Неточные совпадения
Венчали их в сельской церкви, после обедни в воскресенье, и потом гостям предложен был парадный завтрак в большой
зале старого дома, которую перед тем за неделю мыли, чистили, скребли, чтоб отпировать в ней в
последний раз.
Антонида Ивановна тихонько засмеялась при
последних словах, но как-то странно, даже немного болезненно, что уж совсем не шло к ее цветущей здоровьем фигуре. Привалов с удивлением посмотрел на нее. Она тихо опустила глаза и сделала серьезное лицо. Они прошли молча весь
зал, расталкивая публику и кланяясь знакомым. Привалов чувствовал, что мужчины с удивлением следили глазами за его дамой и отпускали на ее счет разные пикантные замечания, какие делаются в таких случаях.
— Естем до живего доткнентным! (Я оскорблен до
последней степени!) — раскраснелся вдруг маленький пан как рак и живо, в страшном негодовании, как бы не желая больше ничего слушать, вышел из комнаты. За ним, раскачиваясь, последовал и Врублевский, а за ними уж и Митя, сконфуженный и опешенный. Он боялся Грушеньки, он предчувствовал, что пан сейчас раскричится. Так и случилось. Пан вошел в
залу и театрально встал пред Грушенькой.
Воспользовавшись тем, что Дмитрий Федорович, ворвавшись в
залу, на минуту остановился, чтоб осмотреться, Григорий обежал стол, затворил на обе половинки противоположные входным двери
залы, ведшие во внутренние покои, и стал пред затворенною дверью, раздвинув обе руки крестом и готовый защищать вход, так сказать, до
последней капли.
В этом месте защитника прервал довольно сильный аплодисмент. В самом деле,
последние слова свои он произнес с такою искренне прозвучавшею нотой, что все почувствовали, что, может быть, действительно ему есть что сказать и что то, что он скажет сейчас, есть и самое важное. Но председатель, заслышав аплодисмент, громко пригрозил «очистить»
залу суда, если еще раз повторится «подобный случай». Все затихло, и Фетюкович начал каким-то новым, проникновенным голосом, совсем не тем, которым говорил до сих пор.
В
последний день масленицы все люди, по старинному обычаю, приходили вечером просить прощения к барину; в этих торжественных случаях мой отец выходил в
залу, сопровождаемый камердинером. Тут он делал вид, будто не всех узнает.
Наконец вдруг, словно по манию волшебства, все утихло. Уехали. Девушки в
последний раз стрелой пробежали из лакейской по коридору и словно в воду канули. Отец выходит в
зал и одиноко пьет чай.
Дамы целуются; девицы удаляются в
зал, обнявшись, ходят взад и вперед и шушукаются. Соловкина — разбитная дама, слегка смахивающая на торговку; Верочка действительно с горбиком, но лицо у нее приятное. Семейство это принадлежит к числу тех, которые, как говорится,
последнюю копейку готовы ребром поставить, лишь бы себя показать и на людей посмотреть.
Билеты для входа в Собрание давались двоякие: для членов и для гостей. Хотя
последние стоили всего пять рублей ассигнациями, но матушка и тут ухитрялась, в большинстве случаев, проходить даром. Так как дядя был исстари членом Собрания и его пропускали в
зал беспрепятственно, то он передавал свой билет матушке, а сам входил без билета. Но был однажды случай, что матушку чуть-чуть не изловили с этой проделкой, и если бы не вмешательство дяди, то вышел бы изрядный скандал.
Сам Красовский был тоже любитель этого спорта, дававшего ему большой доход по трактиру. Но
последнее время, в конце столетия, Красовский сделался ненормальным, больше проводил время на «Голубятне», а если являлся в трактир, то ходил по
залам с безумными глазами, распевал псалмы, и… его, конечно, растащили: трактир, когда-то «золотое дно», за долги перешел в другие руки, а Красовский кончил жизнь почти что нищим.
Полуянов был осужден. Его приговорили к ссылке в не столь отдаленные места Сибири, что было равносильно возвращению на родину. Он опять упал духом и вместо
последнего слова расплакался самым глупым образом. Его едва успокоили. В момент приговора Харитины в
зале суда уже не было. Она перестала интересоваться делом и уехала с доктором утешать Прасковью Ивановну.
Арапов стал читать новый нумер лондонского журнала и прочел его от первой строчки до
последней. Все слушали, кроме Белоярцева и Завулонова, которые, разговаривая между собою полушепотом, продолжали по-прежнему ходить по
зале.
— Ванька-Встанька у нас вчера подох в
зале. Прыгал-прыгал, а потом вдруг и окочурился… Что ж, по крайней мере легкая смерть! И еще я забыла вас спросить, Сергей Иванович… Это уж
последнее… Есть бог или нет?
Веселенький деревенский домик полковника, освещенный солнцем, кажется, еще более обыкновенного повеселел. Сам Михайло Поликарпыч, с сияющим лицом, в своем домашнем нанковом сюртуке, ходил по
зале: к нему вчера только приехал сын его, и теперь, пока тот спал еще, потому что всего было семь часов утра, полковник разговаривал с Ванькой, у которого от
последней, вероятно, любви его появилось даже некоторое выражение чувств в лице.
Когда все собрались в обеденную
залу, в которой принимал гостей генерал, общее напряжение достигло
последних границ.
Я заметил, что сидевшие по стенам
залы маменьки с беспокойством следили за Корепановым, как только он подходил к их детищам, и пользовались первым удобным случаем, чтобы оторвать
последних от сообщества с человеком, которого они, по-видимому, считали опасным.
Первого князь встретил с некоторым уважением, имея в суде кой-какие делишки, а двум
последним сказал по несколько обязательных любезностей, и когда гости введены были к хозяйке в гостиную, то судья остался заниматься с дамами, а инвалидный начальник и винный пристав возвратились в
залу и присоединились к более приличному для них обществу священника и станового пристава.
Вообще Флегонт Михайлыч в
последнее время начал держать себя как-то странно. Он ни на шаг обыкновенно не оставлял племянницы, когда у них бывал Калинович: если Настенька сидела с тем в гостиной — и он был тут же; переходили молодые люди в
залу — и он, ни слова не говоря, а только покуривая свою трубку, следовал за ними; но более того ничего не выражал и не высказывал.
— Знаю, знаю. Но вы, как я слышал, все это поправляете, — отвечал князь, хотя очень хорошо знал, что прежний становой пристав был человек действительно пьющий, но знающий и деятельный, а новый — дрянь и дурак; однако все-таки, по своей тактике, хотел на первый раз обласкать его, и тот, с своей стороны, очень довольный этим приветствием, заложил большой палец левой руки за
последнюю застегнутую пуговицу фрака и, покачивая вправо и влево головою, начал расхаживать по
зале.
— Да. Так вот танцевал я больше с нею и не видал, как прошло время. Музыканты уж с каким-то отчаянием усталости, знаете, как бывает в конце бала, подхватывали всё тот же мотив мазурки, из гостиных поднялись уже от карточных столов папаши и мамаши, ожидая ужина, лакеи чаще забегали, пронося что-то. Был третий час. Надо было пользоваться
последними минутами. Я еще раз выбрал ее, и мы в сотый раз прошли вдоль
залы.
Из большой
залы в Скворешниках (той самой, в которой состоялось
последнее свидание Варвары Петровны и Степана Трофимовича) пожар был как на ладони.
Но однажды в клубе, когда он, по какому-то горячему поводу, проговорил этот афоризм собравшейся около него кучке клубных посетителей (и всё людей не
последних), Николай Всеволодович, стоявший в стороне один и к которому никто и не обращался, вдруг подошел к Павлу Павловичу, неожиданно, но крепко ухватил его за нос двумя пальцами и успел протянуть за собою по
зале два-три шага.
Отворились боковые двери Белой
залы, до тех пор запертые, и вдруг появилось несколько масок. Публика с жадностью их обступила. Весь буфет до
последнего человека разом ввалился в
залу. Маски расположились танцевать. Мне удалось протесниться на первый план, и я пристроился как раз сзади Юлии Михайловны, фон Лембке и генерала. Тут подскочил к Юлии Михайловне пропадавший до сих пор Петр Степанович.
— Не знаю-с, что известно графу, но я на днях уезжаю в Петербург и буду там говорить откровенно о положении нашей губернии и дворянства, — сказал сей
последний в заключение и затем, гордо подняв голову, вышел из
залы.
Доктору, кажется, досадно было, что Аггей Никитич не знает этого, и, как бы желая поразобраться с своими собственными мыслями, он вышел из гостиной в
залу, где принялся ходить взад и вперед, причем лицо его изображало то какое-то недоумение, то уверенность, и в
последнем случае глаза его загорались, и он начинал произносить сам с собою отрывистые слова. Когда потом gnadige Frau, перестав играть в шахматы с отцом Василием, вышла проводить того, Сверстов сказал ей...
Помимо отталкивающего впечатления всякого трупа, Петр Григорьич, в то же утро положенный лакеями на стол в огромном танцевальном
зале и уже одетый в свой павловский мундир, лосиные штаны и вычищенные ботфорты, представлял что-то необыкновенно мрачное и устрашающее: огромные ступни его ног, начавшие окостеневать, перпендикулярно торчали; лицо Петра Григорьича не похудело, но только почернело еще более и исказилось; из скривленного и немного открытого в одной стороне рта сочилась белая пена; подстриженные усы и короткие волосы на голове ощетинились; закрытые глаза ввалились; обе руки, сжатые в кулаки, как бы говорили, что
последнее земное чувство Крапчика было гнев!
Все милое сердцу оставлял он, и оставлял не для того, чтоб украсить собой одну из
зал величественного здания, выходящего окнами на Сенатскую площадь, а для того, чтобы примкнуть в ряды ропщущих и бесплодно-чающих, которыми в
последнее время как-то особенно переполнены стогны Петербурга.
Мать решила, что это прекрасно и, взяв с хозяина слово, что он в
залу уже никого, кроме нас, не пустит, велела подать самовар.
Последнее распоряжение матушки тотчас же вызвало со стороны Бориса осторожное, шепотом выраженное замечание, что, мол, этак, не спросивши наперед цены, на постоялом дворе ничего спрашивать невозможно.
Между тем все эти
последние истории продолжали быть обдержаниями или напастями невольными: так, прощальный обед, которым княгиня отвлекла почти всех дворян от обеда, данного в пустой
зале собрания графу, вовсе не был ею рассчитан на какую-нибудь обиду, а совпал с этим обстоятельством совершенно случайно, или уже после того действительно нет на свете никаких случаев, а есть на все только одна неисповедимая воля, без которой не падает ни волос с головы, ни воробей с кровли.
— Ни одной ночи, — говорит, — бедная, не спала: все, бывало, ходила в белый
зал гулять, куда, кроме как для балов, никто и не хаживал. Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все ходит, или сядет у окна, в которое с улицы фонарь светит, да на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать, что она до самых
последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и с той поры словно от княжны оторвалась.
Ни чиновники, ни воспитанники не уважали его, и еще до отъезда моего на
последнюю вакацию, во время обеда, когда директор ходил по столовой
зале, он был публично осмеян учениками, раздраженными за дурную кашу, в которой кто-то нашел кусок свечного сала.
Когда из небольших сеней мы переступили в главную
залу, то как раз попали на воскресный молитвенный хор всего училища и на
последние аккорды органа, после которых слушавшие проповедь, расходятся.
Почти ежедневно через
залу, где мы играли, в кабинет к отцу проходил с бумагами его секретарь, Борис Антонович Овсяников. Часто
последний обращался ко мне, обещая сделать превосходную игрушку — беговые санки, и впоследствии я не мог видеть Бориса Антоновича без того, чтобы не спросить: «Скоро ли будут готовы санки?» На это следовали ответы, что вот только осталось выкрасить, а затем высушить, покрыть лаком, обить сукном и т. д. Явно, что санки существовали только на словах.
Офицер, выйдя в
залу, встал около другого офицера, тоже своего приятеля. Сей
последний, увидев проходившую мимо их Лизавету Васильевну, заметил...
Высоким господином интересовались, кажется, многие дамы: некоторые на него взглядывали, другие приветливо ему кланялись, а одна молодая дама даже с умыслом села близ него, потому что, очень долго заставив своего кавалера, какого-то долговязого юношу, носить по
зале стул, наконец показала на колонну, около которой стоял франт; но сей
последний решительно не обратил на нее внимания и продолжал лениво смотреть на свои усы.
Наконец уехал
последний гость. Красный круг на дороге закачался, поплыл в сторону, сузился и погас — это Василий унес с крыльца лампу. В прошлые разы обыкновенно, проводив гостей, Петр Дмитрич и Ольга Михайловна начинали прыгать в
зале друг перед другом, хлопать в ладоши и петь: «Уехали! уехали! уехали!» Теперь же Ольге Михайловне было не до того. Она пошла в спальню, разделась и легла в постель.
Все было — о, и
зала — о, и потолок — о, и ладан — о, и кадило — о. И когда уходили священники, ничего от них не оставалось, кроме
последнего, в филодендронах, о — ладана.
Последняя панихида, собравшая всех жителей замка в провославную церковь, была назначена в восемь часов, но так как к ней ожидались высшие лица, после которых неделикатно было входить в церковь, то все отправились туда гораздо ранее. В
зале у покойника осталась одна кадетская смена: Г — тон, В — нов, 3-ский и К-дин. Ни в одной из прилегавших огромных комнат не было ни души…
Тот адъютант, который был
последним лицом, заглянувшим сюда перед панихидою, и теперь торопливо вбежал первый в траурную
залу и воскликнул...
Мне этот
зал напомнил страшный мир,
Где я бродил слепой, как в дикой сказке,
И где застиг меня
последний пир.
Вечер кончился как-то странно. Одни выходили из
залы в недоумении, другие, то есть большинство, весьма шумно. Там и сям, как
последние выстрелы отступающих солдат, раздавались еще выкрики: «Шишкина!.. Орла! Bis!.. Браво!.. Шишкина!»
Крайне встревоженная и даже раздосадованная
последним обстоятельством, она наскоро вдела в туфли босые ножки, торопливо накинула на плечи шлафрок и пошла в
залу.
Но вот раздался кабинетный звонок, и дежурный канцелярист, застегивая
последнюю пуговицу вицмундира, со всех ног бросился на призыв его превосходительства. По прошествии некоторого времени он опять показался в
зале и собственноручно открыл самым торжественным образом половину двери. Послышались веские шаги, с легким скрипом — и в дверях появился Непомук Анастасьевич Гржиб-Загржимбайло.
Заняв все подоконники в
зале, выходившей окнами на улицу, приютки махали платками, кивали, кланялись и кричали
последнее приветствие уезжавшей подруге.
Дом и усадьба Бодростиных представляли нечто ужасное. В большом
зале, где происходил вчерашний пир, по-прежнему лежал на столе труп Бодростина, а в боковой маленькой
зале нижнего этажа пристройки, где жила
последнее время Лара, было сложено на диване ее бездыханное, покрытое белою простыней, тело.
Ночь уходила; пропели
последние петухи; Михаил Андреевич Бодростин лежал бездыханный в большой
зале, а Иосаф Платонович Висленев сидел на изорванном кресле в конторе; пред ним, как раз насупротив, упираясь своими ногами в ножки его кресла, помещался огромный рыжий мужик, с длинною палкой в руках и дремал, у дверей стояли два другие мужика, тоже с большими палками, и оба тоже дремали, между тем как под окнами беспрестанно шмыгали дворовые женщины и ребятишки, старавшиеся приподняться на карниз и заглянуть чрез окно на убийцу, освещенного сильно нагоревшим сальным огарком.
Я вышел в
зал и увидел перед собою представительного Пенькновского, ощутил всю трудность возложенного на меня поручения, тем более что не знал, чем оно вызвано. Одну минуту мне пришло в голову, уж не сделал ли он предложения моей maman, но, вспомнив, что он в
последнее время усвоил себе привычку говорить с женщинами с особенной тихой развязностью, я счел свою догадку преждевременной и просто попросил его в свою комнату.
После обедни нас повели завтракать… Старшие, особенно шумно и нервно настроенные, не касались подаваемых им в «
последний раз» казенных блюд. Обычную молитву перед завтраком они пропели дрожащими голосами. После завтрака весь институт, имея во главе начальство, опекунов, почетных попечителей, собрался в
зале. Сюда же толпой хлынули родные, приехавшие за своими ненаглядными девочками, отлученными от родного дома на целых семь лет, а иногда и больше.
Ярко освещенная
зала. Большой стол, накрытый для ужина. Около стола хлопочут лакеи во фраках. За сценой музыка играет
последнюю фигуру кадрили.
Через
залу из одной двери в другую проходят пары танцующих grand-rond. B передней паре шафер с Дашенькой, в задней Ять со Змеюкиной.
Последняя пара отстает и остается в
зале.