Неточные совпадения
Из глаз его выглядывало уныние, в ее разговорах сквозило смущение за
Веру и участие к нему самому. Они говорили, даже о простых
предметах, как-то натянуто, но к обеду взаимная симпатия превозмогла, они оправились и глядели прямо друг другу в глаза, доверяя взаимным чувствам и характерам. Они даже будто сблизились между собой, и в минуты молчания высказывали один другому глазами то, что могли бы сказать о происшедшем словами, если б это было нужно.
Прошло два дня. По утрам Райский не видал почти
Веру наедине. Она приходила обедать, пила вечером вместе со всеми чай, говорила об обыкновенных
предметах, иногда только казалась утомленною.
Вера, по настоянию бабушки (сама Татьяна Марковна не могла), передала Райскому только глухой намек о ее любви,
предметом которой был Ватутин, не сказав ни слова о «грехе». Но этим полудоверием вовсе не решилась для Райского загадка — откуда бабушка, в его глазах старая девушка, могла почерпнуть силу, чтоб снести, не с девическою твердостью, мужественно, не только самой — тяжесть «беды», но успокоить и
Веру, спасти ее окончательно от нравственной гибели, собственного отчаяния.
— Виноват опять! — сказал он, — я не в ту силу поворотил. Оставим речь обо мне, я удалился от
предмета. Вы звали меня, чтоб сообщить мне о сплетне, и думали, что это обеспокоит меня, — так? Успокойтесь же и успокойте
Веру Васильевну, увезите ее, — да чтоб она не слыхала об этих толках! А меня это не обеспокоит!
Бабушка раза два покосилась на нее, но, не заметив ничего особенного, по-видимому, успокоилась. Райский пополнил поручение
Веры и рассеял ее живые опасения, но искоренить подозрения не мог. И все трое, поговорив о неважных
предметах, погрузились в задумчивость.
А как удержать краски на
предметах, никогда не взглянуть на них простыми глазами и не увидеть, что зелень не зелена, небо не сине, что Марк не заманчивый герой, а мелкий либерал, Марфенька сахарная куколка, а
Вера…»
Иногда он дня по два не говорил, почти не встречался с
Верой, но во всякую минуту знал, где она, что делает. Вообще способности его, устремленные на один, занимающий его
предмет, изощрялись до невероятной тонкости, а теперь, в этом безмолвном наблюдении за
Верой, они достигли степени ясновидения.
Она столько вносила перемены с собой, что с ее приходом как будто падал другой свет на
предметы; простая комната превращалась в какой-то храм, и
Вера, как бы ни запрятывалась в угол, всегда была на первом плане, точно поставленная на пьедестал и освещенная огнями или лунным светом.
Саша ее репетитор по занятиям медициною, но еще больше нужна его помощь по приготовлению из тех
предметов гимназического курса для экзамена, заниматься которыми ей одной было бы уж слишком скучно; особенно ужасная вещь — это математика: едва ли не еще скучнее латинский язык; но нельзя, надобно поскучать над ними, впрочем, не очень же много: для экзамена, заменяющего гимназический аттестат, в медицинской академии требуется очень, очень немного: например, я не поручусь, что
Вера Павловна когда-нибудь достигнет такого совершенства в латинском языке, чтобы перевести хотя две строки из Корнелия Непота, но она уже умеет разбирать латинские фразы, попадающиеся в медицинских книгах, потому что это знание, надобное ей, да и очень не мудреное.
Через какие-нибудь полчаса раздумья для Лопухова было ясно все в отношениях Кирсанова к
Вере Павловне. Но он долго все сидел и думал все о том же: разъяснять-то
предмет было уже нечего, но занимателен был он; открытие было сделано в полной законченности всех подробностей, но было так любопытно, что довольно долго не дало уснуть.
— Очень дурно. — Лопухов стал рассказывать то, что нужно было знать г-же Б., чтобы в разговорах с
Верою избегать
предметов, которые напоминали бы девушке ее прошлые неприятности. Г-жа Б. слушала с участием, наконец, пожала руку Лопухову...
Судорожно натянутые нервы в Петербурге и Новгороде — отдали, внутренние непогоды улеглись. Мучительные разборы нас самих и друг друга, эти ненужные разбереживания словами недавних ран, эти беспрерывные возвращения к одним и тем же наболевшим
предметам миновали; а потрясенная
вера в нашу непогрешительность придавала больше серьезный и истинный характер нашей жизни. Моя статья «По поводу одной драмы» была заключительным словом прожитой болезни.
От могучей фигуры старого художника над толпой неосмысленных малышей пронеслось, как вихрь, одушевление фанатической
веры в свой
предмет, в высшее значение искусства…
Нужно верить не в народную
веру, а в самые божественные
предметы.
Материализм был
предметом религиозной
веры, и противники его в известную эпоху трактовались как враги освобождения народа.
Но эту бесспорно верную мысль несправедливо противополагать, например, Хомякову, который прежде всего верил в божественные
предметы и был универсалистом в своей
вере.
Для данного мира действительности, мира видимого, объекта знания, волевой акт свободного избрания, т. е. акт
веры, уже совершен, совершен в таинственной глубине бытия; для мира же иного, мира невидимых вещей, мы вновь должны совершить акт свободного волевого избрания, избрания того мира
предметом своей любви, т. е. акт
веры.
Поэтому позволительно избрать нацию
предметом своей
веры.
Рассуждение о сем важном процессе пусть сделают те, кои более или менее испытали оный на самих себе; я же могу сказать лишь то, что сей взятый от нас брат наш, яко злато в горниле, проходил путь очищения, необходимый для всякого истинно посвятившего себя служению богу, как говорит Сирах [Сирах — вернее, Иисус Сирахов, автор одной из библейских книг, написанной около двух столетий до нашей эры.]: процесс сей есть буйство и болезнь для человеков, живущих в разуме и не покоряющихся
вере, но для нас, признавших путь внутреннего тления, он должен быть
предметом глубокого и безмолвного уважения.
По этой
вере явленные иконы и мощи сосредоточивают в себе особенную святость, силу и благодать и близость к этим
предметам: прикосновение, целование, становление свеч к ним, подлезание под них много содействует спасению, равно и молебны, заказываемые перед этими святынями.
Это провозглашение Гаррисона, так сильно и красноречиво выражавшее такое важное для людей исповедание
веры, казалось, должно бы было поразить людей и сделаться всемирно известным и
предметом всестороннего обсуждения. Но ничего подобного не было. Оно не только не известно в Европе, но среди американцев, столь высоко чтущих память Гаррисона, провозглашение это почти неизвестно.
Ты, смертный, пробудись и будь полезен свету,
Да
вера и дела усовершат тебя.
Ах, дорог миг, спеши ты к своему
предметуИ к смерти приготовь себя.
Если ты не веришь в любовь, то обрати свои чувства на другой, более возвышенный
предмет, обрати искренно, как дитя, со всею
верою и святостию, — и бог благословит тебя.
Печорину тотчас пришло в мысль, что княгиня рассказала мужу прежнюю их любовь, покаялась в ней как в детском заблуждении; если так, то всё было кончено между ними, и Печорин неприметно мог сделаться
предметом насмешки для супругов, или жертвою коварного заговора; я удивляюсь, как это подозрение не потревожило его прежде, но уверяю вас, что оно пришло ему в голову именно теперь; он обещал себе постараться узнать, исповедывалась ли
Вера своему мужу, и между тем отвечал...
Без меня было много разговоров об этом
предмете, и особенно
Вера приставала к Гоголю со многими вопросами, которые, как мне кажется, не совсем были ему приятны.
«В семейной жизни и воспитании, — прибавлял Овэн, — правила
веры гораздо лучше усвоиваются, нежели в школе, и потому детям не будет никакого ущерба от того, что религиозное обучение не войдет в число учебных
предметов школы».
Как устанавливают
предмет неустойчивого равновесия, он установил опять свою
веру на колеблющейся ножке и осторожно отступил от нее, чтобы не толкнуть и не завалить ее.
Если бог, как
предмет нашей
веры, выше нашего разумения и мы не можем обнять его разумом, то из этого еще не следует того, что мы должны пренебрегать деятельностью разума, считая ее вредною.
Но они получают жизненное значение, поскольку становятся
предметом деятельной и живой
веры, надежды и любви, регулятивом религиозной жизни.
Такое положение было бы нестерпимо и совершенно раскалывало и обессиливала бы наше сознание, если бы
вера и рассудок имели одну и ту же задачу, один и тот же
предмет.
С. 581 750.], говорит о
вере как установляющей бытие
предмета и скрепляющей собой эмпирические показания и их логическую связь: согласно этому учению, акт
веры присутствует в каждом познавательном акте [Эта теория подвергнута разбору проф. А. И. Введенским в его сборнике «Философские этюды» в очерке под заглавием: «Мистическая теория познания Соловьева».].
Мы уже достаточно говорили о том, что божественный мир не может быть
предметом дискурсивного знания и постигается только
верой.
В действительности
вере вовсе не свойственно связывать свою достоверность с такими свидетельствами и случайностями; она есть в своей достоверности независимое отношение к своему абсолютному
предмету, чистое знание его, которое не вмешивает букв, бумаги и переписчиков в свое сознание абсолютного существа и не опосредствуется такими вещами» (Hegel's Phenomenologie des Geistes, Jubiläumausgabe, Phil.
— Да, — отвечала матушка, — бог один, и христианство полно и совершенно в учении всех церквей, — по крайней мере я имею такое мнение об этом
предмете, — но я нашла, что матери все-таки гораздо удобнее исповедовать ту
веру, в учении которой она должна воспитать своих детей.
Они были
предметом его нового увлечения или, как сам он говорил, новой
веры!
— Я думаю, никто так не был courtisée, [
предметом ухаживанья,] как она, — говорила
Вера; — но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, — обратилась она к Пьеру, — даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous, [между нами будь сказано,] очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежного…] говорила она, намекая на бывшую в ходу тогда карту любви.
Епископ чувствовал свое унизительное положение и отвечал коротко и неохотно, что и было понятно, так как все вопросы, которые ему предлагали сам правитель и его гости, очевидно клонились к тому, чтобы усилить и без того затруднительное положение вопрошаемого и сделать
предметом насмешек и шуток как его самого, так и тех людей, за
веру и упование которых он был здесь представителем.