Неточные совпадения
— Вы ошибаетесь опять: я вовсе не гастроном: у меня прескверный
желудок. Но музыка после обеда усыпляет, а
спать после обеда здорово: следовательно, я люблю музыку
в медицинском отношении. Вечером же она, напротив, слишком раздражает мои нервы: мне делается или слишком грустно, или слишком весело. То и другое утомительно, когда нет положительной причины грустить или радоваться, и притом грусть
в обществе смешна, а слишком большая веселость неприлична…
— Вот говорит пословица: «Для друга семь верст не околица!» — говорил он, снимая картуз. — Прохожу мимо, вижу свет
в окне, дай, думаю себе, зайду, верно, не
спит. А! вот хорошо, что у тебя на столе чай, выпью с удовольствием чашечку: сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается
в желудке возня. Прикажи-ка мне набить трубку! Где твоя трубка?
Самгин пошел домой, — хотелось есть до колик
в желудке.
В кухне на столе горела дешевая, жестяная лампа, у стола сидел медник, против него — повар, на полу у печи кто-то
спал,
в комнате Анфимьевны звучали сдержанно два или три голоса. Медник говорил быстрой скороговоркой, сердито, двигая руками по столу...
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал с тарелки остатки соуса куском хлеба, отправил
в рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями по щекам своим. Все это почти не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно было думать, что пища,
попадая в его
желудок, тотчас же переваривается
в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув руки
в карманы брюк, он говорил...
Он, например, не умел ни плясать до
упаду в медвежьей шубе навыворот, ни балагурить и любезничать
в непосредственном соседстве расходившихся арапников; выставленный нагишом на двадцатиградусный мороз, он иногда простужался;
желудок его не варил ни вина, смешанного с чернилами и прочей дрянью, ни крошеных мухоморов и сыроежек с уксусом.
Он еще долго ворочался
в постели: голова, полная тревожных мыслей, и пустой
желудок не давали ему
спать.
Вскрывал их фельдшер:
в желудке каша,
в пищеводе каша,
в глотке каша и во рту каша; а остальные, которые переносят, жалуются: «Мы, бают, твоя милость, с сытости стали на ноги
падать, работать не можем».
Кончилось тем, что «приупадавший» дом Долинских
упал и разорился совершенно. Игнатий Долинский покушал спелых дынь-дубровок, лег соснуть, встал часа через два с жестокою болью
в желудке, а к полуночи умер. С него распочалась
в городе шедшая с северо-запада холера. Ульяна Петровна схоронила мужа, не уронив ни одной слезы на его могиле, и детям наказывала не плакать.
«Вот оно. Началось! — мелькнуло у меня
в голове, и я никак не мог
попасть ногами
в туфли. — А, черт! Спички не загораются. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Не всю же жизнь одни ларингиты да катары
желудка».
Вчера ночью интересная вещь произошла. Я собирался ложиться
спать, как вдруг у меня сделались боли
в области
желудка. Но какие! Холодный пот выступил у меня на лбу. Все-таки наша медицина — сомнительная наука, должен заметить. Отчего у человека, у которого нет абсолютно никакого заболевания
желудка или кишечника (аппенд., напр.), у которого прекрасная печень и почки, у которого кишечник функционирует совершенно нормально, могут ночью сделаться такие боли, что он станет кататься по постели?
Ученые,
в крайнем развитии своем, заняли
в обществе место второго
желудка животных, жующих жвачку:
в него никогда не
попадает свежая пища — одна пережеванная, такая, которую жуют из удовольствия жевать.
Пожалуйте. По уходе их я
в сильной горести
упал на постель и разливался
в слезах.
В самом же деле, если беспристрастно посудить, то мое положение было ужаснейшее! Лишиться
в жизни одного завтрака!.. Положим, я сегодня буду обедать, завтра также будет изобильный завтрак; но где я возьму сегодняшний? Увы, он перешел
в желудки братьев и наставника, следовательно — а все таки не ergo, — поступив
в вечность, погиб для меня безвозвратно… Горесть убивала меня!..
В ночь на 4 сентября никто не
спал, все мучились животами. Оттого, что мы ели все, что
попадало под руки,
желудки отказывались работать, появлялась тошнота и острые боли
в кишечнике. Можно было подумать, что на отмели устроен перевязочный пункт, где лежали раненые, оглашая тайгу своими стонами. Я перемогал себя, но чувствовал, что делаю последние усилия.
Я уже давно не писал здесь ничего. Не до того теперь. Чуть свободная минута, думаешь об одном: лечь
спать, чтоб хоть немного отдохнуть. Холера гуляет по Чемеровке и валит по десяти человек
в день. Боже мой, как я устал! Голова болит,
желудок расстроен, все члены словно деревянные. Ходишь и работаешь, как машина.
Спать приходится часа по три
в сутки, и сон какой-то беспокойный, болезненный; встаешь таким же разбитым, как лег.
На этих словах Никанор Валентинович повернулся к стене и тотчас же захрапел. На дворе ветер все крепчал. Но гул вьюги и треск старого дома не мешали ему
спать тяжелым сном игрока, у которого
желудок и печень готовят
в скором будущем завалы и водяную.
Одни
падали на землю и говорили, что не могут дальше идти от болей
в ногах или от рези
в желудке, а другие просто садились и плакали.