Неточные совпадения
Старуха посмотрела на него пристально и покачала головой.
Вот наконец мы пришли;
смотрим: вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа. Офицеры и казаки толкуют горячо между собою: женщины воют, приговаривая и причитывая. Среди их бросилось мне в глаза значительное лицо
старухи, выражавшее безумное отчаяние. Она сидела
на толстом бревне, облокотясь
на свои колени и поддерживая голову руками: то была мать убийцы. Ее губы по временам шевелились: молитву они шептали или проклятие?
— А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся… — возразила
старуха, да и не кончила речи, открыла рот и
смотрела на него почти со страхом, желая знать, что он
на это скажет.
Он стоял,
смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей
на лестницу, та самая, в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже
на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время!
Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
«Довольно! — произнес он решительно и торжественно, — прочь миражи, прочь напускные страхи, прочь привидения!.. Есть жизнь! Разве я сейчас не жил? Не умерла еще моя жизнь вместе с старою
старухой! Царство ей небесное и — довольно, матушка, пора
на покой! Царство рассудка и света теперь и… и воли, и силы… и
посмотрим теперь! Померяемся теперь! — прибавил он заносчиво, как бы обращаясь к какой-то темной силе и вызывая ее. — А ведь я уже соглашался жить
на аршине пространства!
Старуха взглянула было
на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она
смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется,
смотри она так, не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
В городе, подъезжая к дому Безбедова, он увидал среди улицы забавную группу: полицейский, с разносной книгой под мышкой,
старуха в клетчатой юбке и с палкой в руках, бородатый монах с кружкой
на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча
смотрели на крышу флигеля; там, у трубы, возвышался, качаясь, Безбедов в синей блузе, без пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились к тесу крыши.
Самгин старался не
смотреть на него, но
смотрел и ждал, что старичок скажет что-то необыкновенное, но он прерывисто, тихо и певуче бормотал еврейские слова, а красные веки его мелко дрожали. Были и еще старики,
старухи с такими же обнаженными глазами. Маленькая женщина, натягивая черную сетку
на растрепанные рыжие волосы одной рукой, другой размахивала пред лицом Самгина, кричала...
Пара темно-бронзовых, монументально крупных лошадей важно катила солидное ландо: в нем —
старуха в черном шелке, в черных кружевах
на седовласой голове, с длинным, сухим лицом; голову она держала прямо, надменно, серенькие пятна глаз
смотрели в широкую синюю спину кучера, рука в перчатке держала золотой лорнет. Рядом с нею благодушно улыбалась, кивая головою, толстая дама, против них два мальчика, тоже неподвижные и безличные, точно куклы.
Обломов не помнил, где он сидит, даже сидел ли он: машинально
смотрел и не замечал, как забрезжилось утро; слышал и не слыхал, как раздался сухой кашель
старухи, как стал дворник колоть дрова
на дворе, как застучали и загремели в доме, видел и не видал, как хозяйка и Акулина пошли
на рынок, как мелькнул пакет мимо забора.
Он задумчиво стоял в церкви,
смотрел на вибрацию воздуха от теплящихся свеч и
на небольшую кучку провожатых: впереди всех стоял какой-то толстый, высокий господин, родственник, и равнодушно нюхал табак. Рядом с ним виднелось расплывшееся и раскрасневшееся от слез лицо тетки, там кучка детей и несколько убогих
старух.
Мы
посмотрели опять
на бегущую все еще вдали
старуху и повернули к выходу, как вдруг из домика торопливо вышел заспанный старик и отпер нам калитку, низко кланяясь и прося войти.
Бывают же странности: никто-то не заметил тогда
на улице, как она ко мне прошла, так что в городе так это и кануло. Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших
старух, они мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно, я все тотчас понял. Она вошла и прямо глядит
на меня, темные глаза
смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках. Старики и
старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой
смотрит издали
на играющих.
Тут Григорий Григорьевич еще вздохнул раза два и пустил страшный носовой свист по всей комнате, всхрапывая по временам так, что дремавшая
на лежанке
старуха, пробудившись, вдруг
смотрела в оба глаза
на все стороны, но, не видя ничего, успокоивалась и засыпала снова.
В дверную щель с ужасом
смотрела старая няня. Она оторопела совсем, когда гости пошли в детскую. Тарас-то Семеныч рехнулся, видно,
на старости лет. Хозяин растерялся не меньше
старухи и только застегивал и расстегивал полу своего старомодного сюртука.
Мне было лень спросить — что это за дело? Дом наполняла скучная тишина, какой-то шерстяной шорох, хотелось, чтобы скорее пришла ночь. Дед стоял, прижавшись спиной к печи, и
смотрел в окно прищурясь; зеленая
старуха помогала матери укладываться, ворчала, охала, а бабушку, с полудня пьяную, стыда за нее ради, спровадили
на чердак и заперли там.
«
Старуха» Белоконская выслушала все лихорадочные и отчаянные признания Лизаветы Прокофьевны и нисколько не тронулась слезами сбитой с толку матери семейства, даже
посмотрела на нее насмешливо.
Она первая ее и выдала
на позор: когда в деревне услышали, что Мари воротилась, то все побежали
смотреть Мари, и чуть не вся деревня сбежалась в избу к
старухе: старики, дети, женщины, девушки, все, такою торопливою, жадною толпой.
На пожарище Марья столкнулась носом к носу с Ермошкой, который нарочно пришел из Балчуговского завода, чтобы
посмотреть на пожарище и
на сгоревшую
старуху…
Кожин только
посмотрел на него остановившимися страшными глазами и улыбнулся. У него по странной ассоциации идей мелькнула в голове мысль: почему он не убил Карачунского, когда встрел его ночью
на дороге, — все равно бы отвечать-то. Произошла раздирательная сцена, когда Кожина повели в город для предварительного заключения.
Старуху Маремьяну едва оттащили от него.
А баушка Лукерья все откладывала серебро и бумажки и
смотрела на господ такими жадными глазами, точно хотела их съесть. Раз, когда к избе подкатил дорожный экипаж главного управляющего и из него вышел сам Карачунский,
старуха ужасно переполошилась, куда ей поместить этого самого главного барина. Карачунский был вызван свидетелем в качестве эксперта по делу Кишкина. Обе комнаты передней избы были набиты народом, и Карачунский не знал, где ему сесть.
Он сразу почуял что-то неладное и грозно
посмотрел на трепетавшую
старуху, потом хотел что-то сказать, но в этот критический момент под самым окном раздалась пьяная песня...
Устинья Марковна стояла посреди избы, когда вошел Кожин. Она в изумлении раскрыла рот, замахала руками и бессильно опустилась
на ближайшую лавку, точно перед ней появилось привидение. От охватившего ее ужаса
старуха не могла произнести ни одного слова, а Кожин стоял у порога и
смотрел на нее ничего не видевшим взглядом. Эта немая сцена была прервана только появлением Марьи и Мыльникова.
Избы стояли без дворов: с улицы прямо ступай
на крыльцо. Поставлены они были по-старинному: срубы высокие, коньки крутые, оконца маленькие. Скоро вышла и сама мать Енафа, приземистая и толстая
старуха. Она остановилась
на крыльце и молча
смотрела на сани.
Когда ей делалось особенно тяжело,
старуха посылала за басурманочкой и сейчас же успокаивалась. Нюрочка не любила только, когда бабушка упорно и долго
смотрела на нее своими строгими глазами, — в этом взгляде выливался последний остаток сил бабушки Василисы.
Обернувшись,
старуха с удивлением
посмотрела на раннюю гостью.
Тишка только
посмотрел на нее, ничего не ответил и пошел к себе
на покос, размахивая уздой. Ганна набросилась тогда
на Федорку и даже потеребила ее за косу, чтобы не заводила шашней с кержачатами. В пылу гнева она пригрозила ей свадьбой с Пашкой Горбатым и сказала, что осенью в заморозки окрутят их. Так решили старики и так должно быть. Федорка не проронила ни слова, а только побелела, так что Ганне стало ее жаль, и
старуха горько заплакала.
В избу начали набиваться соседи, явившиеся
посмотреть на басурмана: какие-то
старухи, старики и ребятишки, которых Мухин никогда не видал и не помнил. Он ласково здоровался со всеми и спрашивал, чьи и где живут. Все его знали еще ребенком и теперь
смотрели на него удивленными глазами.
Старуха Мавра с удивлением
посмотрела на дочь, что та ничего не знает, и только головой указала
на лужок у реки. Там с косой Наташки лихо косил какой-то здоровенный мужик, так что слышно было, как жесткая болотная трава свистела у него под косой.
Несмотря
на видную простоту и безыскусственность этих отношений, они сильно не нравились
старухе, и она с ожесточением
смотрела на связь Лизы с людьми, из которых, по мнению Абрамовны, одни были простяки и подаруи, а другие — дармоеды и объедалы.
Сотский сейчас и с заметным удовольствием развязал его. Вихров в это время оглянулся, чтобы
посмотреть, как
старуха идет; та шла покойно. Вихров хотел опять взглянуть
на старика, но того уж не было…
Мужики из селенья стояли молча и мрачно
смотрели на все это. Сотский связал руки старику своим кушаком, а
старухе — своим поясом.
— Это я, видишь, Ваня,
смотреть не могу, — начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как эти маленькие, невинные создания дрогнут от холоду
на улице… из-за проклятых матерей и отцов. А впрочем, какая же мать и вышлет такого ребенка
на такой ужас, если уж не самая несчастная!.. Должно быть, там в углу у ней еще сидят сироты, а это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм! Не княжеские дети! Много, Ваня,
на свете… не княжеских детей! гм!
На той неделе и то Вера Панкратьевна, старуха-то, говорит: «Ты у меня
смотри, Александра Александрыч,
на попятный не вздумай; я, говорит, такой счет в правленье представлю, что угоришь!» Вот оно и выходит, что теперича все одно: женись — от начальства
на тебя злоба, из службы, пожалуй, выгонят; не женись — в долгу неоплатном будешь, кажный обед из тебя тремя обедами выйдет, да чего и во сне-то не видал, пожалуй, в счет понапишут.
Старуха встала, глухо кашляя и злобно
посматривая на меня. Она одною рукой уперлась об косяк двери, а другою держала себя за грудь, из которой вылетали глухие и отрывистые вопли. И долгое еще время, покуда я сидел у Мавры Кузьмовны, раздавалось по всему дому ее голошение, нагоняя
на меня нестерпимую тоску.
Вон в доме первогильдейного купца, в наугольной комнате, примащивается старуха-мать поправить лампаду, горящую перед богатой божницей, сердито
посматривая на лежанку, где заснула молодая ее невестка, только что привезенная из Москвы.
Ее начал серьезно лечить Сверстов, объявивши Егору Егорычу и Сусанне, что
старуха поражена нервным параличом и что у нее все более и более будет пропадать связь между мозгом и языком, что уже и теперь довольно часто повторялось; так, желая сказать: «Дайте мне ложку!» — она говорила: «Дайте мне лошадь!» Муза с самого первого дня приезда в Кузьмищево все
посматривала на фортепьяно, стоявшее в огромной зале и про которое Муза по воспоминаниям еще детства знала, что оно было превосходное, но играть
на нем она не решалась, недоумевая, можно ли так скоро после смерти сестры заниматься музыкой.
— Да почйсть что одна. Иногда разве вечером вздумает в дураки играть — ну, играем. Да и тут: середь самой игры остановятся, сложат карты и начнут говорить. А я
смотрю. При покойнице, при Арине Петровне, веселее было. При ней он лишнее-то говорить побаивался; нет-нет да и остановит
старуха. А нынче ни
на что не похоже, какую волю над собой взял!
Ее вопли будили меня; проснувшись, я
смотрел из-под одеяла и со страхом слушал жаркую молитву. Осеннее утро мутно заглядывает в окно кухни, сквозь стекла, облитые дождем;
на полу, в холодном сумраке, качается серая фигура, тревожно размахивая рукою; с ее маленькой головы из-под сбитого платка осыпались
на шею и плечи жиденькие светлые волосы, платок все время спадал с головы;
старуха, резко поправляя его левой рукой, бормочет...
Когда я говорю о Смуром и его книгах, они
смотрят на меня подозрительно;
старуха говорит, что книги сочиняют дураки и еретики.
— Мне говорил отец Алексей, что ты даром проповеди и хорошим умом обладаешь. Он сам в этом ничего не смыслит, а верно от людей слышал, а я уж давно умных людей не видала и вот захотела со скуки
на тебя
посмотреть. Ты за это
на старуху не сердись.
Одна
старуха Патимат — мать Хаджи-Мурата, не вышла, а осталась сидеть, как она сидела, с растрепанными седеющими волосами,
на полу сакли, охватив длинными руками свои худые колени, и, мигая своими жгучими черными глазами,
смотрела на догорающие ветки в камине.
Поп звонко хохотал, вскидывая голову, как туго взнузданная лошадь; длинные волосы падали ему
на угреватые щёки, он откидывал их за уши, тяжко отдувался и вдруг, прервав смех,
смотрел на людей, строго хмурясь, и громко говорил что-нибудь от писания. Вскоре он ушёл, покачиваясь, махая рукою во все стороны, сопровождаемый старым дьяконом, и тотчас же высокая
старуха встала, поправляя
на голове тёмный платок, и начала говорить громко и внушительно...
Ему казалось, что все окна домов
смотрят на него насмешливо, все человечьи глаза подозрительно и хмуро. Иногда короткою искрою мелькал более мягкий взгляд, это бывало редко, и он заметил, что дружелюбно
смотрят только глаза
старух.
Этот глупый вопрос окончательно сбил меня с толку. Не понимаю, отчего она назвала меня вольтижером? Но такие вопросы ей были еще нипочем. Перепелицына нагнулась и пошептала ей что-то
на ухо; но
старуха злобно махнула рукой. Я стоял с разинутым ртом и вопросительно
смотрел на дядю. Все переглянулись, а Обноскин даже оскалил зубы, что ужасно мне не понравилось.
Многие старики или
старухи говорили простые слова усердия и любви, иные даже плакали, и все вообще
смотрели на молодую радостно и приветно.
Я вышел
на крыльцо в сопровождении Мануйлихи. Полнеба закрыла черная туча с резкими курчавыми краями, но солнце еще светило, склоняясь к западу, и в этом смешении света и надвигающейся тьмы было что-то зловещее.
Старуха посмотрела вверх, прикрыв глаза, как зонтиком, ладонью, и значительно покачала головой.
Я
посмотрел на нее.
Старуху одолевал сон, показалось мне, и стало почему-то страшно жалко ее. Конец рассказа она вела таким возвышенным, угрожающим тоном, а все-таки в этом тоне звучала боязливая, рабская нота.
Старуха помолчала и
посмотрела в степь, где всё густела тьма. Искорки горящего сердца Данко вспыхивали где-то далеко и казались голубыми воздушными цветами, расцветая только
на миг.