Неточные совпадения
— Теперь последний глоток,
товарищи,
за славу и всех христиан, какие живут на свете!
— Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня почтили, то мой совет: не терять,
товарищи, времени и гнаться
за татарином. Ибо вы сами знаете, что
за человек татарин. Он не станет с награбленным добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не найдешь. Так мой совет:
идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое козаки;
за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного города не много. Итак, мой совет —
идти.
Снарядясь, пустили вперед возы, а сами, пошапковавшись еще раз с
товарищами, тихо
пошли вслед,
за возами.
Она страдала
за эти уродливости и от этих уродливостей, мешавших жить, чувствовала нередко цепи и готова бы была, ради правды, подать руку пылкому
товарищу, другу, пожалуй мужу, наконец… чем бы он ни был для нее, — и
идти на борьбу против старых врагов, стирать ложь, мести сор, освещать темные углы, смело, не слушая старых, разбитых голосов, не только Тычковых, но и самой бабушки, там, где последняя безусловно опирается на старое, вопреки своему разуму, — вывести, если можно, и ее на другую дорогу.
Короче, я объяснил ему кратко и ясно, что, кроме него, у меня в Петербурге нет решительно никого, кого бы я мог
послать, ввиду чрезвычайного дела чести, вместо секунданта; что он старый
товарищ и отказаться поэтому даже не имеет и права, а что вызвать я желаю гвардии поручика князя Сокольского
за то, что, год с лишком назад, он, в Эмсе, дал отцу моему, Версилову, пощечину.
После обеда я
пошел к
товарищам, которые опередили меня. Через день они отправлялись далее; я хотел ехать вслед
за ними, а мне еще надо было запастись меховым платьем и обувью: на Лене могли застать морозы.
Наконец мои
товарищи вернулись. Они сказали, что нагулялись вдоволь, хотя ничего и не видели.
Пошли в столовую и принялись опять
за содовую воду.
Ему ужасно понравилось это, и он пригласил меня смотреть, как она будет приветствовать других наших
товарищей, которые
шли за нами.
Вдруг входит мой
товарищ, поручик,
за мной, с пистолетами: «А, говорит, вот это хорошо, что ты уже встал, пора,
идем».
— Гости проезжие-с… Один-то чиновник, надоть быть из поляков, по разговору судя, он-то
за ней и
послал лошадей отсюдова; а другой с ним
товарищ его али попутчик, кто разберет; по-штатски одеты…
Именье его, состоявшее из двухсот пятидесяти душ в Бронницком уезде под Москвой и в Арзамасском, Нижегородской губернии, в четыреста душ,
пошло на уплату
за содержание его и его
товарищей в тюрьме в продолжение следствия.
Мы потеряли несколько часов
за льдом, который
шел по реке, прерывая все сношения с другим берегом. Жандарм торопился; вдруг станционный смотритель в Покрове объявляет, что лошадей нет. Жандарм показывает, что в подорожной сказано: давать из курьерских, если нет почтовых. Смотритель отзывается, что лошади взяты под
товарища министра внутренних дел. Как разумеется, жандарм стал спорить, шуметь; смотритель побежал доставать обывательских лошадей. Жандарм отправился с ним.
— Нет, хлопцы, нет, не хочу! Что
за разгулье такое! Как вам не надоест повесничать? И без того уже прослыли мы бог знает какими буянами. Ложитесь лучше спать! — Так говорил Левко разгульным
товарищам своим, подговаривавшим его на новые проказы. — Прощайте, братцы! покойная вам ночь! — и быстрыми шагами
шел от них по улице.
Здесь они срывали с себя лохмотья и, выпарившись, уже облеченные во все чистенькое, там же
за пятак остригшись,
шли в трактир Косоурова рядом с банями, а оттуда, в сопровождении трезвых
товарищей, уже ночью исчезали в воротах «крепости».
— А! Это другое дело. Значит, вы не знаете, что Безак схватил Савицкого
за ухо и швырнул в каталажку…
Идите домой и зовите
товарищей на улицу.
В прекрасный зимний день Мощинского хоронили.
За гробом
шли старик отец и несколько аристократических господ и дам, начальство гимназии, много горожан и учеников. Сестры Линдгорст с отцом и матерью тоже были в процессии. Два ксендза в белых ризах поверх черных сутан пели по — латыни похоронные песни, холодный ветер разносил их высокие голоса и шевелил полотнища хоругвей, а над толпой, на руках
товарищей, в гробу виднелось бледное лицо с закрытыми глазами, прекрасное, неразгаданное и важное.
Я сказал матери, что после церкви
пойду к
товарищу на весь день; мать отпустила. Служба только началась еще в старом соборе, когда Крыштанович дернул меня
за рукав, и мы незаметно вышли. Во мне шевелилось легкое угрызение совести, но, сказать правду, было также что-то необыкновенно заманчивое в этой полупреступной прогулке в часы, когда
товарищи еще стоят на хорах собора, считая ектений и с нетерпением ожидая Херувимской. Казалось, даже самые улицы имели в эти часы особенный вид.
На следующий день, с тяжелой головой и с скверным чувством на душе, я
шел купаться и зашел
за одним из
товарищей, жившим в казенном здании, соседнем с гимназией.
Тут зарождалось чувство, из-за которого в семидесятых годах Стрельников
послал на виселицу юношу Разовского, не пожелавшего выдать
товарища…
— Ах ты, боже мой! — И Лихонин досадливо и нервно почесал себе висок. — Борис же все время вел себя в высокой степени
пошло, грубо и глупо. Что это
за такая корпоративная честь, подумаешь? Коллективный уход из редакций, из политических собраний, из публичных домов. Мы не офицеры, чтобы прикрывать глупость каждого
товарища.
— Впрочем, то же самое подтверждали и другие ваши
товарищи, так что
слава эта
за вами уже установившаяся, — проговорил он.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно,
посылают меня по одному экстренному и секретному делу — так что и зайти к вам не могу, потому что
за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой
товарищ, с которым я еду».
— Православные! Митя мой — душа чистая, — что он сделал? Он
за товарищами пошел,
за любимыми… Верно говорит она, —
за что мы детей бросаем? Что нам худого сделали они?
— Вы, Егор, должны были
послать за мной тотчас же, как только к вам пришли! И вы дважды, я вижу, не принимали лекарство — что
за небрежность?
Товарищ,
идите ко мне! Сейчас сюда явятся из больницы
за Егором.
—
Товарищи! — раздался голос Павла. — Солдаты такие же люди, как мы. Они не будут бить нас.
За что бить?
За то, что мы несем правду, нужную всем? Ведь эта правда и для них нужна. Пока они не понимают этого, но уже близко время, когда и они встанут рядом с нами, когда они
пойдут не под знаменем грабежей и убийств, а под нашим знаменем свободы. И для того, чтобы они поняли нашу правду скорее, мы должны
идти вперед. Вперед,
товарищи! Всегда — вперед!
— Да, — усмехаясь, продолжал Николай, — это глупость. Ну, все-таки перед
товарищами нехорошо, — никому не сказал ничего…
Иду. Вижу — покойника несут, ребенка.
Пошел за гробом, голову наклонил, не гляжу ни на кого. Посидел на кладбище, обвеяло меня воздухом, и одна мысль в голову пришла…
—
Иди рядом,
товарищ! — резко крикнул Павел. Андрей пел, руки у него были сложены
за спиной, голову он поднял вверх. Павел толкнул его плечом и снова крикнул...
А утром, чуть свет, когда в доме все еще спали, я уж прокладывал росистый след в густой, высокой траве сада, перелезал через забор и
шел к пруду, где меня ждали с удочками такие же сорванцы-товарищи, или к мельнице, где сонный мельник только что отодвинул шлюзы и вода, чутко вздрагивая на зеркальной поверхности, кидалась в «лотоки» и бодро принималась
за дневную работу.
Товарищ же его
шел по пятам
за подпоручиком и, вытянув морду, с любопытством принюхивался к полам его шинели.
В селе, из которого был портной, пять богатых крестьян снимали у помещика
за 1100 рублей 105 десятин пахотной, черной, как деготь, жирной земли и раздавали ее мужичкам же, кому по 18, кому по 15 рублей. Ни одна земля не
шла ниже двенадцати. Так что барыш был хороший. Сами покупщики брали себе по пяти десятин, и земля эта приходилась им даром. Умер у этих мужиков
товарищ, и предложили они хромому портному итти к ним в
товарищи.
Желание полковника было исполнено. Через
товарищей разузнали, что Лидочка, вместе с сестрою покойного, живет в деревне, что Варнавинцев недели
за две перед сраженьем
послал сестре половину своего месячного жалованья и что вообще положение семейства покойного весьма незавидное, ежели даже оно воспользуется небольшою пенсией, следовавшей, по закону, его дочери. Послана была бумага, чтобы удостовериться на месте, как признавалось бы наиболее полезным устроить полковницкую дочь.
А он что? Как вышел из «заведения» коллежским секретарем (лет двенадцать
за границей потом прожил, все хозяйству учился), так и теперь коллежский секретарь. Даже земские собрания ни разу не посетил, в мировые не баллотировался. Связи все растерял, с бывшими
товарищами переписки прекратил, с деревенскими соседями не познакомился. Только и побывал, однажды в три года, у"интеллигентного работника", полюбопытствовал, как у него хозяйство
идет.
— Отстрадал, наконец, четыре года. Вот, думаю, теперь вышел кандидатом, дорога всюду открыта… Но… чтоб успевать в жизни, видно, надобно не кандидатство, а искательство и подличанье, на которое, к несчастью, я не способен. Моих же
товарищей, идиотов почти,
послали и
за границу и понаделили бог знает чем, потому что они забегали к профессорам с заднего крыльца и целовали ручки у их супруг, немецких кухарок; а мне выпало на долю это смотрительство, в котором я окончательно должен погрязнуть и задохнуться.
Когда кончили читать, Зухин, другие студенты и я, чтоб доказать свое желание быть
товарищем, выпили по рюмке водки, и в штофе почти ничего не осталось. Зухин спросил, у кого есть четвертак, чтоб еще
послать за водкой какую-то старую женщину, которая прислуживала ему. Я предложил было своих денег, но Зухин, как будто не слыхав меня, обратился к Оперову, и Оперов, достав бисерный кошелек, дал ему требуемую монету.
— О, какой рыцарский комплимент! Мсье Александров, вы опасный молодой мужчина… Но, к сожалению, из одних комплиментов в наше время шубу не сошьешь. Я, признаюсь, очень рада тому, что моя Юленька вышла замуж
за достойного человека и сделала прекрасную партию, которая вполне обеспечивает ее будущее. Но, однако,
идите к вашим
товарищам. Видите, они вас ждут.
— Прямо из церкви зайдите к нам, закусить чем бог
послал и выпить
за новобрачных. И
товарищей позовите. Мы звать всех не в состоянии: очень уж тесное у нас помещение; но для вас, милых моих александровцев, всегда есть место. Да и потанцуете немножко. Ну, как вы находите мою Юленьку? Право, ведь недурна?
— Эх, конь! — говорил он, топая ногами и хватаясь в восхищении
за голову, — экий конь! подумаешь. И не видывал такого коня! Ведь всякие перебывали, а небось такого бог не
послал! Что бы, — прибавил он про себя, — что бы было в ту пору этому седоку, как он есть, на Поганую Лужу выехать! Слышь ты, — продолжал он весело, толкая локтем
товарища, — слышь ты, дурень, который конь тебе боле по сердцу?
Одному в таком случае было вертеть не под силу, и обыкновенно
посылали двоих — меня и еще одного из дворян, Б. […еще одного из дворян, Б. — В главе «
Товарищи» упоминается Б-ский — это Иосиф Богуславский, осужденный на десять лет «
за участие в заговоре».]
Из-зa лесику, лесу темного,
Ай-да-люли!
Из-за садику, саду зеленого
Вот и шли-прошли два молодца,
Два молодца, да оба холосты.
Они шли-прошли, да становилися,
Они становилися, разбранилися
Выходила к ним красна девица,
Выходила к ним, говорила им:
Вот кому-нибудь из вас достануся.
Доставалася да парню белому,
Парню белому, белокурому.
Он бере, берет
за праву руку,
Он веде, ведет да вдоль по кругу.
Всем
товарищам порасхвастался:
Какова, братцы, хозяюшка!
Работа в газете
шла чередом. Я уже привык к ней и относился к печатным строчкам с гонорарной точки зрения. Во всяком случае, работа была интересная и очень полезная, потому что вводила в круг новых знаний и новых людей. Своих товарищей-репортеров я видал очень редко,
за исключением неизменного Фрея. «Академия» попрежнему сходилась в трактире Агапыча или в портерной. Прихожу раз утром, незадолго до масленицы, с отчетом в трактир.
Если что-нибудь будет нужно… пожалуйста: я всегда готов к вашим услугам… что вы смотрите на моего
товарища? — не беспокойтесь, он немец и ничего не понимает ни по-французски, ни по-русски: я его беру с собою для того только, чтобы не быть одному, потому что, знаете, про наших немножко нехорошая
слава прошла из-за одного человека, но, впрочем, и у них тоже, у господ немцев-то, этот Пихлер…
А
Шлема Финкельштейн наяривал на барабане утреннюю зорю. Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна
за ночь стеклами и поднимались с нар темные фигуры
товарищей. Некоторые, уже набрав в рот воды, бегали по усыпанному опилками полу, наливали изо рта в горсть воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей над грудой опилок.
Это избиение всех родов форели, противное истинному охотнику до уженья, как и всякая ловля рыбы разными снастями, производится следующим образом: в темную осеннюю ночь отправляются двое охотников, один с пуком зажженной лучины, таща запас ее
за плечами, а другой с острогою; они
идут вдоль по речке и тщательно осматривают каждый омуток или глубокое место, освещая его пылающей лучиной; рыба обыкновенно стоит плотно у берега, прислонясь к нему или к древесным корням; приметив красулю, пестряка, кутему или налима, охотник с острогой заходит с противоположной стороны, а
товарищ ему светит, ибо стоя на берегу, под которым притаилась спящая рыба, ударить ее неловко, да и не видно.
(Берет в руки палку.) Ну, Аркадий, мы с тобой попировали, пошумели, братец; теперь опять
за работу! (Выходит на середину сцены, подзывает Карпа и говорит ему с расстановкой и внушительно.) Послушай, Карп! Если приедет тройка, ты вороти ее, братец, в город; скажи, что господа пешком
пошли. Руку,
товарищ! (Подает руку Счастливцеву и медленно удаляется.)
Первые два-три месяца все
шло хорошо; но по прошествии этого срока Захар принялся
за прежнее рукомесло: свел знакомство с прежними
товарищами, завел шашни.
Отклонив руками ветви ивняка, он снова пустился в путь. Гришка молча последовал
за товарищем. Несколько времени пробирались они кустами; миновав их, они снова остановились. Захар повторил Гришке свои наставления, и оба опять расстались. Гришка
пошел вправо, Захар прямехонько направился к костру, который показался, как только приятели выбрались на опушку ивняка.
Предводитель отступил шаг назад и поправил шапку. Затем он посмотрел направо: вода с этой стороны затопляла реку на далекое расстояние; посмотрел налево: с этой стороны вода простиралась еще дальше. Предводитель снова поправил шапку, тряхнул пилою и
пошел отхватывать прямо, останавливаясь, однако ж, кое-где и ощупывая ногами лед, скрытый под водою. Остальные путники, как бараны, последовали тотчас же
за своим
товарищем.
Вот он, убрав коней,
идет в жаркую, набитую народом избу, крестится, садится
за полную деревянную чашку, ведя веселую речь с хозяйкой и
товарищами.
Товарищи Пепе
идут сзади, кувыркаясь со смеха, и прячутся, как мыши, в кусты,
за углы стен, когда форестьер посмотрит на них спокойным взглядом выцветших глаз.
Товарищи почтительно и молча пожали ей руку, и она
пошла, ведя
за руку Машу. Но у двери снова обернулась и, высоко вскинув голову, сказала Илье...