— Садиться милости просим,
почтеннейший господин Чапурин, — говорил Алексей, указывая на диван Патапу Максимычу. — А ты, Марья Гавриловна, угощенья поставь: чаю, кофею, «чиколату». Чтобы все живой рукой было! Закуску вели сготовить, разных водок поставь, ликеров, рому, коньяку, иностранных вин, которы получше. Почтенного гостя надо в аккурат угостить, потому что сами его хлеб-соль едали.
Неточные совпадения
— Хотел бы очень,
почтеннейший Павел Иванович, показать вам имение, стоящее внимания… Да что,
господа, позвольте спросить, вы обедали?
— Позвольте-ка,
господа, вот я вам покажу замечательный фокус! — закричал вдруг Тальман. — Здесь нэт никакой чудеса или волшебство, а не что иной, как проворство рук. Прошу
почтеннейший публикум обратить внимание, что у меня нет никакой предмет в рукав. Начинаю. Ейн, цвей, дрей… алле гоп!..
— У меня с
господином Тулузовым есть свое небольшое дело, и я просил бы вас,
почтеннейший Иван Петрович, перейти на короткое время в гостиную: я в несколько минут переговорю с
господином Тулузовым, а потом и вас снова приглашу сюда, чтобы рассудить о предполагаемом дворянском пансионе.
— Но,
почтеннейший Иван Петрович, мне теперь неловко в чем бы то ни было противоречить
господину губернскому предводителю, поймите вы это! От него зависит успех моей баллотировки.
— Вот вам,
господа, и пример и поучение!
Почтеннейший Иван Иваныч есть, так сказать, первообраз всех наших финансистов. Он не засматривается по сторонам, не хитрит, не играет статистикой, не знает извилистых путей, а говорит прямо: по рублику с души! Или, говоря другими словами: с голого по нитке — проворному рубашку! А дураку — шиш! Так ли я говорю?
Поймите,
господа, что я вам говорю, и сообразуйтесь!» Да-с,
почтеннейший Разумник Семеныч, я был бы совершенно счастливым начальником, если б это оказалось возможным!
—
Почтеннейшие госпожи и милостивые
господа!
— Много званых, но мало избранных, — так начал он речь свою, — очень рад,
господа, что имею дело с почтенными представителями одного из
почтеннейших сословий нашего любимого отечества, нашей дорогой сердцу России.
Бакин. Каждому по заслугам, князь. И кроме того, человек щедрый, гостеприимный, отличный семьянин.
Господа, заметьте это! Это редкость в наше время. Ну, одним словом, человек
почтеннейший во всех отношениях. Так я говорю?
Бакин. И этот,
господа,
почтеннейший во всех отношениях человек и отличный семьянин пожелал осчастливить своей благосклонностью девицу и именно Негину. Что тут дурного, я вас спрашиваю. Он очень учтиво говорит ей: «Хотите, душенька, идти ко мне на содержание?» А она изволила обидеться и расплакаться.
— Сознайтесь,
господин Фарр, что вы согрешили немножко! — приветствовал он английского делегата с бокалом в руках, — потому что ведь ежели Англия, благодаря инсулярному положению, имеет многие инсулярные добродетели, так ведь и инсулярных пороков у ней не мало! Жадность-то ваша к деньгам в пословицу ведь вошла! А? так, что ли?
Господа! выпьем за здоровье нашего сотоварища,
почтеннейшего делегата Англии!
— Извините,
почтеннейший! — отвечал хозяин. — Не смею положить вас почивать в другой комнате: у меня в доме больные дети — заснуть не дадут; а здесь вам никто не помешает. Холода же вы,
господа военные, не боитесь: кто всю зиму провел на биваках, тому эта комната должна показаться теплее бани.
— Жареные рябчики! — вскричал толстый
господин, провожая жадным взором служанку, которая на большом блюде начала разносить жаркое. — Ну вот,
почтеннейший, — продолжал он, обращаясь к худощавому старику, — не говорил ли я вам, что блюда блюдам розь. В «Мысе Доброй Надежды» и пять блюд, но подают ли там за общим столом вот это? — примолвил он, подхватя на вилку жареного рябчика.
— Ну что,
почтеннейший! — сказал толстый
господин, — что скажете нам новенького?
— Да, да,
почтеннейший! — затрещал он опять, — вот мы с вами теперь в каких субтильных обстоятельствах обретаемся! А дочки ваши, с зятьком вашим, Владимиром Васильевичем, под вашим кровом над вами потешаются вдоволь! И хоть бы вы их, по обещанию, прокляли! И на это вас не хватило! Да и куда вам с Владимиром Васильевичем тягаться? Еще Володькой его называли! Какой он для вас Володька? Он — Владимир Васильевич,
господин Слёткин, помещик,
барин, а ты — кто такой?
— Да,
почтеннейшая моя, живал и видал людей, да и опять так заживу… Однако скажите мне имена и фамилии этих
господ: на адресе надобно будет означить имена их и фамилии.
Студент. По задаткам натуры — ничтожный синьор, вот и все. Я, как взглянул на эту личность, убедился, что в нем все фальшь. Как хотите — индивидуум, служащий по акцизному правлению, имеющий и лошадку, и квартиру, и две тысячи жалованья, — уж никак не новый человек. А новый синьор, вот и все. Как же! Он при мне раз сказал, что студенты — ребята!.. Вот понятие этих
господ!.. Дрянь-с,
почтеннейшая, дрянь вся эта компания честная. Нет-с, наскучило мне все это. Надо в Москву ехать.
Фон Ранкен. Да, нужно быть внимательнее. И пожалуйста,
почтеннейшая, не зовите меня полковник, а зовите просто
господин фон Ранкен. А где же Ольга… не знаю, как дальше.
Почтеннейшая публика! Дело мое не проиграно! Права мои восстановлены! Вы видите, что преграды рухнули! Этот
господин провалился в окошко! Вам остается быть свидетелями счастливого свиданья двух влюбленных после долгой разлуки! Если они потратили много сил на преодоление препятствий, — то теперь зато они соединяются навек!
Что, она не хочет идти? Не бойся,
господин, она пойдет и будет любить тебя… это просто девичий стыд,
господин! Вот Я подстегну ее этим концом веревки — хочешь, Я доведу ее до твоей опочивальни, до самого твоего ложа, добрый
господин? Возьми ее с веревкой, веревку Я отдаю даром, но избавь Меня от небесной красоты! У нее лицо пресветлой Мадонны, она дочь
почтеннейшего Фомы Магнуса, и они оба украли: один свое имя и белые руки, другая — свой пречистый лик! Ах!..
— Ваше достояние,
господин пастор! ваше?.. — произнес, горько усмехаясь, карикатурный бог. — Не благоугодно ли вам шуткою произвесть смехотворение в сем
почтеннейшем обществе? Аполлон всегда готов отвечать Минерве.
— Вот я это люблю, meine Kindchen! Спорьте всегда в любви и преданности к королю своему. Продолжайте,
господа, анатомировать Паткуля, который нам многим сделал глубокие операции; но между тем не забудьте, маменька, что для нас, солдат, есть лагерные часы обедать, выпить рюмку и спать. За кем далее черед? Да, что скажет нам
почтеннейший мариенбургский патриарх?