Неточные совпадения
Голодная
кума Лиса залезла в сад;
В нём винограду кисти рделись.
У кумушки глаза и зубы разгорелись;
А кисти сочные, как яхонты горят;
Лишь то беда, висят они высоко:
Отколь и как она
к ним ни зайдёт,
Хоть видит око,
Да зуб неймёт.
Пробившись попусту час целой,
Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж!
На взгляд-то он хорош,
Да зелен — ягодки нет зрелой:
Тотчас оскомину набьёшь».
— А — и не надо ехать!
Кум правильно сообразил: устали вы, куда вам ехать? Он лошадь
послал за уполномоченными,
к вечеру явятся. А вам бы пришлось ехать часов в шесть утра. Вы — как желаете: у меня останетесь или
к Фроленкову перейдете?
Заметно было, что у него два порядка мыслей: днем, за работой, на людях, его бойкие, простые мысли деловиты и более понятны, чем те, которые являются у него во время отдыха, по вечерам, когда он
идет со мною в город,
к своей
куме, торговке оладьями, и ночами, когда ему не спится.
Она. Ну, если Бог благословит детьми, то зови меня
кумой: я
к тебе
пойду крестить. Сама не поеду: вон ее, карлицу свою,
пошлю, а если сюда дитя привезешь, так и сама подержу.
Побывав у заказчиков, Лука Александрыч зашел на минутку
к сестре, у которой пил и закусывал; от сестры
пошел он
к знакомому переплетчику, от переплетчика в трактир, из трактира
к куму и т. д. Одним словом, когда Каштанка попала на незнакомый тротуар, то уже вечерело, и столяр был пьян как сапожник. Он размахивал руками и, глубоко вздыхая, бормотал...
Степан плюнул, сказал: «Экая язва сибирская!» и
пошел один
к куму.
Утром до свету он отправился
к куму, а Настя целый день просидела в темной овинной яме, холодная и голодная. Разнесся слух, что Степан пропал и Настя пропала. Варвара тут же решила, что они сбежали вместе. Целый день об этом толковали на хуторах. У Прокудиных в избе все молчали и нехотя отвечали соседям, приходившим расспрашивать, что? да как? да каким манером она вышла? в какую пору и куда
пошла?
Баба. Я, батюшка,
к Семягиной
шла…
кума она мне…
Каркунов.
Пойдем,
кум,
к бабам,
пойдем балагурить, зубы точить.
Вот один раз, это уж на последнем году мужниной жизни (все уж тут валилось, как перед пропастью), сделайся эта
кума Прасковья Ивановна именинница. Сделайся она именинница, и
пошли мы
к ней на именины, и застал нас там у нее дождь, и такой дождь, что как из ведра окатывает; а у меня на ту пору еще голова разболелась, потому выпила я у нее три пунша с кисляркой, а эта кислярская для головы нет ее подлее. Взяла я и прилегла в другой комнатке на диванчике.
— Был я выпимши, — сказал он. — До полночи у
кумы просидел. Идучи домой, спьяна полез в реку купаться. Купаюсь я… глядь!
Идут по плотине два человека и что-то черное несут. «Тю!» — крикнул я на них. Они испужались и что есть духу давай стрекача
к макарьевским огородам. Побей меня бог, коли то не барина волокли!
В горницах Марьи Гавриловны шумно
идет пированье. Кипит самовар, по столам и по окнам с пуншем стаканы стоят. Патап Максимыч с Смолокуровым, удельный голова с
кумом Иваном Григорьичем, купцы, что из города в гости
к Манефе приехали, пароходчик из Городца частенько усы в тех стаканах помачивают… Так справляют они древнюю, но забытую братчину-петровщину на том самом месте, где скитская обрядность ее вконец загубила, самую память об ней разнесла, как ветер осенний сухую листву разносит…
— Помаленьку как-нибудь справится, — отвечал Патап Максимыч. — Никитишне из праздников праздник, как стол урядить ее позовут. Вот что я сделаю: поеду за покупками в город, заверну
к Ключову, позову
куму и насчет того потолкую с ней, что искупить, а воротясь домой, подводу за ней
пошлю. Да вот еще что, Аксиньюшка: не запамятуй послезавтра спосылать Пантелея в Захлыстино, стяг свежины на базаре купил бы да две либо три свиные туши, баранины, солонины…
Войдя в горницу, Патап Максимыч увидел, однако, что
кума любезная, повязанная белым платком по голове, сама встречает его. Заслышав голос куманька, не утерпела Никитишна, встала с постели и
пошла к нему навстречу.
Я всякие дальнейшие осведомления почел излишними и даже комнаты не
пошел смотреть, а дал псаломщику ключ от моего номера с доверительною надписью на карточке и поручил ему рассчитаться в гостинице, взять оттуда мои вещи и перевезти всё
к его
куму. Потом я просил его зайти за мною сюда и проводить меня на мое новое жилище.
Никто
к Тимофею в
кумовья не
шел — кого ни просят, всяк смеется над ним да ругается.
— Ах ты,
кум! — Горданов пожал плечами и комически проговорил, — вот что общество так губит: предрассудкам нет конца! Нет, лучше поближе, а не подальше!
Иди сейчас
к генералу, сию же минуту
иди, и до моего приезда умей снискать его любовь и расположение. Льсти, лги, кури ему, — словом, делай что знаешь, это все нужно — добавил он, пихнув тихонько Висленева рукой
к двери.
Зотов поставил на место метлу и
пошел со двора
к своему
куму и соседу Марку Иванычу, торговавшему в бакалейной лавочке.
Прежде всего он призвал
к себе жившего у него бездомного племянника по имени Агапа и объявил ему, чтобы он теперь уже не дул губу на дядино наследство, потому что теперь уже бог
послал к его «худоби» настоящего наследника, а потом приказал этому Агапу, чтобы он сейчас же снарядился в новый чепан и шапку и готовился, чуть забрезжит заря,
идти с посылом до заезжего судейского паныча и до молодой поповны — звать их в
кумовья.