Неточные совпадения
— Мысль, что «сознание определяется бытием», — вреднейшая мысль, она ставит человека в
позицию механического приемника впечатлений бытия и не может объяснить, какой же силой покорный раб действительности преображает ее?
А ведь действительность никогда не была — и не будет! — лучше человека, он же всегда был и будет не удовлетворен ею.
— Вообще выходило у него так, что интеллигенция — приказчица рабочего класса, не более, — говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан чаю. — «Нет, сказал я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны,
а не приказчики!» Вы, марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь в
позицию приказчиков рабочего класса, но у немцев есть Бебель, Адлер да — мало ли?
А у вас — таких нет, да и не дай бог, чтоб явились… провожать рабочих в Кремль, на поклонение царю…
— Мы, наконец, дошли до пределов возможного и должны остановиться, чтоб, укрепясь на занятых
позициях, осуществить возможное, реализовать его,
а там история укажет, куда и как нам идти дальше. Я — кончил.
— Обыск этот ставит меня в
позицию неудобную, — заявил Самгин и тотчас же остерег себя: «Как будто я жалуюсь,
а не протестую».
— В болотном нашем отечестве мы, интеллигенты, поставлены в трудную
позицию, нам приходится внушать промышленной буржуазии азбучные истины о ценности науки, — говорил Попов. —
А мы начали не с того конца. Вы — эсдек?
— Вопрос о путях интеллигенции — ясен: или она идет с капиталом, или против его — с рабочим классом.
А ее роль катализатора в акциях и реакциях классовой борьбы — бесплодная, гибельная для нее роль… Да и смешная. Бесплодностью и, должно быть, смутно сознаваемой гибельностью этой
позиции Ильич объясняет тот смертный визг и вой, которым столь богата текущая литература. Правильно объясняет. Читал я кое-что, — Андреева, Мережковского и прочих, — черт знает, как им не стыдно? Детский испуг какой-то…
Солдат говорил сам с собою,
а Клим думал о странной
позиции человека, который почему-то должен отвечать на все вопросы.
Самгин совершенно не мог представить: как это будет? Придут какие-то болваны,
а он должен внушать им правила поведения. С некоторой точки зрения это может быть интересно, даже забавно, однако — не настолько, чтоб ставить себя в смешную
позицию проповедника половой морали.
Он был не очень уверен в своей профессиональной ловкости и проницательности,
а после визита к девице Обоимовой у него явилось опасение, что Марина может скомпрометировать его, запутав в какое-нибудь темное дело. Он стал замечать, что, относясь к нему все более дружески, Марина вместе с тем постепенно ставит его в
позицию служащего, редко советуясь с ним о делах. В конце концов он решил серьезно поговорить с нею обо всем, что смущало его.
— На кой черт надо помнить это? — Он выхватил из пазухи гранки и высоко взмахнул ими. — Здесь идет речь не о временном союзе с буржуазией,
а о полной, безоговорочной сдаче ей всех
позиций критически мыслящей разночинной интеллигенции, — вот как понимает эту штуку рабочий, приятель мой, эсдек, большевичок… Дунаев. Правильно понимает. «Буржуазия, говорит, свое взяла, у нее конституция есть,
а — что выиграла демократия, служилая интеллигенция? Место приказчика у купцов?» Это — «соль земли» в приказчики?
На ответ, что «вышла», он велел Марфенькин букет поставить к Вере на стол и отворить в ее комнате окно, сказавши, что она поручила ему еще с вечера это сделать. Потом отослал ее,
а сам занял свою
позицию в беседке и ждал, замирая от удалявшейся, как буря, страсти, от ревности, и будто еще от чего-то… жалости, кажется…
А толстовцы бойкотировали войну с
позиций своего отвлеченного морализма.
Вечер закончился торжеством «материализма». Капитан затронул воображение. Сбитые с
позиции, мы молчали,
а старик, довольный тем, что его приняла философия и наука, изощрялся в сарказмах и анекдотах…
— Эй ты, выворотень, поди-ка сюды… ну, вылезай! — кричала Домнушка, становясь в боевую
позицию. — Умеешь по сарайным шляться…
а?.. Нету стыда-то, да и ты, Катря, хороша.
Становится в
позицию; Шумилова сморкается; Забиякин закладывает одну руку за пуговицы венгерки,
а в другой держит прошение, стараясь принять вид сколь можно любезный и развязный...
Расколотит насмерть, и даже не один раз сомлеешь и чувства потеряешь,
а все в своей
позиции верхом едешь, и опять, наскучив мотаться, в себя придешь.
Может быть, оттого, что с прежней либеральной
позицией жалко расстаться,
а может быть, и оттого, что она и сама уж понимает, что музыка ее не выгорела.
Счастье Александрова, что он очень недурной имитатор. Он заставляет себя вообразить, что это вовсе не он,
а милый, круглый, старый Ермолов скользит спокойными, уверенными, легкими шагами. Вот Петр Алексеевич в пяти шагах от начальницы остановил левую ногу, правой прочертил по паркету легкий полукруг и, поставив ноги точно в третью
позицию, делает полный почтения и достоинства поклон.
А между тем, как вы, сударь, полагаете? — воскликнул дьякон, становясь в наполеоновскую
позицию, — что из того воспоследовало?
Наш правый фланг уже продвинулся к Столовой горе, сильной
позиции, укрепленной, как говорили, английскими инженерами: глубокие рвы, каждое место перед укреплениями отлично обстреливается, на высоких батареях орудия,
а перед рвами страшные завалы из переплетенных проволоками огромных деревьев, наваленных ветвями вперед.
— Вот это Хуцубани… там турки пока сидят, господствующие
позиции, мы раз в июне ее заняли, да нас оттуда опять выгнали,
а рядом с ним, полевее, вот эта лесная гора в виде сахарной головы называется «Охотничий курган», его нашли охотники-пластуны, человек двадцать, ночью отбили у турок без выстрела, всех перерезали и заняли…
— Да посмотри-ка, какая славная
позиция! Речка, лесок, кустарник для стрелков. Небось французы не вдруг сунутся нас атаковать,
а мы меж тем отдохнем.
Засим толпа с улицы разошлась,
а так как куры ложатся рано, то никто и не знал, что у соседа попадьи Дроздовой в курятнике издохло сразу трое кур и петух. Их рвало так же, как и дроздовских кур, но только смерти произошли в запертом курятнике и тихо. Петух свалился с нашеста вниз головой и в такой
позиции кончился. Что касается кур вдовы, то они прикончились тотчас после молебна, и к вечеру в курятниках было мертво и тихо, лежала грудами закоченевшая птица.
Вот и конец моей истории с часами. Что еще сказать вам? Пять лет спустя Давыд женился на своей Черногубке,
а в 1812 году, в чине артиллерийского поручика, погиб славной смертью в день Бородинской битвы, защищая Шевардинский редут [Шевардинский редут — одно из главных укреплений в системе русских
позиций в великой битве при Бородине (24–26 августа 1812 года). Вокруг Шевардинского редута 24 августа развернулось кровопролитное сражение.].
Артур Бенни стал в такую
позицию, что к нему даже не дозволялось питать самые позволительные чувства дружества по простым побуждениям,
а, дружась с ним, человек непременно должен был попадать в подозрение или в революционерстве, или в шпионстве, или же и в том и в другом вместе и разом, по пословице: «гуртом выгодней».
Флор Федулыч (освободясь). Извините-с. Извольте садиться на место, Юлия Павловна! Мы и в этаких
позициях дам видали, только уж это другой сорт-с;
а вам не хорошо. Извольте садиться на кресло, я желаю быть к вам со всем уважением.
— Ничего не поделаешь, батенька. Привык в боях. Кто на войне не был, богу не маливался. Знаете? Прекрасная русская поговорка. Там, голубчик, поневоле научишься молиться. Бывало, идешь на
позицию — пули визжат, шрапнель, гранаты… эти самые проклятые шимозы… но ничего не поделаешь — долг, присяга — идешь!
А сам читаешь про себя: «Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси…»
За этим возгласом произошла уже настоящая свалка: наши рабочие отчаянно защищали свой столб,
а сподвижники алеута старались их сбить с
позиции, что скоро и было исполнено благодаря их численному превосходству, да и народ все был рослый, заводский, молодец к молодцу.
Это сбило его с прежней
позиции,
а так как в это время он уже овладел словом и его ответа ждали, то он стал нерешительно приводить цитаты об уме и чувстве, как факторах прогресса.
Оживительная перемена впечатлений заставила кадет ободриться,
а долг привычной дисциплины поставил их в надлежащей
позиции на надлежащее место.
А наш добрый старый император великодушен, и я принимаю на себя риск его именем даровать вам прощение, если вы укажете нам местонахождение ваших войск и ближайшие их к нашей армии
позиции.
— Вам хорошо говорить потише, — заворчал он, — вы основательно подкрепились в погребах расстрелянного пана, a каково-то мне,
а? Во всяком случае, будь проклят тот, кто нарушил наш покой, бродя здесь с ручным прожектором. Бьюсь об заклад, что это был какой-нибудь шпион-галичанин, выслеживающий наши
позиций, и попадись мне только этот молодчик, я вымещу на его шкуре и это бесцельное шатанье наше за ним и это ночное бодрствование в сырой скверной дыре! — уже совершенно оживившись, заключил рябой.
Храбров и Крогер,
а сзади них Пищальников поехали крупной рысью через безлюдную деревню, разрушенную артиллерийским огнем. Выехали в степь. Запад слабо светился зеленоватым светом, и под ним черным казался простор некошеной степи. Впереди, за
позициями, изредка бухали далекие пушечные выстрелы белых. Степь опьяненно дышала ароматами цветущих трав, за канавкой комками чернели полевые пионы.
Тема в то время была самая боевая, «Русское богатство» занимало по отношению к марксизму весьма враждебную
позицию,
а я уже был марксистом.
— Зачем, — продолжал оратор, — нам все эти прозвища перебирать, господа?.. Славянофилы, например, западники, что ли, там… Все это одни слова.
А нам надо дело… Не кличка творит человека!.. И будто нельзя почтенному гражданину занимать свою
позицию? Будто ему кличка доставляет ход и уважение?.. Надо это бросить… Жалуются все: рук нет, голов нет, способных людей и благонамеренных. Мудрено ли это?.. Потому, господа, что боятся самих себя… Все в кабалу к другим идут!..
Это великий уряд в департаментской иерархии. С этого уряда начинается уже приятная положительность не только в департаменте, но и в мире. Начальника отделения уже не вышвыривают из службы, как мелкую сошку,
а с ним церемонятся и даже в случае обнаружения за ним каких-нибудь больших грехов — его все-таки спускают благовидно. Начальник отделения получает
позицию — он уже может пробираться в члены благотворительных обществ,
а оттуда его начинают «проводить в дома». И положение его все лепится глаже и выше.
Мы приготовились к приему раненых. Раненых не привозили.
А пальба перекатывалась бешено и лихорадочно, мимо скакали в темноте взволнованные ординарцы… На японских
позициях засветился прожектор, голубоватый луч медленно пополз по нашим
позициям.
Раненых мы так и не дождались. К полуночи пальба смолкла. Мы легли спать,
а утром воротились домой. Необычная мобилизация госпитального персонала «на
позиции» оказалась совершенно излишнею.
Их полк стоял около Ердагоуской сопки. Эти трое находились впереди окопов, в секрете. Ночью полк отвели от
позиций,
а о них забыли. Хватились они, — окопы пусты, войска ушли…
А утомление войною у всех было полное. Не хотелось крови, не хотелось ненужных смертей. На передовых
позициях то и дело повторялись случаи вроде такого: казачий разъезд, как в мешок, попадает в ущелье, со всех сторон занятое японцами. Раньше никто бы из казаков не вышел живым. Теперь на горке появляется японский офицер, с улыбкою козыряет начальнику разъезда и указывает на выход. И казаки спокойно уезжают.
— Это черт знает, что такое. По закону полевые подвижные госпитали должны стоять за восемь верст от
позиций,
а нас посылают в самый огонь!
Передавали, — конечно, анекдотическое, но очень характерное, — рассуждение такого офицера: «Вполне понятно, что офицер на передовых
позициях получает красный темляк,
а я — Владимира.
И опять: местом встречи уполномоченных назначен Вашингтон, но уполномоченные съедутся только в августе, через два месяца! Почему так долго?
А в других телеграммах сообщалось, что Ояма перешел в стремительное наступление. С
позиций приходили слухи, что начинается генеральный бой. Японцы высадились на Сахалине, заняли Корсаковский пост и быстро продвинулись в глубь острова.
—
А позвольте, ваше превосходительство, узнать, где вы были во время боя? — крикнул худой, загорелый капитан с блестящими глазами. — Я пять месяцев пробыл на
позициях и не видел ни одного генерала. Где вы были при отступлении? Все красные штаны попрятались, как клопы в щели, мы пробивались одни! Каждый пробивался, как знал,
а вы удирали!..
А теперь, назади, все повылезли из щелей! Все хотят командовать!
— Я уж не знаю. Но полевые госпитали должны быть с нами,
а мы завтра уходим на
позиции.
Нашему корпусному командиру приказано выставить дивизию на
позиции перед Телином,
а в штабе не знают, где полки. Все растеряли.
—
А уж если теперь отступать придется, — никто из этих верховых бегунов от нас не уйдет. В красных лампасах которые. Как бой, так за пять верст от
позиции.
А отступать: все впереди мчатся, верхами да в колясках… Им что! Сами миллионы наживают,
а царю телеграммы шлют, что солдат войны просит.
Говорят, что они прикалывают раненых и даже пленных,
а раненый рядовой 6 роты 2 восточного стрелкового полка Осип Коченов рассказывал мне, что у его товарища, попавшего в плен, японцы будто бы вырезали ремни из груди и спины и бросили его по дороге; его нашли и доставили на русские
позиции.
Но вы не истомлялись на десятую долю так, как мы, казаки, бессменно находившиеся на передовых
позициях, нос с носом с неприятелем, всегда начеку, лишённые удобств,
а подчас и возможности, вследствие постоянных передвижений, утолить свой голод…
Вся беда в том, что наша артиллерия постоянно занимает одну и ту же
позицию, к которой легко пристреляться,
а между тем японская быстро переходит с места на место, да и снарядов японцы тратят массы,
а у нас в этом случае соблюдается разумная экономия.