Неточные совпадения
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я
поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили
с мама и
с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя
с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно.
С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
— Это играть? Играть? Перестану,
мама; сегодня в последний раз
еду, особенно после того, как Андрей Петрович сам и вслух объявил, что его денег там нет ни копейки. Вы не поверите, как я краснею… Я, впрочем, должен
с ним объясниться…
Мама, милая, в прошлый раз я здесь сказал… неловкое слово… мамочка, я врал: я хочу искренно веровать, я только фанфаронил, и очень люблю Христа…
— Да… но при теперешних обстоятельствах… Словом, вы понимаете, что я хочу сказать. Мне совсем не до веселья, да и папа не хотел, чтобы я
ехала. Но вы знаете, чего захочет
мама — закон, а ей пришла фантазия непременно вывозить нынче Верочку… Я и вожусь
с ней в качестве бонны.
Похворал отец-то, недель семь валялся и нет-нет да скажет: «Эх,
мама,
едем с нами в другие города — скушновато здесь!» Скоро и вышло ему
ехать в Астрахань; ждали туда летом царя, а отцу твоему было поручено триумфальные ворота строить.
—
Мама, не плачь, я сам хочу
ехать, — утешал ребенок, выходя за двери
с своим отцом и швицким посланным.
В доме тревога большая.
Счастливы, светлы лицом,
Заново дом убирая,
Шепчутся
мама с отцом.
Как весела их беседа!
Сын подмечает, молчит.
— Скоро увидишь ты деда! —
Саше отец говорит…
Дедушкой только и бредит
Саша, — не может уснуть:
«Что же он долго не
едет?..»
— Друг мой! Далек ему путь! —
Саша тоскливо вздыхает,
Думает: «Что за ответ!»
Вот наконец приезжает
Этот таинственный дед.
На следующий день Санин лежал еще в постели, как уже Эмиль, в праздничном платье,
с тросточкой в руке и сильно напомаженный, ворвался к нему в комнату и объявил, что герр Клюбер сейчас прибудет
с каретой, что погода обещает быть удивительной, что у них уже все готово, но что
мама не
поедет, потому что у нее опять разболелась голова.
— Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, — от души сказал Александров. — Но я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж моей старшей сестры — управляющий гостиницы Фальц-Фейна, что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он говорил со мною по телефону. Пускай бы он сейчас же
поехал к моей
маме и сказал бы ей, чтобы она как можно скорее приехала сюда и захватила бы
с собою какое-нибудь штатское платье. А я добровольно пойду в карцер и буду ждать.
— Как вы могли,
мама, сказать про скандал? — вспыхнула Лиза. — Я
поехала сама,
с позволения Юлии Михайловны, потому что хотела узнать историю этой несчастной, чтобы быть ей полезною.
— Ноги сломали! — вскричала Лиза. —
Мама,
мама, а мы
с вами хотели
ехать на прошлой неделе в Матвеево, вот бы тоже ноги сломали!
«А вдруг
мама не приедет за мной? — беспокойно, в сотый раз, спрашивал сам себя Буланин. — Может быть, она не знает, что нас распускают по субботам? Или вдруг ей помешает что-нибудь? Пусть уж тогда бы прислала горничную Глашу. Оно, правда, неловко как-то воспитаннику военной гимназии
ехать по улице
с горничной, ну, да что уж делать, если без провожатого нельзя…»
Мама из коры умеет делать лодочки, и даже
с парусом, я же умею только есть смолу и обнимать сосну. В этих соснах никто не живет. В этих соснах, в таких же соснах, живет пушкинская няня. «Ты под окном своей светлицы» — у нее очень светлое окно, она его все время протирает (как мы в зале, когда ждем дедушкиного экипажа) — чтобы видеть, не
едет ли Пушкин. А он все не
едет. Не приедет никогда.
—
Мама? Она
поехала с Ольгой Кирилловной на репетицию играть театр. Послезавтра у них будет представление. И меня возьмут… А ты пойдешь?
— Видите,
маме этого… Что я хотела сказать? Да!.. Надо выписать сто граммов хлороформу, пожалуйста, не забудьте, —
с эфиром… Антон Антонович
поедет. А я завтра сама развешу, не будите провизора.
— Ну,
мама, мы
с тобой в понедельник
поедем в город, ты
с ней там увидишься.
Я испуганно таращил глаза и втягивал голову в плечи, мальчишка бил меня кулаком по шее, а извозчики, — такие почтительные и славные, когда я
ехал на них
с папой или
мамой, — теперь грубо хохотали, а парень
с дровами свистел и кричал...
Идет она
с видом упорного, но несколько нарочитого и веселого каприза, шагает и останавливается вслед матери и тянет душу низким капризным голосом: «
Мама! а
мама! — я
поеду».
Лиза. Катя, Катечка! Где Катя? Алеша приехал. Ментиков, голубчик, ненаглядный, где Катя? Вы знаете, Алеша приехал, и, значит, дело идет на мировую. Какой Алеша красавец, и
с ним какой-то, тоже красавец. Ментиков, вы это понимаете: значит, зимой я
еду к ним, и никакая
мама меня не удержит. Вы не грустите, мы вместе
поедем. Если бы я не была такая взрослая, я бы вас поцеловала, а теперь… (
С силою хватает упирающегося Ментикова за руки и кружит по комнате. Убегает
с криком.) Катя! Алеша приехал!
— А знаешь что,
мама? — сказала вдруг Надежда Филипповна, и глаза ее засветились. — Если завтра будет такая же погода, то я
с утренним поездом
поеду к нему в город! По крайней мере я хоть об его здоровье узнаю, погляжу на него, чаем его напою.
— Так и есть, так и есть, то же говорила и
мама, — прошептала она. — Мне бы хотелось венчаться здесь; конечно,
мама поедет с нами и за границу, но здесь на нашей свадьбе была бы и Ядвига.
— А ты,
мама, разве не
поедешь с нами?
Наташа
ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее,
с самого утра, были устремлены на то, чтоб они все: она,
мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака́ бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах
с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны à la grecque. [по-гречески.]
Еще так недавно я подходил к этому столу
с мыслью выиграть сто рублей, купить
мамá к именинам эту шкатулку и
ехать домой.