Неточные совпадения
Подъезжаете ли вы к глубокому и вязкому болоту, якут соскакивает с лошади, уходит выше колена
в грязь и ведет вашу лошадь — где суше; едете ли лесом, он — впереди, устраняет от вас сучья; при
подъеме на крутую
гору опоясывает вас кушаком и помогает идти; где очень дурно, глубоко, скользко — он останавливается.
Сразу от бивака начинался
подъем. Чем выше мы взбирались
в гору, тем больше было снега. На самом перевале он был по колено. Темно-зеленый хвойный лес оделся
в белый убор и от этого имел праздничный вид. Отяжелевшие от снега ветви елей пригнулись книзу и
в таком напряжении находились до тех пор, пока случайно упавшая сверху веточка или еловая шишка не стряхивала пышные белые комья, обдавая проходящих мимо людей холодной снежной пылью.
В верховьях Литянгоу есть китайская зверовая фанза. От нее тропа поворачивает налево
в горы и идет на Иман.
Подъем на перевал Хунтами с южной стороны затруднителен;
в истоках долина становится очень узкой и завалена камнями и буреломным лесом.
Следуя за рекой, тропа уклоняется на восток, но не доходит до истоков, а поворачивает опять на север и взбирается на перевал Кудя-Лин [Гу-цзя-лин — первая (или хребет) семьи Гу.], высота которого определяется
в 260 м.
Подъем на него с юга и спуск на противоположную сторону — крутые. Куполообразную
гору с левой стороны перевала китайцы называют Цзун-ган-шань [Цзунь-гань-шань —
гора, от которой отходят главные дороги.]. Она состоит главным образом из авгитового андезита.
Впереди и слева от нас высилась Плоская
гора высотой 600 м, которую местные жители называют Кямо. С горного хребта,
в состав которого она входит, берут начало три притока Холонку: Пуйму, Сололи и Дагды — единственное место
в бассейне Холонку, где еще встречаются изюбры и кабаны.
Подъем на лодке возможен только до реки Сололи.
Надо все время упираться ногой
в камни,
в бурелом,
в основание куста,
в кочку, обросшую травой, и т.д. При
подъеме на
гору это не опасно, но при спуске всегда надо быть осторожным.
В таких случаях легко сорваться с кручи и полететь вниз головой.
Оставив казаков ожидать нас
в седловине, мы вместе с Дерсу поднялись на
гору. По гипсометрическим измерениям высота ее равна 1160 м.
Подъем, сначала пологий, по мере приближения к вершине становился все круче и круче. Бесспорно, что
гора Тудинза является самой высокой
в этой местности. Вершина ее представляет собой небольшую площадку, покрытую травой и обставленную по краям низкорослой ольхой и березой.
При
подъеме на крутые
горы,
в особенности с ношей за плечами, следует быть всегда осторожным. Надо внимательно осматривать деревья, за которые приходится хвататься. Уже не говоря о том, что при падении такого рухляка сразу теряешь равновесие, но, кроме того, обломки сухостоя могут еще разбить голову. У берез древесина разрушается всегда скорее, чем кора. Труха из них высыпается, и на земле остаются лежать одни берестяные футляры.
С Тютихе на Аохобе можно попасть и другой дорогой. Расстояние между ними всего только 7 км. Тропа начинается от того озерка, где мы с Дерсу стреляли уток. Она идет по ключику на перевал, высота которого равна 310 м. Редколесье по склонам
гор, одиночные старые дубы
в долинах и густые кустарниковые заросли по увалам — обычные для всего побережья. Спуск на Аохобе
в 2 раза длиннее, чем
подъем со стороны Тютихе. Тропа эта продолжается и далее по побережью моря.
Подъем на перевал, высота которого измеряется
в 770 м, как со стороны реки Горбуши, так и со стороны реки Синанцы, одинаково пологий. Ближайшие
горы состоят из кварцевого порфира. Отсюда Сихотэ-Алинь постепенно отходит к северо-востоку.
Ориентировочным пунктом может служить здесь высокая скалистая сопка, называемая старожилами-крестьянами Петуший гребень.
Гора эта входит
в состав водораздела между реками Тапоузой и Хулуаем.
Подъем на перевал
в истоках Хулуая длинный и пологий, но спуск к Тапоузе крутой. Кроме этой сопки, есть еще другая
гора — Зарод;
в ней находится Макрушинская пещера — самая большая, самая интересная и до сих пор еще не прослеженная до конца.
Такова была Садовая
в первой половине прошлого века. Я помню ее
в восьмидесятых годах, когда на ней поползла конка после трясучих линеек с крышей от дождя, запряженных парой «одров».
В линейке сидело десятка полтора пассажиров, спиной друг к другу. При
подъеме на
гору кучер останавливал лошадей и кричал...
Реки, которою грозил мне Пашковский,
в окно не было видно, но за обрезом
горы чувствовался спуск, а дальше — крутой
подъем противоположного берега…
Симбирская
гора, или, лучше сказать,
подъем на Симбирскую
гору, высокую, крутую и косогористую, был тогда таким тяжелым делом, что даже
в сухое время считали его более затруднительным, чем самую переправу через Волгу; во время же грязи для тяжелого экипажа это было препятствие, к преодолению которого требовались неимоверные усилия; это был подвиг, даже небезопасный.
И потому, когда пришел час к отъезду купцов восвояси, Фотей очутился на передке рядом с кучером, и скинуть его было невозможно до лежавшего на их пути села Крутого. Здесь был
в то время очень опасный спуск с одной
горы и тяжелый
подъем на другую, и потому случались разные происшествия с путниками: падали лошади, переворачивались экипажи и прочее
в этом роде. Село Крутое непременно надо было проследовать засветло, иначе надо заночевать, а
в сумерки никто не рисковал спускаться.
Река была
в версте от деревни, извилистая, с чудесными кудрявыми берегами, за нею опять широкий луг, стадо, длинные вереницы белых гусей, потом, так же как на этой стороне, крутой
подъем на
гору, а вверху, на
горе, село с пятиглавою церковью и немного поодаль господский дом.
Кругом было темно. Береговые скалы отодвинулись. Нас окружали какие-то громадные массивные постройки, которые оказались барками. Целый караван барок, охваченных льдом… Впереди на довольно крутом
подъеме рисовалась силуэтом фантастическая фигура гигантского всадника. Я смотрел на него снизу. Его голова, казалось, уходила
в облака, плечи высились над отдаленными
горами. Рядом вприпрыжку бежал пеший человек
в остроконечном шлыке.
Тотчас же после того, как — мы перешли Лом по небольшому мостику, дорога пошла
в гору. Сначала
подъем, хотя и весь покрытый кустами, был сносен, но чем выше мы поднимались, тем круче становилась покатость, тем уже дорога. Наконец мы были принуждены взбираться поодиночке, иногда подпираясь ружьями. Роты перепутались.
Отдохнув немного, моряки поехали далее. После спуска дорога снова поднималась кверху. Тропа становилась шире и лучше. Лошади пошли скорее. Опять, как и
в начале
подъема, то и дело показывались из-за зелени маленькие виллы и дачи. Вот и знаменитая вилла какого-то англичанина-банкира, выстроенная на самом хребте одной из
гор. Наконец, на верхушке одного из отрогов показался и монастырь — высшее место
в горах, до которого можно добраться на лошадях. Выше можно подниматься только пешком.
Коляска поднимается все выше и выше
в гору несколькими отлогими
подъемами и въезжает
в какой-то волшебный сплошной громадный сад, среди которого широкие аллеи вымощены отличным шоссе, покрытым песком.
Дорога была
в высшей степени живописна и
в то же время, чем выше, тем более казалась опасной и возбуждала у непривычных к таким горным
подъемам нервное напряжение, особенно когда пришлось ехать узенькой тропинкой, по одной стороне которой шла отвесная
гора, а с другой — страшно взглянуть! — глубокая пропасть, откуда долетал глухой шум воды, бежавшей по каменьям.
Для таких новичков, какими являлись стрелки,
подъем на лыжах
в гору был гораздо легче, чем спуск с нее.
Мы остановились
в недоумении. Куда итти? Держаться ли намывной полосы прибоя или следовать за тропою?
В это время подошел Вандага и сказал, что надо итти по тропе, потому что здесь ходят люди. Мы послушались его совета и, нимало не смутясь, стали карабкаться на кручу. Тропа шла зигзагами, но, несмотря на то, что проложена она была весьма искусно, все же
подъем на
гору был длинный и утомительный. Мы с орочем взобрались на вершину прибрежного хребта, а шедшие со мной стрелки немного отстали.
Телега сильно накренилась — сейчас упадет; на ноги Марьи Васильевны навалилось что-то тяжелое — это ее покупки. Крутой
подъем на
гору, по глине; тут
в извилистых канавах текут с шумом ручьи, вода точно изгрызла дорогу — и уж как тут ехать! Лошади храпят. Ханов вылез из коляски и идет по краю дороги
в своем длинном пальто. Ему жарко.
У мамы стало серьезное лицо с покорными светящимися глазами. «Команда» моя была
в восторге от «подвига», на который я шел. Глаза Инны
горели завистью. Маруся радовалась за меня, по-обычному не воспринимая опасных сторон дела. У меня
в душе был жутко-радостный
подъем, было весело и необычно.
Султановский обоз перебрался через речку и потянулся по пашням к Мандаринской дороге. Двинулся наш. Спуск к речке был крутой.
Подъем еще круче. Лошади вытягивали зады и скользили ногами, свистели кнуты, солдаты, облепив повозки, тянули их
в гору вместе с лошадьми.