Неточные совпадения
Город Марины тоже встретил его оттепелью,
в воздухе разлита была какая-то сыворотка, с крыш лениво
падали крупные капли; каждая из них, казалось, хочет
попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица, не желающая застегнуться. Он сидел у окна,
в том же пошленьком
номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух
падают стеклянные капли, и вспоминал встречу с Мариной. Было
в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
— Приехала домой, — продолжала Маслова, уже смелее глядя на одного председателя, — отдала хозяйке деньги и легла
спать. Только заснула — наша девушка Берта будит меня. «Ступай, твой купец опять приехал». Я не хотела выходить, но мадам велела. Тут он, — она опять с явным ужасом выговорила это слово: он, — он всё поил наших девушек, потом хотел послать еще за вином, а деньги у него все вышли. Хозяйка ему не поверила. Тогда он меня послал к себе
в номер. И сказал, где деньги и сколько взять. Я и поехала.
—
В «Золотом якоре»,
в номерах для приезжающих. Занял рублевый
номер, — рапортовала Хиония Алексеевна. — С ним приехал человек… три чемодана… Как приехал, так и лег
спать.
Обед был подан
в номере, который заменял приемную и столовую. К обеду явились пани Марина и Давид. Привалов смутился за свой деревенский костюм и пожалел, что согласился остаться обедать. Ляховская отнеслась к гостю с той бессодержательной светской любезностью, которая ничего не говорит. Чтобы
попасть в тон этой дамы, Привалову пришлось собрать весь запас своих знаний большого света. Эти трогательные усилия по возможности разделял доктор, и они вдвоем едва тащили на себе тяжесть светского ига.
А у ташкентского офицера семь дочерей, и все
спали в этом самом
номере.
Когда он воротился
в номера, Милочка уже
спала. Он потихоньку разделся и, чтоб не тревожить жену, улегся на диван.
Он стоял около своего
номера, прислонившись к стене, и точно ощущал, видел и слышал, как около него и под ним
спят несколько десятков людей,
спят последним крепким утренним сном, с открытыми ртами, с мерным глубоким дыханием, с вялой бледностью на глянцевитых от сна лицах, и
в голове его пронеслась давнишняя, знакомая еще с детства мысль о том, как страшны спящие люди, — гораздо страшнее, чем мертвецы.
Но такие счастливые вакансии бывали редкостью.
В гвардейские и гренадерские части
попадали лишь избранники, и во всяком случае до
номера сотого должны были дойти, конечно, славные боевые полки — но далеко не блестящие, хорошо еще, что не резервные батальоны, у которых даже нет своих почетных наименований, а только цифры: 38-й пехотный резервный батальон, 53-й, 74-й, 99-й… 113-й и так далее.
Корзина с провизией склонилась
в руках ослабевшего человека, сидевшего
в углу вагона, и груши из нее посыпались на пол. Ближайший сосед поднял их, тихо взял корзину из рук спящего и поставил ее рядом с ним. Потом вошел кондуктор, не будя Матвея, вынул билет из-за ленты его шляпы и на место билета положил туда же белую картонную марку с
номером. Огромный человек крепко
спал, сидя, и на лице его бродила печальная судорога, а порой губы сводило, точно от испуга…
Хотя, с другой стороны, если подумать, что
в России сто миллионов населения, что интеллигенции наберется около миллиона, что из этого миллиона
в течение десяти лет выдвинется всего одно или, много, два литературных дарования, — нет, эта комбинация приводила меня
в отчаяние, потому что приходилось самого себя считать избранником, солью земли, тем счастливым
номером, на который
падает выигрыш
в двести тысяч.
Только обойдя всех адвокатов, Брагин вспомнил, что Михалко и Архип были
в городе, и отправился их разыскивать. Брагины всегда останавливались
в гостинице с
номерами для господ проезжающих, и отыскать их Гордею Евстратычу было нетрудно. Михалко был дома, но
спал пьяный, а Архип оказался
в больнице.
Прутников не
спал, встревоженно ходил по комнате и сказал мне, что Архальский играет
в другом
номере в карты с каким-то офицером и штатским и, кажется, проигрывает.
Другой его товарищ ползет к окну. Я, не опуская револьвера, взял под руку Архальского, вытолкнул его
в коридор, ввел
в свой
номер, где крепко
спал Прутников, и разбудил его. Только тут Архальский пришел
в себя и сказал...
— Мартын Иваныч! вас-то нам и надо! — воскликнул он
в восхищении и, подводя нового корифея к Ноздреву, рекомендовал: — Мартын Иваныч Задека! на все вопросы имеет приличные ответы! Скатайте из хлеба шарик, киньте наудачу, и на какой
номер попадет — везде выйдет исполнение желаний.
На другой день,
в воскресенье, я пошел на Хитровку под вечер. Отыскал дом Степанова, нашел квартиру
номер шесть, только что отворил туда дверь, как на меня пахнуло каким-то отвратительным, смешанным с копотью и табачным дымом, гнилым воздухом. Вследствие тусклого освещения я сразу ничего не мог paзобрать: шум, спор, ругань, хохот и пение — все это смешалось
в один общий гул и настолько меня поразило, что я не мог понять, каким образом мой приятель суфлер
попал в такую ужасную трущобу.
И когда я долго смотрю на длинный полосатый ковер, который тянется через весь коридор, мне приходит на мысль, что
в жизни этой женщины я играю странную, вероятно, фальшивую роль и что уже не
в моих силах изменить эту роль; я бегу к себе
в номер,
падаю на постель и думаю, думаю и не могу ничего придумать, и для меня ясно только, что мне хочется жить и что чем некрасивее, суше и черствее становится ее лицо, тем она ближе ко мне и тем сильнее и больней я чувствую наше родство.
Дело происходило уже осенью
в Ницце. Однажды утром, когда я зашел к ней
в номер, она сидела
в кресле, положив ногу на ногу, сгорбившись, осунувшись, закрыв лицо руками, и плакала горько, навзрыд, и ее длинные, непричесанные волосы
падали ей на колени. Впечатление чудного, удивительного моря, которое я только что видел, про которое хотел рассказать, вдруг оставило меня, и сердце мое сжалось от боли.
— Барин, а барин! Вставать пора! Барин! Двенадцатый час!.. — кричал поутру коридорный, стуча
в дверь
номера, где
спал Колесов. Но тот не откликался.
— Скажите, какое происшествие! — и затем торопливо прочел: «Третьего мая
в номера трактира «Дон» приехал почетный гражданин Олухов с девицею Глафирою Митхель. Оба они были
в нетрезвом виде и, взяв
номер, потребовали себе еще вина, после чего раздался крик девицы Митхель. Вбежавший к ним
в номер лакей увидел, что Олухов, забавляясь и выставляясь из открытого окна, потерял равновесие и,
упав с высоты третьего этажа, разбил себе череп на три части. Он был найден на тротуаре совершенно мертвым».
Темно было
в номере, — так темно, что я Михайлу сразу же потерял, да и сам не могу понять, куда я
попал, где двери,
в какую сторону идти? Заблудился. Вдруг слышу — чиркнули спичкой, огонь. Гляжу, Михайла
в комнате около зеркала зажигает свечку; думаю: «Что же он, болван, такое делает?» А он со свечкой моментально на перегородку
в спальню. Слышу, говорит: «Барин, а барин, Николай Яковлевич, извольте раздеваться, неудобно вам так будет. Позвольте, я вас
в кроватку уложу».
В ее
номере был утренний беспорядок: на столе тайная посуда, недоеденная булка, яичная скорлупа; сильный, удушающий запах духов. Постель была не убрана, и было очевидно, что на ней
спали двое. Сама Ариадна недавно еще встала с постели и была теперь во фланелевой блузе, не причесанная.
Он ходил, и все больше и больше ненавидел серый забор, и уже думал с раздражением, что Анна Сергеевна забыла о нем и, быть может, уже развлекается с другим, и это так естественно
в положении молодой женщины, которая вынуждена с утра до вечера видеть этот проклятый забор. Он вернулся к себе
в номер и долго сидел на диване, не зная, что делать, потом обедал, потом долго
спал.
Живут они
в грязи, едят отвратительно, как никогда не ели у себя дома,
спят под резкие звуки плохого оркестриона, день и ночь играющего
в трактире под
номерами.
Но потом опомнился и принялся хохотать — хохотать раскатисто, оглушительно, молодо. Я вынужден был ему напомнить, что все жильцы
в номерах еще
спят, что перегородки сделаны из папье-маше и что мне не хотелось бы выслушивать от хозяйки замечания.
Оттого, что
в номере много пили водки и курили, много пели и кричали,
спали на полу и на диванах, воздух
в нем был сизый, тяжелый, сильно пахло спиртом и селедкой, и всегда царил беспорядок, такой прочный и непобедимый, что Чистякову он иногда казался особенным порядком.
Изредка, когда нечем было заполнить программы, его выпускали
в последнем
номере на вольтижировку, и бедный ожиревший старик
в своем розовом трико, с нафабренными усами, с жалкими остатками волос на голове, завитыми и расчесанными прямым рядом, всегда кончал тем, что, не соразмерив прыжка с тактом галопирующей лошади,
падал спиною на песок арены, вызывая безжалостный смех «райка».
И там все тоже
спало. Не скоро отперли им. Половой, также босой и
в рубахе с откинутым воротом, согласился пустить. Пришел и другой половой, постарше, и проводил Теркина по темным сеням, где пахло как
в торговой бане, наверх,
в угловую комнату. Это был не
номер, а одна из трактирных комнат верхнего этажа, со столом, покрытым грязной скатертью, диваном совсем без спинки и без вальков и двумя стульями.
То, что
в его натуре было консервативного и несколько озлобленного, сказалось
в его дальнейшей карьере. Он
попал к Каткову
в"Московские ведомости", где вскоре занял влиятельное положение
в редакции. Он оказался публицистом и администратором, которым хозяин газеты очень дорожил, и после смерти Каткова был
в"Московских ведомостях"одним из первых
номеров.
Грачевка не
спала. У трактиров и
номеров подслеповато горели фонари и дремали извозчики, слышалась пьяная перебранка… Городовой стоял на перекрестке… Сани стукались
в ухабы… Из каждых дверей несло вином или постным маслом. Кое-где
в угольных комнатах теплились лампады. Давно не заглядывали сюда приятели… Палтусов больше двух лет.
Марко
упал на колена, покаялся — и сознался, как дело было. Август Матвеич, когда ложился
спать, вынул билеты из кармана и сунул их под подушку, а потом запамятовал и стал их
в кармане искать. Марко же, войдя
в его
номер поправить постель, нашел деньги, соблазнился — скрал их,
в уверенности, что можно будет запутать других —
в чем, как видели, и успел. А потом, чтобы загладить свой грех перед богом, — он к одному прежде заказанному колоколу еще целый звон «на подбор» заказал и заплатил краденым билетом.
Между прочим, и Алешка Гусаков
номер свой показал: как сонной барыне за пазуху мышь
попала… Полковница наша
в первом ряду так киселем и разливается, только грудку рукой придерживает… Кнопки на ней все прочь отлетели, до того
номер завлекательный был.
Во втором часу ночи
в комнату, где мы играли, явился старший коридорный Марко и, помявшись, доложил, что приезжий «княжеский главноуправитель», остановившийся
в таком-то
номере, прислал его к нам извиниться и доложить, что он не
спит и скучает, а потому просит — не позволят ли ему господа офицеры прийти и принять участие
в игре?
«Кажется, план исполнен хорошо, — думала она, — на меня не может
пасть ни малейшего подозрения. Она после моего ухода заперлась
в номере и отравилась — это ясно. Влила она яд прямо
в графин, из боязни, что один стакан не подействует, — продолжала соображать она. — Наконец, он всецело мой, принадлежит мне одной! Я купила его рядом преступлений! — перенеслась ее мысль на Гиршфельда. — Через неделю, через две, мы поедем с ним заграницу,
в Швейцарию,
в Италию,
в Париж».
Свет уже зажженной во время его отсутствия из
номера лампы под палевым шелковым абажуром
падал ему прямо
в лицо, выдавая малейшее движение черт.
В день отъезда Николая Герасимовича из Москвы, вскоре после объяснения со Строевой, ему
в гостинице «Славянский Базар» подали какую-то повестку,
в получении которой он расписался, но, не читая, бросил на стол
в номере гостиницы и уехал
в Вену, где, как мы знаем,
попал в лечебницу для душевнобольных.
Наступил, как мы видели, момент, когда им пришлось перебраться
в «маленькие
номера» и жить с детьми и необходимой при последних прислугой на пятьдесят рублей
в месяц, выдаваемых опекуном. Сомнения
в возможности выигрыша дела против Гиршфельда, особенно после полученного известия о смерти Князева,
напали на Шестова и Зыкову.
Где,
в ком и
в чем найдет он поруку, что не
попадет он туда же, где сидел спущенный
в могилу Платон Алексеич, что не выкупит его за сто рублей такая же «избавительница», что не кинется он хватать ее за колена, что не умрет он также безвременно и жалко, что не справят по нем такие точно поминки водкой и пивом, что не будут на поминках распоряжаться такие же товарищи «по
номеру» и не станут уклончиво отмалчиваться более приличные собраты, слушая нахальное вранье первой попавшейся Прасковьи Дмитриевны?
— Нет, ты запрешь ее вот этим ключом, — подал он ей, вынув из кармана, ключ. — Он от того же
номера и случайно
попал мне
в руки, когда я был
в Т.,
в день смерти твоего отца.
Он вздохнул свободно, сел на первого попавшегося извозчика и поехал
в «Гранд-отель» где для него было устроено отделение из двух соединенных
номеров. Приехав, он
в изнеможении
упал на диван и проспал до утра, не раздеваясь.
Перед тем как ложиться
спать, я вышел
в коридор, чтобы напиться воды. Когда я вернулся, мой сожитель стоял среди
номера и испуганно глядел на меня. Лицо его было бледно-серо, и на лбу блестел пот.
Наде — если она сразу поступит на курсы — надо будет подчиняться известным правилам.
В студенческих
номерах, во всяком случае, ей оставаться нельзя. Она еще там, у себя, говорила, что, быть может,
попадет к дальним родственникам ее матери где-то на Плющихе или
в одном из переулков Остоженки; но что она сначала хочет"осмотреться". Может, эти родственники окажутся и совсем"неподходящими".
Он просил позволения уйти к себе
в номер и лечь
спать, но ему напомнили, что сегодня ожидается важное событие, которое все желают вместе приветствовать, и потому оставить компанию непозволительно. При напоминании об ожидаемом «событии» Саша опять побледнел.
— Боже мой, какими судьбами! — воскликнул было Савин при входе,
в номер Долинского, но остановился, увидав Любовь Аркадьевну, которая, смертельно побледнев, встала со стула, но тотчас же снова не села, а скорее
упала на него…
Он и вошедши к себе
в номер не решил этого вопроса, разделся и лег
в постель… Нравственное утомление дня и хороший моцион, сделанный им, совершили то, что спустя полчаса он уже
спал крепким сном.