Неточные совпадения
Мы радовались каждому поражению Дибича, не
верили неуспехам
поляков, и я тотчас прибавил в свой иконостас портрет Фаддея Костюшки.
Для какого-то непонятного контроля и порядка он приказывал всем сосланным на житье в Пермь являться к себе в десять часов утра по субботам. Он выходил с трубкой и с листом,
поверял, все ли налицо, а если кого не было, посылал квартального узнавать о причине, ничего почти ни с кем не говорил и отпускал. Таким образом, я в его зале перезнакомился со всеми
поляками, с которыми он предупреждал, чтоб я не был знаком.
Когда началось восстание, наше сближение продолжалось. Он глубоко
верил, что
поляки должны победить и что старая Польша будет восстановлена в прежнем блеске. Раз кто-то из русских учеников сказал при нем, что Россия — самое большое государство в Европе. Я тогда еще не знал этой особенности своего отечества, и мы с Кучальским тотчас же отправились к карте, чтобы проверить это сообщение. Я и теперь помню непреклонную уверенность, с которой Кучальский сказал после обозрения карты...
Первое время настроение польского общества было приподнятое и бодрое. Говорили о победах, о каком-то Ружицком, который становится во главе волынских отрядов, о том, что Наполеон пришлет помощь. В пансионе ученики
поляки делились этими новостями, которые приносила Марыня, единственная дочь Рыхлинских. Ее большие, как у Стасика, глаза сверкали радостным одушевлением. Я тоже
верил во все эти успехи
поляков, но чувство, которое они во мне вызывали, было очень сложно.
Галактион действительно прервал всякие отношения с пьяной запольской компанией, сидел дома и бывал только по делу у Стабровского. Умный
поляк долго приглядывался к молодому мельнику и кончил тем, что
поверил в него. Стабровскому больше всего нравились в Галактионе его раскольничья сдержанность и простой, но здоровый русский ум.
Наши либералы надули того, на кого сами молились; надуют и
поляков, и вас, и себя, и всех, кто имеет слабость
верить их заученным фразам.
— Стали бы! — сказал утвердительно Аггей Никитич. —
Поверьте,
поляки народ благородный и великодушный!
1-го апреля. Вечером. Донесение мое о поступке
поляков, как видно, хотя поздно, но все-таки возымело свое действие. Сегодня утром приехал в город жандармский начальник и пригласил меня к себе, долго и в подробности обо всем этом расспрашивал. Я рассказал все как было, а он объявил мне, что всем этим польским мерзостям на Руси скоро будет конец. Опасаюсь, однако, что все сие, как назло, сказано мне первого апреля. Начинаю
верить, что число сие действительно обманчиво.
— Неправда, не
верьте ему! — закричал
поляк, обращаясь к казакам. — Это клевета!.. Копычинского не только Лисовский, но и сам черт не смел бы ударить нагайкою: он никого не боится!
— Черт возьми! — вскричал он наконец. — Я не
верю, чтоб какой ни есть
поляк допустил над собою так ругаться!
Не
верьте Сигизмунду: он вечный и непримиримый враг наш; не страшитесь
поляков — их многочисленная рать страшна для одних безоружных жителей московских.
— Хоть тебе и тяжело оказать помощь
полякам, что я отчасти понимаю, — начала она, — но ты должен пересилить себя и сделать это для меня, из любви своей ко мне, и я в этом случае прямо ставлю испытание твоему чувству ко мне: признаешь ты в нем силу и влияние над собой — я буду
верить ему; а нет — так ты и не говори мне больше о нем.
Я сначала не
поверил, но стоявший рядом слобожанин Сергей, обладавший чисто рысьей дальнозоркостью, с уверенностью подтвердил мнение
поляка.
Мы еще вменяли себе в гражданский долг делать им грациозные книксены, приправленные сентиментальными улыбками. Мы слыхали только, что
поляки хотят свободы — и этого словца для нас было уже достаточно, чтобы мы, во имя либерализма, позволили корнать себя по Днепр, от моря до моря. Они говорили нам, что «это, мол, все наше» — мы кланялись и
верили. Не
верить и отстаивать «захваченное» было бы не либерально, а мы так боялись, чтобы кто не подумал, будто мы не либеральны.
Бейгуш смутился и потупил взгляд. Эта встреча словно обожгла его. — «Нет, жить так далее, продолжать бесконечно выносить такие взгляды… Нет, это невозможно!» — решил он сам с собою. «Если бы ты не
верил в дело, не сочувствовал ему, — ну, тогда куда б ни шло еще!.. Но любя их всех, страдая с ними одною болью, деля их мысли, их убеждения, молясь одному Богу, слыть между ними „изменником“, добровольно лишить себя честного имени
поляка… нет, это невозможно!» — повторил себе еще раз Бейгуш.
Опутанная сетями интриги, искусно сплетенной
поляками при несомненном участии достопочтенных отцов иезуитов, так называемая великая княжна, не зная ничего положительного о своем рождении, отчасти сама
верила тому, что о ней рассказывали и что с голосу советников сама она рассказывала и писала к разным влиятельным лицам и даже к государям.
В это время в Европе многие не
верили в его прочность, и
поляки, как жившие в Турции, так и бывшие членами генеральной конфедерации, энергически действовали для побуждения Порты произвести новый разрыв с Екатериной и начать новую войну.
— Дочки Ранеева? Елизаветы Михайловны? Не
поверил бы, кабы не вы говорили. Каких чудес ныне не творится! Пожалуй, скоро услышим, что Мерославский командует отрядом против
поляков. Дивны дела твои, Господи!
— А Марко глаголет: «Не
верь поляку».
Поверьте, надо с нынешним
поляком пуд соли съесть, чтоб его узнать.
И
поляки, и русские едва
верили этим неслыханным подвигам! Только и разговору было что о Суворове.
1-е апреля, вечером. Донесение мое о поступке
поляков, как видно, хотя поздно, но все-таки возымело свое действие. Сегодня утром приехал в город жандармский начальник Бржебржицкий и, пригласив меня к себе, долго и в подробности обо всем этом расспрашивал. Я рассказал все, как было; а он объявил мне, что всем этим польским мерзостям на Руси скоро будет конец. Опасаюсь, однако, что все сие, как на зло, сказано мне первого апреля. Начинаю
верить, что число сие действительно обманчиво.
Я долго не
верила, и другие мне тоже говорили: «
Поверь, это он к тебе подлещается, потому что у тебя свое хозяйство, а все
поляки льстивые», но это же ведь глупость, и я этому никогда ни за что не
поверю, потому что есть всякие люди в каждом народе, но когда по весне мой мальчик заболел при смерти, так Апрель Иваныч над ним ночей не спал, и теперь дитя его, можно сказать, больше меня любит.