Неточные совпадения
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама, пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью
к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой
пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на
площадку большой входной теплой лестницы.
«Где это, — подумал Раскольников,
идя далее, — где это я читал, как один приговоренный
к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой
площадке, чтобы только две ноги можно было поставить, — а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, — и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность, — то лучше так жить, чем сейчас умирать!
Подходя
к комендантскому дому, мы увидели на
площадке человек двадцать стареньких инвалидов с длинными косами и в треугольных шляпах. Они выстроены были во фрунт. Впереди стоял комендант, старик бодрый и высокого росту, в колпаке и в китайчатом халате. Увидя нас, он
к нам подошел, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять командовать. Мы остановились было смотреть на учение; но он просил нас
идти к Василисе Егоровне, обещаясь быть вслед за нами. «А здесь, — прибавил он, — нечего вам смотреть».
Монастырь, куда они
шли, был старинный и небогатый. Со всех сторон его окружала высокая, толстая каменная стена, с следами бойниц и с четырьмя башнями по углам. Огромные железные ворота, с изображением из жести двух архангелов, были почти всегда заперты и входили в небольшую калиточку. Два храма, один с колокольней, а другой только церковь, стоявшие посредине монастырской
площадки, были тоже старинной архитектуры.
К стене примыкали небольшие и довольно ветхие кельи для братии и другие прислуги.
Чем дальше они
шли, тем больше открывалось: то пестрела китайская беседка,
к которой через канаву перекинут был, как игрушка, деревянный мостик; то что-то вроде грота, а вот, куда-то далеко, отводил темный коридор из акаций, и при входе в него сидел на пьедестале грозящий пальчиком амур, как бы предостерегающий: «Не ходи туда, смертный, — погибнешь!» Но что представила
площадка перед домом — и вообразить трудно: как бы простирая
к нему свои длинные листья, стояли тут какие-то тополевидные растения в огромных кадках; по кулаку человеческому цвели в средней куртине розаны, как бы венцом окруженные всевозможных цветов георгинами.
Они
пошли к судейской
площадке.
Зная нрав Глеба, каждый легко себе представит, как приняты были им все эти известия. Он приказал жене остаться в избе, сам поднялся с лавки, провел ладонью по лицу своему, на котором не было уже заметно кровинки, и вышел на крылечко. Заслышав голос Дуни, раздавшийся в проулке, он остановился. Это обстоятельство дало, по-видимому, другое направление его мыслям. Он не
пошел к задним воротам, как прежде имел намерение, но выбрался на
площадку, обогнул навесы и притаился за угол.
Слышен насмешливый и ликующий свист по адресу забастовщиков, раздаются крики приветствий, а какой-то толстой человек, в легкой серой паре и в панаме, начинает приплясывать, топая ногами по камню мостовой. Кондуктора и вагоновожатые медленно пробираются сквозь толпу,
идут к вагонам, некоторые влезают на
площадки, — они стали еще угрюмее и в ответ на возгласы толпы — сурово огрызаются, заставляя уступать им дорогу. Становится тише.
Недели через три после того, как я поступил
к Орлову, помнится, в воскресенье утром, кто-то позвонил. Был одиннадцатый час, и Орлов еще спал. Я
пошел отворить. Можете себе представить мое изумление: за дверью на
площадке лестницы стояла дама с вуалью.
Среди толпы вьюном вился Яков Зарубин, вот он подбежал
к Мельникову и, дёргая его за рукав, начал что-то говорить, кивая головой на вагон. Климков быстро оглянулся на человека в шапке, тот уже встал и
шёл к двери, высоко подняв голову и нахмурив брови. Евсей шагнул за ним, но на
площадку вагона вскочил Мельников, он загородил дверь, втиснув в неё своё большое тело, и зарычал...
Помню, с каким волнением я
шел потом
к Ажогиным, как стучало и замирало мое сердце, когда я поднимался по лестнице и долго стоял вверху на
площадке, не смея войти в этот храм муз!
‹…› Когда по окончании экзамена я вышел на
площадку лестницы старого университета, мне и в голову не пришло торжествовать какой-нибудь выходкой радостную минуту. Странное дело! я остановился спиною
к дверям коридора и почувствовал, что связь моя с обычным прошлым расторгнута и что, сходя по ступеням крыльца, я от известного
иду к неизвестному.
Тишина царила кругом. Газовые рожки слабо освещали длинные коридоры, церковная
площадка была погружена в жуткую, беспросветную тьму. Я не
пошла, однако, по церковной или так называемой «парадной» лестнице, а бегом спустилась по черной, которая находилась возле нашего дортуара, и вошла в средний, классный коридор, примыкавший
к залу.
Его величества, однако, не было в числе игравших на бильярде. Какой-то англичанин, вероятно офицер с английского военного фрегата, стоявшего на рейде, на вопрос Володи, нет ли короля в числе играющих, отвечал, что он уже сыграл несколько партий и ушел, вероятно, прогуляться среди своих подданных, и советовал Володе
идти к большому освещенному, открытому со всех сторон зданию на столбах в конце улицы, на
площадке, окруженной деревьями, откуда доносились звуки, напоминающие скрипку.
Поворачивая с
площадки к небольшому спуску, который вел
к стоявшему тогда на Крещатике театру, мы на полугоре повстречали молодую девушку в сером платье, завернутую в большой мягкий, пушистый платок. На темно-русой головке ее была скромная шляпочка, а в руке длинный черный шелковый зонтик, на который она опиралась и
шла тихо и как будто с усталостью.
Он дал ей двугривенный и
пошел, оглядываясь на порядок,
к воротцам старого помещичьего сада по утоптанной дорожке, пересекавшей луговину двора, вплоть до
площадки перед балконами.
Парк этот разделяли глубокие балки, обросшие дубом и кленом, местами березой. Наверх
шли еще влажные дорожки, вдоль обрыва и крест-накрест
к площадке, где между двумя липовыми аллеями помещались качели. Остатки клумб и заросшие купы кустов выказывали очертания барского цветника, теперь запущенного.
Они перешли в последнюю залу, перед
площадкой. Здесь по стульям сидели группы дам, простывали от жары хор и большой залы. Разъезд
шел туго. Только половина публики отплыла книзу, другая половина ждала или"делала салон". Всем хотелось говорить. Мужчины перебегали от одной группы
к другой.
Горничная убежала. Тася поднялась по нескольким ступенькам на
площадку с двумя окнами. Направо стеклянная дверь вела в переднюю, налево — лестница во второй этаж. По лестницам
шел ковер. Пахло куреньем. Все смотрело чисто; не похоже было на номера. На стене, около окна, висела пачка листков с карандашом. Тася прочла:"Leider, zu Hause nicht getroffen" [«
К сожалению, не застал дома» (нем.).] — и две больших буквы. В стеклянную дверь видна была передняя с лампой, зеркалом и новой вешалкой.
Сцена представляет английский сад; вправо беседка; перед нею садовые скамейки и несколько стульев; влево
площадка под древнею липою, обставленная кругом скамейками; от нее, между кустами и деревьями, вьются в разных направлениях дорожки; впереди решетка садовая, примыкающая
к богатому господскому дому; за нею видны луга, по которым извивается река, и село на высоте. Подле беседки, на ветвях деревьев, висят две епанчи, бумажный венец и
шлем.
— Может быть, граф не звал меня, — сказал Пьер в то время, как он вышел на
площадку, — я
пошел бы
к себе.