Неточные совпадения
Кроме того, она чувствовала, что если здесь, в своем доме, она едва успевала ухаживать
за своими пятью
детьми, то им будет еще хуже там, куда она
поедет со всеми ими.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать
ребенка, а я стану покоряться им! Ни
за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она
поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного
ребенка.
Задумывается
ребенок и все смотрит вокруг: видит он, как Антип
поехал за водой, а по земле, рядом с ним, шел другой Антип, вдесятеро больше настоящего, и бочка казалась с дом величиной, а тень лошади покрыла собой весь луг, тень шагнула только два раза по лугу и вдруг двинулась
за гору, а Антип еще и со двора не успел съехать.
Несколько раз похвалив
детей и тем хотя отчасти удовлетворив мать, жадно впитывающую в себя эти похвалы, он вышел
за ней в гостиную, где англичанин уже дожидался его, чтобы вместе, как они уговорились,
ехать в тюрьму. Простившись со старыми и молодыми хозяевами, Нехлюдов вышел вместе с англичанином на крыльцо генеральского дома.
Поплелись наши страдальцы кой-как; кормилица-крестьянка, кормившая кого-то из
детей во время болезни матери, принесла свои деньги, кой-как сколоченные ею, им на дорогу, прося только, чтобы и ее взяли; ямщики провезли их до русской границы
за бесценок или даром; часть семьи шла, другая
ехала, молодежь сменялась, так они перешли дальний зимний путь от Уральского хребта до Москвы.
Дети в нашей семье (впрочем, тут я разумею, по преимуществу, матушку, которая давала тон всему семейству) разделялись на две категории: на любимых и постылых, и так как высшее счастие жизни полагалось в
еде, то и преимущества любимых над постылыми проявлялись главным образом
за обедом.
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить
за угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и подушку своего
ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы купить
еду сидящему в долговом отделении мужу.
— Ты, господи, сам знаешь, — всякому хочется, что получше. Михайло-то старшой, ему бы в городе-то надо остаться,
за реку
ехать обидно ему, и место там новое, неиспытанное; что будет — неведомо. А отец, — он Якова больше любит. Али хорошо — неровно-то
детей любить? Упрям старик, — ты бы, господи, вразумил его.
[Только одного я встретил, который выразил желание остаться на Сахалине навсегда: это несчастный человек, черниговский хуторянин, пришедший
за изнасилование родной дочери; он не любит родины, потому что оставил там дурную память о себе, и не пишет писем своим, теперь уже взрослым,
детям, чтобы не напоминать им о себе; не
едет же на материк потому, что лета не позволяют.]
— Мама, не плачь, я сам хочу
ехать, — утешал
ребенок, выходя
за двери с своим отцом и швицким посланным.
Помада пошел и через полчаса возвратился, объявив, что она совсем сошла с ума; сама не знает, чего хочет;
ребенка ни
за что не отпускает и собирается завтра
ехать к генерал-губернатору.
— Не
поехала, — сказала няня, входя и протягивая руки
за ребенком.
Очень странно, что составленное мною понятие о межеванье довольно близко подходило к действительности: впоследствии я убедился в этом на опыте; даже мысль
дитяти о важности и какой-то торжественности межеванья всякий раз приходила мне в голову, когда я шел или
ехал за астролябией, благоговейно несомой крестьянином, тогда как другие тащили цепь и втыкали колья через каждые десять сажен; настоящего же дела, то есть измерения земли и съемки ее на план, разумеется, я тогда не понимал, как и все меня окружавшие.
— Ну, так я, ангел мой,
поеду домой, — сказал полковник тем же тихим голосом жене. — Вообразите, какое положение, — обратился он снова к Павлу, уже почти шепотом, — дяденька, вы изволите видеть, каков; наверху княгиня тоже больна, с постели не поднимается; наконец у нас у самих
ребенок в кори; так что мы целый день — то я дома, а Мари здесь, то я здесь, а Мари дома… Она сама-то измучилась;
за нее опасаюсь, на что она похожа стала…
Мне казалось, что
за лето я прожил страшно много, постарел и поумнел, а у хозяев в это время скука стала гуще. Все так же часто они хворают, расстраивая себе желудки обильной
едой, так же подробно рассказывают друг другу о ходе болезней, старуха так же страшно и злобно молится богу. Молодая хозяйка после родов похудела, умалилась в пространстве, но двигается столь же важно и медленно, как беременная. Когда она шьет
детям белье, то тихонько поет всегда одну песню...
Доктор повиновался —
поехал и скоро вылечил больное
дитя, но платы
за свой труд не взял.
За обедом она при
детях спросила меня о том, когда я
еду.
— Стало быть, она с вами
поедет, когда вы бу-дете со-про-вождать меня
за гра-ни-цу? В таком случае я непременно
поеду за границу! — вскричал князь, одушевляясь. — Неп-ре-менно
поеду! И если б я мог льстить себя на-деж-дою… Но она очаровательное, оча-ро-ва-тельное
дитя! O ma charmante enfant!.. [прелестное
дитя (франц.)] — И князь снова начал целовать ее руки. Бедняжка, ему хотелось стать перед ней на колени.
Перед обедом Лиза пришла к нему и, всё придумывая, что бы могло быть причиною его неудовольствия, стала говорить ему, что она боится, что ему неприятно, что ее хотят везти в Москву родить, и что она решила, что останется здесь. И ни
за что не
поедет в Москву. Он знал, как она боялась и самих родов и того, чтобы не родить [не]хорошего
ребенка, и потому не мог не умилиться, видя, как легко она всем жертвовала из любви к нему.
По
еде мысли мои сделались чище и рассудок изобретательнее. Когда поворачивал я в руках букварь, ника: один
за батенькину «скубку», а другой —
за дьячкову «палию». Причем маменька сказали:"Пусть толчет, собачий сын, как хочет, когда без того не можно, но лишь бы сечением не ругался над
ребенком". Не порадовало меня такое маменькино рассуждение!
Я о нем в мою последнюю поездку
за границу наслышался еще по дороге — преимущественно в Вене и в Праге, где его знали, и он меня чрезвычайно заинтересовал. Много странных разновидностей этих каиновых
детей встречал я на своем веку, но такого экземпляра не видывал. И мне захотелось с ним познакомиться — что было и кстати, так как я
ехал с литературною работою, для которой мне был нужен переписчик. Шерамур же, говорят, исполнял эти занятия очень изрядно.
Потом он жил со мной, и случился
ребенок, тогда все испугались и стали бежать из дома, все провалилось, и дом продали
за долги, а я
поехала с одной дамой на пароходе сюда делать выкидыш, а потом выздоровела и меня отдали в заведение.
Иван Михайлович. Ну, были в вашей школе с Катенькой. Любочка хотела тоже
ехать, да боялась, — она простудилась вчера. Вот и заехали к вам. Ну, я вам скажу, Анатолий Дмитриевич, что
за прелесть эти
дети, что
за такое-этакое! Да, вот истинно славно, славно!
В тот же вечер Мария Петровна попросила мужа
ехать с нею и
детьми за границу.
— А вот и мы, а вот и мы, дружок! — начал господин с бачками, пожимая Сашину руку. — Чай, заждался! Небось бранил дядю
за то, что не
едет! Коля, Костя, Нина, Фифа…
дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе, всем выводком, и денька на три, на четыре. Надеюсь, не стесним? Ты, пожалуйста, без церемонии.
Как ни уговаривал и Груню съездить вместе Патап Максимыч, с ним не
поехала: и то ее
дети по случаю свадьбы Самоквасовых долго оставались под призором нянек, хоть и были все время в том же городе, где жила их мать, но
за свадебными хлопотами она почти не видала их.
Было так. Папа считался лучшим в Туле детским врачом. Из Ясной Поляны приехал Лев Толстой просить папу приехать к больному
ребенку. Папа ответил, что у него много больных в городе и что
за город он не ездит. Толстой настаивал, папа решительно отказывался. Толстой рассердился, сказал, что папа как врач обязан
поехать. Папа ответил, что по закону врачи, живущие в городе,
за город не обязаны ездить. Расстались они враждебно.
Фридрих Адольфович с минуту постоял в раздумье над Юриком. Потом, убедившись, что
дети не
едут за ним и что они, должно быть, испугавшись и окончательно растерявшись, повернули обратно на хутор, он осторожно приподнял бесчувственного Юрика с земли. «Юрик! Бедний! Несшастный мальшик!» — говорил он все время.
Дети не заставили отца повторять приглашение и с большим аппетитом принялись
за еду. Старик Андрон, стоя у притолоки, рассказывал Волгину про хозяйственные дела на хуторе. Хутор был куплен Юрием Денисовичем этою весною в одном из прелестных уголков России, и он впервые с семьей приехал сюда провести лето и отдохнуть на деревенском просторе.
Когда усадили Ивана Васильевича в тапкан, который можно было познать
за великокняжеский по двуглавому орлу, прибитому к передку, несколько боярских
детей поехало верхом вперед с возгласом: пади! пади!
Колосов и Померанцев живут по соседству и поэтому
ехали домой на одном извозчике. Дорогой Померанцев очень много говорил о сегодняшнем деле, жалел Таню и радовался снисхождению, которое дано Хоботьеву. Колосов отвечал односложно и неохотно. Дома Колосов, не торопясь, разделся, спросил, спит ли жена, и, проходя мимо, детской, машинально взялся
за ручку двери, чтобы, по обыкновению, зайти поцеловать
детей, но раздумал и прошел прямо к себе в спальню.