философии, в частности в современном неокантианстве.
Учение Платона об
идеях, вершиной которых является
идея Блага, само Божество, необходимо имеет два аспекта, вверх и вниз:
идеи имеют самосущее бытие в «умном месте»,
представляя собой нечто трансцендентное мировому бытию, как быванию, но они же его собой обосновывают, бытие причастно им, а они бытию, между двумя мирами существует неразрывная связь — причины и следствия, основы и произведения, эроса и его предмета и т. д.
Получается чудовищный подмен, имевший роковые последствия для всего христианского мира [Любопытно, что наибольшую аналогию католичеству в этом отношении
представляет ислам с его
идеей теократического халифата, в котором глава государства является вместе с тем и наместником пророка и потому соединяет в себе полноту светской и духовной власти.
На основании сказанного можно точнее ответить и на вопрос, что же
представляет собой аристотелевская ΰλη, которая оформляется
идеями?
Здесь возникает основной, можно сказать даже роковой, вопрос софийной космологии, в сущности, поставленный уже Аристотелем: что же
представляет собой этот мир, как не бессмысленное и ненужное повторение мира
идей, его удвоение? В чем состоит творческий акт, которым создается мир как нечто новое?
То, что Бог существенно и потому предвечно, вневременно
представляет (отлично сознаем всю неточность этих выражений, но пользуемся ими за отсутствием надлежащих для того слов в языке человеческом), надо мыслить в смысле реальнейшем, как ens realissimum, и именно такой реальнейшей реальностью и обладает
Идея Бога, Божественная София.
По Аристотелю,
идеи, во-первых,
представляют собой бесполезные гипостазирования и удвоения действительных вещей.
Эта
идея ада есть, конечно, насквозь человеческая, а не Божья
идея, и она
представляет себе конечное завершение мировой жизни не «по ту сторону добра и зла» нашего греховного мира, а по сю сторону.
Победоносцев и Ленин
представляли полярно противоположные
идеи.
Огромный интерес в истории русского самосознания, русской национальной
идеи и русской социальной
идеи представляет судьба Герцена.