Неточные совпадения
Я эту басенку вам былью поясню.
Матрёне, дочери купецкой, мысль припала,
Чтоб
в знатную войти родню.
Приданого за ней полмиллиона.
Вот выдали Матрёну за Барона.
Что ж вышло? Новая родня ей колет глаз
Попрёком, что она мещанкой родилась,
А старая за то, что к знатным приплелась:
И сделалась моя Матрёна
Ни
Пава, ни
Ворона.
При виде улыбавшейся Хины у Марьи Степановны точно что оборвалось
в груди. По блудливому выражению глаз своей гостьи она сразу угадала, что их разорение уже известно целому городу, и Хиония Алексеевна залетела
в их дом, как первая
ворона, почуявшая еще теплую
падаль. Вся кровь бросилась
в голову гордой старухи, и она готова была разрыдаться, но вовремя успела собраться с силами и протянуть гостье руку с своей обыкновенной гордой улыбкой.
Корейцы считают, что их способ соболевания самый лучший, потому что ловушка действует наверняка и случаев, чтобы соболь ушел, не бывает. Кроме того, под водой соболь находится
в сохранности и не может быть испорчен
воронами или сойками.
В корейские ловушки, так же как и
в китайские, часто
попадают белки, рябчики и другие мелкие птицы.
Очевидно, вскоре после того как зверек
попал в ловушку, его завалило снегом. Странно, почему зверолов не осмотрел свои ловушки перед тем, как уйти из тайги. Быть может, он обходил их, но разыгравшаяся буря помешала ему дойти до крайних затесок, или он заболел и не мог уже более заниматься охотой. Долго ждал пойманный соболь своего хозяина, а весной, когда стаял снег,
вороны расклевали дорогого хищника, и теперь от него остались только клочки шерсти и мелкие кости.
— Что за пропасть!
в руках наших был, пан голова! — отвечали десятские. —
В переулке окружили проклятые хлопцы, стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать из рук… черт с вами!.. И как мы
попали на эту
ворону вместо его, Бог один знает!
Тетка покойного деда рассказывала, — а женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чертом, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею, — что полненькие щеки козачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового цвета, когда, умывшись божьею росою, горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только что поднявшимся солнышком; что брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей, ровно нагнувшись, как будто гляделись
в ясные очи; что ротик, на который глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись, на то и создан был, чтобы выводить соловьиные песни; что волосы ее, черные, как крылья
ворона, и мягкие, как молодой лен (тогда еще девушки наши не заплетали их
в дрибушки, перевивая красивыми, ярких цветов синдячками),
падали курчавыми кудрями на шитый золотом кунтуш.
Зайца увидишь по большей части издали, можешь подойти к нему близко, потому что лежит он
в мокрое время крепко, по инстинкту зная, что на голой и черной земле ему, побелевшему бедняку, негде спрятаться от глаз врагов своих, что даже сороки и
вороны нападут на него со всех сторон с таким криком и остервенением, что он
в страхе не будет знать, куда деваться…
Надобно весьма хорошо заметить место, где он
упадет, и скакать туда немедленно, особенно если снег довольно глубок и тетерев
упал в лесу или
в кустах: пухлый снег совершенно его засыплет, и, потеряв место из глаз, вы ни за что его после не найдете, разве укажут сороки и
вороны, которые сейчас налетят на мертвую птицу, лишь бы только заметить им, что она
упала.
Ороч проснулся ночью от каких-то звуков. Прислушавшись к ним, он узнал крики зябликов. Это его очень встревожило. Крики дневных птиц ночью ничего хорошего не предвещают. Скоро птицы успокоились, и проводник наш хотел было опять улечься
спать, но
в это время всполошились
вороны и стали каркать. Они так напугали ороча, что тот растолкал Рожкова и Ноздрина и попросил их разбудить поскорее меня.
Только смею доложить, что если эти скиты не будут опять
в скором времени сформированы, так можно поручиться, что и весь этот край разврата не минует, по той причине, что эти «матери» по всем деревням, можно сказать, как
вороны разлетелись и всюду
падаль клюют-с.
Пришла осень. Желтые листья
падали с деревьев и усеяли берега; зелень полиняла; река приняла свинцовый цвет; небо было постоянно серо; дул холодный ветер с мелким дождем. Берега реки опустели: не слышно было ни веселых песен, ни смеху, ни звонких голосов по берегам; лодки и барки перестали сновать взад и вперед. Ни одно насекомое не прожужжит
в траве, ни одна птичка не защебечет на дереве; только галки и
вороны криком наводили уныние на душу; и рыба перестала клевать.
— Метил
в ворону, а
попал в корову, — крикнул во всё горло какой-то дурак, должно быть пьяный, и на него, уж конечно, не надо бы обращать внимания. Правда, раздался непочтительный смех.
Уже дважды
падал мокрый весенний снег — «внук за дедом приходил»; дома и деревья украсились ледяными подвесками, бледное, но тёплое солнце марта радугой играло
в сосульках льда, а заспанные окна домов смотрели
в голубое небо, как прозревшие слепцы. Галки и
вороны чинили гнёзда;
в поле, над проталинами, пели жаворонки, и Маркуша с Борисом
в ясные дни ходили ловить их на зеркало.
Выбрав
в поле место для ночлега
И нуждаясь
в отдыхе давно,
Спит гнездо бесстрашное Олега —
Далеко подвинулось оно!
Залетело, храброе, далече,
И никто ему не господин —
Будь то сокол, будь то гордый кречет.
Будь то черный
ворон — половчин.
А
в степи, с ордой своею дикой
Серым волком рыская чуть свет,
Старый Гзак на Дон бежит великий,
И Кончак спешит ему вослед.
Я был светлою личностью… Нельзя сострить ядовитей! Теперь мне сорок семь лет. До прошлого года я так же, как вы, нарочно старался отуманивать свои глаза вашею этою схоластикой, чтобы не видеть настоящей жизни, — и думал, что делаю хорошо. А теперь, если бы вы знали! Я ночи не
сплю с досады, от злости, что так глупо
проворонил время, когда мог бы иметь все,
в чем отказывает мне теперь моя старость!
— Разумеется, побежали на чердак, и что ж бы ты думал? — он преспокойно прислонился себе к балке и
спит! И веревка
в двух шагах через балку перекинута! Как только
вороны глаз ему не выклевали… чудеса!
— Хорош корм, нечего сказать! — заворчала
Ворона. — Ты и не думай туда совать нос… Слышишь? Как только начнешь клевать зернышки, так и
попадешь в сетку.
—
Попал сокол
в воронье гнездо… Забыл свою повадку соколиную и закаркал по-вороньему. А красная пташка, вострый глазок, сидит
в бревенчатой клетке, сидит да горюет по ясном соколе… Не рука соколу прыгать по-воробьиному, а красной пташке убиваться по нем…
Эффект состоит
в том, что вся дворовая и около дворов живущая птица закричит всполошным криком и бросится или прятаться, или преследовать воздушного пирата: куры поднимут кудахтанье, цыплята с жалобным писком побегут скрыться под распущенные крылья матерей-наседок, воробьи зачирикают особенным образом и как безумные попрячутся куда ни
попало — и я часто видел, как дерево, задрожав и зашумев листьями, будто от внезапного крупного дождя, мгновенно прятало
в свои ветви целую стаю воробьев; с тревожным пронзительным криком, а не щебетаньем, начнут черкать ласточки по-соколиному, налетая на какое-нибудь одно место; защекочут сороки, закаркают
вороны и потянутся
в ту же сторону — одним словом, поднимется общая тревога, и это наверное значит, что пробежал ястреб и спрятался где-нибудь под поветью,
в овине, или сел
в чащу зеленых ветвей ближайшего дерева.
Помнится, где-то у Шекспира говорится о «белом голубе
в стае черных
воронов»; подобное впечатление произвела на меня вошедшая девушка: между окружавшим ее миром и ею было слишком мало общего; казалось, она сама втайне недоумевала и дивилась, каким образом она
попала сюда.
Потом пошел на бульвар. Солнце взошло. Сыро на дорожках. Гимназистки идут
в гимназию — маленькие болтушки, личики свеженькие, только что вымытые… Сел я на скамейку и задремал. Вдруг вижу, идет городовик и этак сызбоку на меня посматривает, точно
ворона на мерзлую кость. А у меня сейчас же мысль: «Подозревает»… Подошел он ко мне. «Сидеть, господин, на бульваре каждому дозволяется, которые проходящие, этого мы не запрещаем, а чтобы
спать — нельзя. У нас пальцимейстер. Строго».
«А не вернешься, — глухо заворчал Буран, и глаза его опять потухли, — не вернешься, так все равно
воронье тебя расклюет
в пади где-нибудь, на кордоне. Кордону-то небось с нашим братом возиться некогда; ему тебя не представлять обратно, за сотни-то верст. Где увидел, тут уложил с ружья — и делу конец».
В стороне жмётся Савелий и покашливает — точно
ворон каркает, ожидая
падали. Вихрем крутятся ребятишки, визг стоит
в воздухе, свист, хохот, и всё покрывает сильный голос Гнедого. А старушка Лаптева, мать умалишённого Григория, стоя сзади солдата, держит его шапку
в руках, трясёт головой и шевелит чёрными губами.
Он бросил
в него камень, и
ворон выпустил мышь; мышь
упала в воду.
— Гоп, гоп, эгой! — крикнул им ласково Макар и, похлопав ладонью шею своего любимого
вороного коня, сказал, обращаясь ко мне: —
Спать пора! — Потом завернулся с головой
в чекмень и, могуче вытянувшись на земле, умолк.
Вороненок, как комок,
упал книзу и потонул
в море.
— Быстрее, Смелый! Быстрее, товарищ! — И смуглая маленькая рука, выскользнув из-под полы косматой бурки, нежно потрепала влажную,
в пене, спину статного
вороного коня… Конь прибавил ходу и быстрее ветра понесся по узкой горной тропинке над самым обрывом
в зияющую громадной черной
пастью бездну…
С утра дул неприятный холодный ветер с реки, и хлопья мокрого снега тяжело
падали с неба и таяли сразу, едва достигнув земли. Холодный, сырой, неприветливый ноябрь, как злой волшебник, завладел природой… Деревья
в приютском саду оголились снова. И снова с протяжным жалобным карканьем носились голодные
вороны, разыскивая себе коры… Маленькие нахохлившиеся воробышки, зябко прижавшись один к другому, качались на сухой ветке шиповника, давно лишенного своих летних одежд.
Не следует сильно натягивать шнур из-за
ворон, которые всегда
в большом количестве слетаются на
падаль.
Нет, Я сказал не так, а как-то другими словами, но это все равно. Теперь Я меняю кожу. Мне больно, стыдно и страшно, потому что всякая
ворона может увидеть и заклевать Меня. Какая польза
в том, что
в кармане у Меня револьвер? Только научившись
попадать в себя, сумеешь убить и
ворону:
вороны это знают и не боятся трагически отдутых карманов.
—
В прошлом году я за визит с вас… сколько взял? Двести рублей взял. А теперь и ста нет? Шутки шутишь,
ворона! Поройся-ка у старухи, найдешь… Впрочем, убирайся.
Спать хочу.
A виновник суматохи,
вороненок, страшно испугавшись всего этого шума и кутерьмы, совсем потерял голову. Он недоумевал с минуту, потом неожиданно встрепенулся и с решительным видом заковылял по скатерти, опрокидывая по пути чашки и стаканы. Мимоходом
попал в сухарницу, выскочил из неё, как ошпаренный, наскочил на лоток с хлебом и,
в конце концов, очутился
в крынке с молоком, уйдя
в нее по самую шею.
— Надоел, Евлампий Григорьевич, надоел ты мне своим нытьем… Славянофил ты, что ли? Кто тебя этому надоумил? Книжки ты сочинял или стихи, как Алексей Степаныч покойник? Прения производил с питерскими умниками аль опять с начетчиками
в Кремле? Ни
пава ты ни
ворона! И Лещов над тобой же издевался!.. Я тебе это говорю доподлинно!
Когда же эта неправда была провозглашена авторитетным Гете, на нее, как
вороны на
падаль, набросились все те эстетические критики, которые не понимают искусства, и стали отыскивать
в Шекспире несуществующие красоты и восхвалять их.
Не успел он перевести дыхание, как над головой его разверзлось отверстие, блеснул красный огонь и толпа дьяволов, давя друг друга, высыпалась из отверстия
в преисподнюю и, как
вороны вокруг
падали, расселись кругом Вельзевула.
— Скаль зубки. Конечно, есть приметы сырые: нос чешется —
в рюмку глядеть. Другие ротмистры и без этого выпивают… Наши пензенские приметы тонкие, со всех сторон обточены. Не соврут… Скажем, конь ржет — всякий дурак знает — к добру. А вот ежели
вороной жеребец
в полночь на конюшне заржет — беда! Пожар
в этом доме
в ту же ночь жди. Хоть
в шубе-калошах
спать ложись.
О хунхузах, между тем, и слыхом не слыхать, китайцы мирно купаются
в грязи, напрягая все усилия своего китайского ума исключительно на придумывание способов содрать с тароватых русских втрое, вчетверо, вдесятеро дороже за продаваемую вещь или тот или другой товар… Не уступают им
в этом стремлении и другие собравшийся сюда, как
вороны на
падаль, тёмный люд, греки, грузины, армяне, пооткрывавшие здесь разные вертепы под громким прозвищем гостиниц «Париж», «Интернациональ», «Полтава» и проч.