Неточные совпадения
Это
последнее действие до того поразило Бородавкина, что он тотчас же возымел дерзкую
мысль поступить точно таким же образом и относительно прованского масла.
Однако ж
последнее предположение было слишком горько, чтоб
мысль его успокоилась на нем.
Она никак не могла бы выразить тот ход
мыслей, который заставлял ее улыбаться; но
последний вывод был тот, что муж ее, восхищающийся братом и унижающий себя пред ним, был неискренен. Кити знала, что эта неискренность его происходила от любви к брату, от чувства совестливости за то, что он слишком счастлив, и в особенности от неоставляющего его желания быть лучше, — она любила это в нем и потому улыбалась.
Первое время женитьба, новые радости и обязанности, узнанные им, совершенно заглушили эти
мысли; но в
последнее время, после родов жены, когда он жил в Москве без дела, Левину всё чаще и чаще, настоятельнее и настоятельнее стал представляться требовавший разрешения вопрос.
И, перебирая события
последних дней, ей казалось, что во всем она видела подтверждение этой страшной
мысли: и то, что он вчера обедал не дома, и то, что он настоял на том, чтоб они в Петербурге остановились врознь, и то, что даже теперь шел к ней не один, как бы избегая свиданья с глазу на глаз.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была первая
мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в
последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей
мысли за эти
последние два года, начало которого была ясная, очевидная
мысль о смерти при виде любимого безнадежно больного брата.
Деньги от купца за лес по второму сроку были получены и еще не издержаны, Долли была очень мила и добра
последнее время, и
мысль этого обеда во всех отношениях радовала Степана Аркадьича.
Это было то
последнее верование, на котором строились все, почти во всех отраслях, изыскания человеческой
мысли. Это было царствующее убеждение, и Левин из всех других объяснений, как всё-таки более ясное, невольно, сам не зная когда а как, усвоил именно это.
Это была мучительная неправда, но это был единственный,
последний результат вековых трудов
мысли человеческой в этом направлении.
«Посмотреть ли на нее еще или нет?.. Ну, в
последний раз!» — сказал я сам себе и высунулся из коляски к крыльцу. В это время maman с тою же
мыслью подошла с противоположной стороны коляски и позвала меня по имени. Услыхав ее голос сзади себя, я повернулся к ней, но так быстро, что мы стукнулись головами; она грустно улыбнулась и крепко, крепко поцеловала меня в
последний раз.
Когда все собрались в гостиной около круглого стола, чтобы в
последний раз провести несколько минут вместе, мне и в голову не приходило, какая грустная минута предстоит нам. Самые пустые
мысли бродили в моей голове. Я задавал себе вопросы: какой ямщик поедет в бричке и какой в коляске? кто поедет с папа, кто с Карлом Иванычем? и для чего непременно хотят меня укутать в шарф и ваточную чуйку?
Теперь он действовал уже решительно и покойно, до мелочи зная все, что предстоит на чудном пути. Каждое движение —
мысль, действие — грели его тонким наслаждением художественной работы. Его план сложился мгновенно и выпукло. Его понятия о жизни подверглись тому
последнему набегу резца, после которого мрамор спокоен в своем прекрасном сиянии.
Странная
мысль пришла ему вдруг: встать сейчас, подойти к Никодиму Фомичу и рассказать ему все вчерашнее, все до
последней подробности, затем пойти вместе с ним на квартиру и указать им вещи, в углу, в дыре.
Последнее обстоятельство было уж слишком необъяснимо и сильно беспокоило Дуню; ей приходила
мысль, что мать, пожалуй, предчувствует что-нибудь ужасное в судьбе сына и боится расспрашивать, чтобы не узнать чего-нибудь еще ужаснее.
Что бы со мною ни было, верь, что
последняя моя
мысль и
последняя молитва будет о тебе!» Маша рыдала, прильнув к моей груди.
Мысль, что, может быть, вижу ее в
последний раз, придавала ей в моих глазах что-то трогательное.
Аркадия в особенности поразила
последняя часть сонаты, та часть, в которой, посреди пленительной веселости беспечного напева, внезапно возникают порывы такой горестной, почти трагической скорби… Но
мысли, возбужденные в нем звуками Моцарта, относились не к Кате. Глядя на нее, он только подумал: «А ведь недурно играет эта барышня, и сама она недурна».
За
последнее время, устраивая смотр
мыслям своим, он все чаще встречал среди них такие отрезвляющие, каковы были
мысли о веретене, о паутине, тогда он чувствовал, что высота, на которую возвел себя, — шаткая высота и что для того, чтоб удержаться на этой позиции, нужно укрепить ее какими-то действиями.
«Возраст охлаждает чувство. Я слишком много истратил сил на борьбу против чужих
мыслей, против шаблонов», — думал он, зажигая спичку, чтоб закурить новую папиросу.
Последнее время он все чаще замечал, что почти каждая его
мысль имеет свою тень, свое эхо, но и та и другое как будто враждебны ему. Так случилось и в этот раз.
— Да. В таких серьезных случаях нужно особенно твердо помнить, что слова имеют коварное свойство искажать
мысль. Слово приобретает слишком самостоятельное значение, — ты, вероятно, заметил, что
последнее время весьма много говорят и пишут о логосе и даже явилась какая-то секта словобожцев. Вообще слово завоевало так много места, что филология уже как будто не подчиняется логике, а только фонетике… Например: наши декаденты, Бальмонт, Белый…
«Говорит, как деревенская баба…» И вслед за этим почувствовал, что ему необходимо уйти, сейчас же, —
последними словами она точно вытеснила, выжала из него все
мысли и всякие желания. Через минуту он торопливо прощался, объяснив свою поспешность тем, что — забыл: у него есть неотложное дело.
—
Мысль о вредном влиянии науки на нравы — старенькая и дряхлая
мысль. В
последний раз она весьма умело была изложена Руссо в 1750 году, в его ответе Академии Дижона. Ваш Толстой, наверное, вычитал ее из «Discours» Жан-Жака. Да и какой вы толстовец, Туробоев? Вы просто — капризник.
Но — чего я жалею?» — вдруг спросил он себя, оттолкнув эти
мысли, продуманные не один десяток раз, — и вспомнил, что с той высоты, на которой он привык видеть себя, он, за
последнее время все чаще, невольно сползает к этому вопросу.
«Как это глупо», — упрекнул себя Клим и вспомнил, что за
последнее время такие детские
мысли нередко мелькают пред ним, как ласточки. Почти всегда они связаны с думами о Лидии, и всегда, вслед за ними, являлась тихая тревога, смутное предчувствие опасности.
«Пусть завтра
последний день мой, — думал бы каждый, смотря на заходящее солнце, — но все равно, я умру, но останутся все они, а после них дети их» — и эта
мысль, что они останутся, все так же любя и трепеща друг за друга, заменила бы
мысль о загробной встрече.
И вот раз закатывается солнце, и этот ребенок на паперти собора, вся облитая
последними лучами, стоит и смотрит на закат с тихим задумчивым созерцанием в детской душе, удивленной душе, как будто перед какой-то загадкой, потому что и то, и другое, ведь как загадка — солнце, как
мысль Божия, а собор, как
мысль человеческая… не правда ли?
Я подозревал коварство, грубое кокетство и был несчастен… потому что не мог с вами соединить эту
мысль… в
последние дни я думал день и ночь; и вдруг все становится ясно как день!
— Друг мой,
последние свои
мысли в таких случаях никто не высказывает, а бережет про себя.
Путь, как известно из прежнего, тут не длинный. Я извозчика не взял, а пробежал всю дорогу не останавливаясь. В уме моем было смутно и даже тоже почти что-то восторженное. Я понимал, что совершилось нечто радикальное. Опьянение же совершенно исчезло во мне, до
последней капли, а вместе с ним и все неблагородные
мысли, когда я позвонил к Татьяне Павловне.
О, опять повторю: да простят мне, что я привожу весь этот тогдашний хмельной бред до
последней строчки. Конечно, это только эссенция тогдашних
мыслей, но, мне кажется, я этими самыми словами и говорил. Я должен был привести их, потому что я сел писать, чтоб судить себя. А что же судить, как не это? Разве в жизни может быть что-нибудь серьезнее? Вино же не оправдывало. In vino veritas. [Истина в вине (лат.).]
В его груди точно что-то растаяло, и ему с болезненной яркостью представилась
мысль: вот он, старик, доживает
последние годы, не сегодня завтра наступит
последний расчет с жизнью, а он накануне своих дней оттолкнул родную дочь, вместо того чтобы простить ее.
Последняя имела хоть некоторое основание подозревать, что ее выдадут за Бахарева, и свыклась с этой
мыслью, а дочь миллионера даже не видала ни разу своего жениха, равным образом как и он ее.
В разгоряченном мозгу Половодова мелькнула взбалмошная
мысль, и он решительно позвонил у подъезда заплатинского дома. Виктор Николаич был уже в постели и готовился засыпать, перебирая в уме
последние политические известия; и полураздетая Хиония Алексеевна сидела одна в столовой и потягивала херес.
А Привалов в это время, по мнению Хионии Алексеевны, лишился
последних признаков человеческой
мысли, доказательством чему, во-первых, служило то, что он свел самое компрометирующее знакомство с каким-то прасолом Нагибиным, настоящим прасолом, который сидел в мучной лавке и с хлыстом бегал за голубями.
Последний не любил высказываться дурно о людях вообще, а о Ляховском не мог этого сделать пред дочерью, потому что он строго отличал свои деловые отношения с Ляховским от всех других; но Надя с женским инстинктом отгадала действительный строй отцовских
мыслей и незаметным образом отдалилась от общества Ляховского.
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели это тот самый Сережа Привалов, который учился в гимназии вместе с Костей и когда-то жил у них? Один раз она еще укусила его за ухо, когда они играли в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и в голове молнией мелькнула
мысль: «Жених… жених для Нади!»
Вместе с Парижем пережило новое человечество медовый месяц свободной жизни и свободной
мысли; великую революцию, социализм, эстетизм,
последние плоды буржуазного атеизма и мещанства.
Современному направлению, признавшему торжество смерти
последним словом жизни, нужно противопоставить очень русские
мысли Н. Федорова, великого борца против смерти, признававшего не только воскресение, но и активное воскрешение.
Увы! последняя-то
мысль и была единственно верною.
Промелькнула и еще одна
мысль — вдруг и неудержимо: «А что, если она и никого не любит, ни того, ни другого?» Замечу, что Алеша как бы стыдился таких своих
мыслей и упрекал себя в них, когда они в
последний месяц, случалось, приходили ему.
Я втайне лелеял
мысль, что на этот раз Дерсу поедет со мной в Хабаровск. Мне очень жаль было с ним расставаться. Я заметил, что
последние дни он был ко мне как-то особенно внимателен, что-то хотел сказать, о чем-то спросить и, видимо, не решался. Наконец, преодолев свое смущение, он попросил патронов. Из этого я понял, что он решил уйти.
— Пойдемте домой, мой друг, я вас провожу. Поговорим. Я через несколько минут скажу, в чем неудача. А теперь дайте подумать. Я все еще не собрался с
мыслями. Надобно придумать что-нибудь новое. Не будем унывать, придумаем. — Он уже прибодрился на
последних словах, но очень плохо.
Мысль, что уже в
последний раз провожает она день посреди своего семейства, стесняла ее сердце.
Добрая, милая Марья Гавриловна! не старайтесь лишить меня
последнего утешения:
мысль, что вы бы согласились сделать мое счастие, если бы… молчите, ради бога, молчите.
Минутами разговор обрывается; по его лицу, как тучи по морю, пробегают какие-то
мысли — ужас ли то перед судьбами, лежащими на его плечах, перед тем народным помазанием, от которого он уже не может отказаться? Сомнение ли после того, как он видел столько измен, столько падений, столько слабых людей? Искушение ли величия?
Последнего не думаю, — его личность давно исчезла в его деле…
Теперь я привык к этим
мыслям, они уже не пугают меня. Но в конце 1849 года я был ошеломлен ими, и, несмотря на то что каждое событие, каждая встреча, каждое столкновение, лицо — наперерыв обрывали
последние зеленые листья, я еще упрямо и судорожно искал выхода.
Не знаю. В
последнее время, то есть после окончания моего курса, она была очень хорошо расположена ко мне; но мой арест, слухи о нашем вольном образе
мыслей, об измене православной церкви при вступлении в сен-симонскую «секту» разгневали ее; она с тех пор меня иначе не называла, как «государственным преступником» или «несчастным сыном брата Ивана». Весь авторитет Сенатора был нужен, чтоб она решилась отпустить NataLie в Крутицы проститься со мной.
Аннушка бросилась к тетеньке Ольге Порфирьевне, но
последней сестрицына
мысль показалась настолько забавною, что она и сама не отказалась принять участие в затеянном сватовстве.
Этот страшный вопрос повторялся в течение дня беспрерывно. По-видимому, несчастная даже в самые тяжелые минуты не забывала о дочери, и
мысль, что единственное и страстно любимое детище обязывается жить с срамной и пьяной матерью, удвоивала ее страдания. В трезвые промежутки она не раз настаивала, чтобы дочь, на время запоя, уходила к соседям, но
последняя не соглашалась.