Неточные совпадения
Пожар
начался 7-го июля, накануне
праздника Казанской Божией матери.
— Начинается-то не с мужиков, — говорил Нил Андреич, косясь на Райского, — а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет ходить: «скучно, дескать», а потом найдет, что по начальству в
праздник ездить лишнее; это, говорит, «холопство», а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) — и дальше, и дальше, — и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и Бога-то в небе нет, что и молиться-то некому!..
25-го сентября — ровно год, как на «Палладе» подняли флаг и она вышла на кронштадтский рейд: значит, поход
начался. У нас
праздник, молебен и большой обед. Вызвали японцев: приехал Хагивари-Матаса, старший из баниосов, только что прибывший из Едо с новым губернатором.
В декабре 1850 г., за день до
праздника Рождества Христова, кафры первые начали войну, заманив англичан в засаду, и после стычки, по обыкновению, ушли в горы. Тогда
началась не война, а наказание кафров, которых губернатор объявил уже не врагами Англии, а бунтовщиками, так как они были великобританские подданные.
Часа в три утра в природе совершилось что-то необычайное. Небо вдруг сразу очистилось.
Началось такое быстрое понижение температуры воздуха, что дождевая вода, не успевшая стечь с ветвей деревьев, замерзла на них в виде сосулек. Воздух стал чистым и прозрачным. Луна, посеребренная лучами восходящего солнца, была такой ясной, точно она вымылась и приготовилась к
празднику. Солнце взошло багровое и холодное.
Мысль об опасности (которая часто тут только
начинается), сжимавшая грудь, разом исчезла, буйная радость овладела сердцем, будто в нем звон во все колокола,
праздников праздник!
С тех пор в Щучьей-Заводи
началась настоящая каторга. Все время дворовых, весь день, с утра до ночи, безраздельно принадлежал барину. Даже в
праздники старик находил занятия около усадьбы, но зато кормил и одевал их — как? это вопрос особый — и заставлял по воскресеньям ходить к обедне. На последнем он в особенности настаивал, желая себя выказать в глазах начальства христианином и благопопечительным помещиком.
Пройдут всего два месяца, и после храмового
праздника училища, после дня святых великомучеников Георгия и царицы Александры, их же память празднуется двадцать третьего апреля,
начнутся тяжелые страшные экзамены, которые решат будущую судьбу каждого «обер-офицера».
Праздник над трупами
начался! В дальних будках еще раздавались подарки. Программа выполнялась: на эстраде пели хоры песенников и гремели оркестры.
Даже в лучшей части публики
начался нелепый шепот о том, что
праздника, пожалуй, и в самом деле не будет, что сам Лембке, пожалуй, и в самом деле так нездоров, и пр., и пр.
На льду реки Путаницы
начались бои: каждый
праздник, после обеда, из слободки, засыпанной снегом до крыш и не видной на земле, серыми комьями выкатывались мальчишки. Перебежав реку, они кричали на гору...
Начиналась борьба, разнообразная, долгая, большею частию неблагоприятная для новичков: их осмеивали, отталкивали, их осуждали платить издержки
праздника, у них отнимали их дам, а у дам кавалеров, их совсем прогоняли с
праздника.
В юности, не кончив курса гимназии, он поступил в пехотный полк, в юнкера.
Началась разгульная казарменная жизнь, с ее ленью, с ее монотонным шаганьем «справа по одному», с ее «нап-пле-чо!» и «шай, нак-кра-ул!» и пьянством при каждом удобном случае. А на пьянство его отец, почтовый чиновник какого-то уездного городка, присылал рублей по десяти в месяц, а в
праздники, получивши мзду с обывателей, и по четвертному билету.
И с этого вечера, о котором впоследствии без ужаса не могла вспомнить Елена Петровна,
началось нечто странное: Колесников стал чуть ли не ежедневным гостем, приходил и днем, в
праздники, сидел и целые вечера; и по тому, как мало придавал он значения отсутствию Саши, казалось, что и ходит он совсем не для него.
Она опустилась с презрением и тревогой, холодно двинув бровью. Томсон, прикрыв лицо рукой, сидел, катая хлебный шарик. Я все время стоял. Стояли также Дюрок, Эстамп, капитан и многие из гостей. На
праздник, как на луг, легла тень.
Началось движение, некоторые вышли из-за стола, став ближе к нам.
Незаметно подкралась зима, сразу обрушилась на город гулкими метелями, крепкими морозами, завалила улицы и дома сахарными холмами снега, надела ватные шапки на скворешни и главы церквей, заковала белым железом реки и ржавую воду болот; на льду Оки
начались кулачные бои горожан с мужиками окрестных деревень. Алексей каждый
праздник выходил на бой и каждый раз возвращался домой злым и битым.
В воскресенье и
праздники можно было рассматривать в церкви всевозможные прически и красивые платья приезжих дам. А после обеда небольшие фортепьяны переносились из гостиной в залу, и под танцы, наигрываемые Анной Сергеевной с аккомпанементом скрипки Николая Николаевича,
начинались бесконечные вальсы, кадрили и котильоны. Помню, как вальсировала моя мать, приглашенная однажды вечером Николаем Зыбиным.
Знакомство наше
началось с того, что однажды в
праздник подошёл он ко мне и спрашивает...
Дело
началось с того, что старик после летнего Николина дня, храмового в их приходе
праздника, как-то попрошибся и очень уж сильно перепил с своим другом и товарищем, архиерейским певчим, так что заболел после того на целые полгода.
В этой своей молельной я держался устава святой Афонской горы, то есть каждый день обязательно утреня у меня
начиналась в полночь, а под особо чтимые двунадесятые
праздники всенощная у меня служилась часов десять, а когда и двенадцать.
Казалось, что это был
праздник, который с тем и
начался, чтоб никогда не кончиться.
Когда
начиналась обитель Манефина, там на извод братчины-петровщины на Петров день годовой
праздник уставили. С той поры каждый год на этот день много сходилось в обитель званых гостей и незваных богомольцев. Не одни старообрядцы на том
празднике бывали, много приходило и церковников. Матери не спрашивали, кто да откуда, а садись и кушай. И люб показался тот обычай деревенскому люду…
— Не успели, — молвила Манефа. — В чем спали, в том и выскочили. С той поры и
началось Рассохиным житье горе-горькое. Больше половины обители врозь разбрелось. Остались одни старые старухи и до того дошли, сердечные, что лампадки на большой
праздник нечем затеплить, масла нет. Намедни, в рождественский сочельник, Спасову звезду без сочива встречали. Вот до чего дошли!
Другой уже день по острогу «шел
праздник»; каторжных на работу не выводили, пьяных было множество, ругательства, ссоры
начинались поминутно во всех углах.
Но и девушки, и дети знали прекрасно, что прежде, нежели приступят к раздаче подарков, пройдет еще целая вечность. Приютки по примеру прошлых лет помнили это. И действительно, тотчас после поздравлений начальства
началась программа
праздника.
Я собирался уезжать. Жил я совсем один в небольшом глинобитном флигеле в две комнаты, стоявшем на отлете от главных строений. 1 октября был
праздник покрова, — большой церковный
праздник, в который не работали. Уже с вечера накануне
началось у рабочих пьянство. Утром я еще спал. В дверь постучались. Я пошел отпереть. В окно прихожей увидел, что стучится Степан Бараненко. Он был без шапки, и лицо глядело странно.
Начался для меня какой-то светлый, головокружительный, непрерывный
праздник. Каждый раз, когда я вечером прощался, они меня приглашали к себе на завтра, и я совсем исчез из дому. Но теперь были
праздники, а у нас дома смотрелось на это так:
праздники — для удовольствий, в это время веселись вовсю. Зато будни — для труда, и тогда удовольствия только мешают и развлекают. А теперь были
праздники.
4 января, в день моего рождения, был, по обыкновению, танцевальный вечер у нас, — были и Конопацкие. 5 января — пост, и в гости нельзя. Шестое — последний день
праздников — провел у Конопацких. Я их пригласил прийти весною к нам в сад. Простились. И — трах! — как отрезано было ножом все наше общение.
Началось учение, — теперь в гости нельзя ходить; это слишком развлекает. Но в душе моей уж неотступно поселились три прелестных девических образа.
День держался яркий, с небольшим морозом. Езда на улицах, по случаю
праздника,
началась с раннего утра. В четверть часа докатил Палтусов до церкви „Успенья на Могильцах“. В этом приходе значился дом гвардии корнета Евграфа Павловича Куломзова.
А «по закону противодействия может
начаться на другой улице
праздник».
Наступил
праздник Рождества Христова. Уныло, не по-праздничному, звучали новгородские колокола.
Начались святки. Всем было не до веселья, только в доме посадника Фомы шли своим чередом предсвадебные пиры, и каждый вечер свадебные поезда Чурчилы с гиком и гамом останавливались у тесового крыльца.
При дворе и у вельмож
начались балы и
праздники.
Иногда цесаревна тут с ними на посиделках, когда они работали, занималась рукоделием, пряла шелк, ткала холст, зимой же об Святках собирались к ней ряженые слободские парни и девки, и тут разливался чисто русский простодушный разгул:
начинались пляски, присядки, веселье и удалые песни, гаданья с подблюдным припевом. Под влиянием бархатного пивца, да сладкого медку, да праздничной бражки весело плясалось на этих
праздниках; сама цесаревна до них была во всю жизнь большая охотница.
А было это допрашивание, надо полагать, уже после отбывшихся Рождественских
праздников, потому что показание отца дьякона
начинается словами: «в прошлом 727 году».
И это называется —
праздники, Рождество! Ужасно. И днем еще терпимо, а ночью ляжешь и начинаешь, затаив дыхание, прислушиваться: кто первый заплачет на своей постели — Сашенька или мамаша за перегородкой. Случается, что до самого света тишина, будто спят, и сам успеешь заснуть, как вдруг задрожит и застучит кровать от рыданий…
началось!