Неточные совпадения
Даже из-за него уже начинали несколько ссориться: заметивши, что он становился обыкновенно около дверей, некоторые наперерыв спешили занять стул поближе к дверям, и когда одной посчастливилось сделать это прежде, то едва не произошла пренеприятная
история, и многим, желавшим себе сделать то же, показалась уже чересчур отвратительною
подобная наглость.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя
историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и
подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы с ума от любви к народу, от страха за его судьбу, как сходит с ума Глеб Успенский.
Подобного поклонения государственной силе, как мистическому факту
истории, еще не было в русской литературе.
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера, что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и что их надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало того, что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую
историю мира и человечества, — то думаешь ли ты, что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь
подобное по силе и по глубине тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
Но никакие вразумления не действовали, и в следующий праздник та же
история повторялась с буквальною точностью. Не раз, ввиду
подобных фактов, матушка заподозривала Конона в затаенной строптивости, но, по размышлении, оставила свои подозрения и убедилась, что гораздо проще объяснить его поведение тем, что он — «природный олух». Эта кличка была как раз ему впору; она вполне исчерпывала его внутреннее содержание и определяла все поступки.
Припомните: разве
история не была многократно свидетельницей мрачных и жестоких эпох, когда общество, гонимое паникой, перестает верить в освежающую силу знания и ищет спасения в невежестве? Когда мысль человеческая осуждается на бездействие, а действительное знание заменяется массою бесполезностей, которые отдают жизнь в жертву неосмысленности; когда идеалы меркнут, а на верования и убеждения налагается безусловный запрет?.. Где ручательство, что
подобные эпохи не могут повториться и впредь?
Я только думая, что можно бы изобразить все в той простоте и правде, как я теперь это вижу, и что
история мальчика,
подобного мне, и людей, его окружающих, могла бы быть интереснее и умнее графа Монте — Кристо.
Должно существовать другое, метафизическое истолкование причинности, которое имеет свою
историю и которого не может уничтожить ни Мах, ни все ему
подобные.
Мы никак не могли узнать в точности, каким образом могли завязаться
подобные отношения; завязались они, конечно, по поводу всё той же
истории с князем, когда Вера Лебедева была поражена горестью до того, что даже заболела; но при каких подробностях произошло знакомство и дружество, нам неизвестно.
Избушка Мыльникова служила ярким примером
подобного промыслового захудания, и ее
история служила иллюстрацией всей картины.
«Стоило затевать всю эту
историю, так волноваться и страдать, чтобы все это
подобным образом кончилось!» — думал он. Надобно оказать, что вышедший около этого времени роман Лермонтова «Герой нашего времени» и вообще все стихотворения этого поэта сильно увлекали университетскую молодежь. Павел тоже чрезвычайно искренне сочувствовал многим его лирическим мотивам и, по преимуществу, — мотиву разочарования. В настоящем случае он не утерпел и продекламировал известное стихотворение Лермонтова...
Государство так часто продается за грош, и притом так простодушно продается, что даже
история уже не следит за
подобными деяниями и не заносит их на свои скрижали.
Я верю — вы поймете, что мне так трудно писать, как никогда ни одному автору на протяжении всей человеческой
истории: одни писали для современников, другие — для потомков, но никто никогда не писал для предков или существ,
подобных их диким, отдаленным предкам…
Только один
подобный пример я знаю в
истории человечества.
Дело в том, что
история дает приют в недрах своих не только прогрессивному нарастанию правды и света, но и необычайной живучести лжи и тьмы. Правда и ложь живут одновременно и рядом, но при этом первая является нарождающеюся и слабо защищенною, тогда как вторая представляет собой крепкое место, снабженное всеми средствами самозащиты. Легко понять, какого рода результаты могут произойти из
подобного взаимного отношения сторон.
Случаи
подобного издевательства были совсем неизвестны в домашней
истории Александровского училища, питомцы которого, по каким-то загадочным влияниям, жили и возрастали на основах рыцарской военной демократии, гордого патриотизма и сурового, но благородного, заботливого и внимательного товарищества.
Все они ответили ему без замедления и в весьма лестных выражениях отзывались о капитальности труда и о красноречии автора, но находили вместе с тем, что для обнародования
подобного рода
историй не пришло еще время.
Егор Егорыч вздохнул и печально мотнул головой: ему живо припомнилась вся эта минувшая
история, как сестра, совершенно несправедливо заступившись за сына, разбранила Егора Егорыча самыми едкими и оскорбительными словами и даже просила его избавить от своих посещений, и как он, несмотря на то, все-таки приезжал к ней несколько раз, как потом он ей писал длинные письма, желая внушить ей все безумие
подобного отношения к нему, и как на эти письма не получил от нее ни строчки в ответ.
Вопросы поставлены ясно и прямо, и, казалось, надобно ясно и прямо ответить на них. Но во всех критиках на мою книгу ничего
подобного не было сделано, точно так же как не было сделано и по отношению всех тех обличений церковных учителей в отступлении их от закона Христа, которыми со времен Константина полна
история.
Прослушал я эту
историю и не могу понять: что тут хорошо, что плохо? Много слышал я
подобного, всюду действуют люди, как будто не совсем плохие и даже — добрые, и даже иной раз другому добра желают, а всё делается как-то за счёт третьего и в погибель ему.
Ведь вся
история человечества создана на
подобных жертвах, ведь под каждым благодеянием цивилизации таятся тысячи и миллионы безвременно погибших в непосильной борьбе существований, ведь каждый вершок земли, на котором мы живем, напоен кровью аборигенов, и каждый глоток воздуха, каждая наша радость отравлены мириадами безвестных страданий, о которых позабыла
история, которым мы не приберем названия и которые каждый новый день хоронит мать-земля в своих недрах…
В
истории подобные преувеличения делаются сказкой, в настоящей действительности они ведут к шарлатанству и фокусничеству.
Подобные же трагические
истории нередко происходили в первое время и на увеселительных фейерверках, которые любил устраивать Петр.
«Трудно самому невзыскательному любителю
истории удовольствоваться
подобными сочинениями о таком государе, как Петр Великий.
Но зато
подобные люди и не являются обыкновенно в
истории как великие двигатели событий своего времени.
Досаднее всего, что из-за меня, как сказывала их горничная моей девушке, вышла между матерью, Мари и мужем целая
история: укоры, слезы, истерика и тому
подобное.
Странно, например, в
истории цивилизации встретить
подобный рассказ об улучшении конских пород.
Розену, Вельтману, Классену и им
подобным лицам, у которых небывалые факты
истории так и снуют в голове, точно фантастические призраки в сказках Гофмана.
А
подобных явлений не мало можно отыскать и в последующей
истории Руси.
Г-н Жеребцов постоянно вращается в кругу
подобных мелочей, особенно в новой
истории Руси.
Ныне, как некоторый мне
подобный историк, коего имени я не запомню, оконча свой трудный подвиг, кладу перо и с грустию иду в мой сад размышлять о том, что мною совершено. Кажется и мне, что, написав
Историю Горюхина, я уже не нужен миру, что долг мой исполнен и что пора мне опочить!
Но, к утешению моему, в то же самое время, в
подобных же родах произошла
история и с другими моими боевыми товарищами, и все мы с досады только пили, да арбузы ели с кофейницами, а настоящих кукон уже порешили наказать презрением.
Пробившись без всякого успеха часа три, Вейсбор решился ехать за советом к учителю
истории в уездном училище, который, по общей молве, отличался необыкновенною памятью и который действительно дал ему несколько спасительных советов: он предложил заучивать вечером, но не поутру, потому что по утрам разум скоро воспринимает, но скоро и утрачивает; в местах, которые не запоминаются, советовал замечать некоторые, соседственные им, видимые признаки, так, например: пятнышко чернильное, черточку, а если ничего этакого не было, так можно и нарочно делать, то есть мазнуть по бумаге пальцем, капнуть салом и тому
подобное, доказывая достоинство этого способа тем, что посредством его он выучил со всею хронологиею
историю Карамзина.
Но в назидание другим, могущим впасть в
подобное нашему, родительское, греховное ослепление, я стал записывать каждый день
историю болезни моей дочери и ее христианскую кончину.
Вся эта странная
история показалась мне сначала несколько подозрительной: в тюрьмах очень много охотников рассказывать
подобные вещи проезжающим политическим ссыльным, чтобы выманить деньги. Однако я ответил, и между нами завязалась переписка. Почтальоном служил арестант, подававший Фомину пищу.
Недавно открыто
подобное изумительное явление не только в пчелиных матках, но и в рабочих пчелах, [Брошюра «Три открытия в естественной
истории пчелы», написанная незабвенным, так рано погибшим, даровитым профессором Московского университета, К. Ф. Рулье, напечатанная в Москве 1857 года.] доказывающее глубокую экономическую предусмотрительность природы.
В «Игрушечке» рассказывается
история развития прекрасной детской натуры,
подобной Маше, но только натуры барской.
Вместо того чтобы кончать ее, ты идешь, с тысячами тебе
подобных, на край света, потому что
истории понадобились твои физические силы.
Просматривая
историю человечества, мы то и дело замечаем, что самые явные нелепости сходили для людей за несомненные истины, что целые нации делались жертвами диких суеверий и унижались перед
подобными себе смертными, нередко перед идиотами или сластолюбцами, которых их воображение превращало в представителей божества; видим, что целые народы изнывали в рабстве, страдали и умирали с голоду ради того, чтобы люди, жившие их трудами, могли вести праздную и роскошную жизнь.
Подобным же образом и догматы в том виде, как изучает их Dogmengeschichje [
История догматов (нем.) — название фундаментального исследования А. Гарнака (т. 1–3, 1885–1889).], суть лишь доктринальные тезисы, Lehrsätze [Научное положение, тезис (нем)], исторически обусловленные в своем возникновении, для религиозного же сознания они суть символы встреч с Божеством, религиозные реальности.
Само собою разумеется, что граф Панин о сообщении рагузского сената докладывал императрице и самый ответ поверенному дан был по ее повелению. Екатерина не желала делать из этого громкой
истории и придумала иное средство уничтожить самозванку с ее замыслами. Она решилась без шума и огласки захватить ее в чужих краях. Для исполнения такого плана императрица избрала графа Алексея Орлова, которого решительность и находчивость в
подобных случаях были ей очень хорошо известны.
Совсем нет:
истории,
подобные моей, по частям встречаются во множестве современных романов — и я, может быть, в значении интереса новизны не расскажу ничего такого нового, чего бы не знал или даже не видал читатель, но я буду рассказывать все это не так, как рассказывается в романах, — и это, мне кажется, может составить некоторый интерес, и даже, пожалуй, новость, и даже назидание.
Полагаю, что причина
подобного легкомыслия с моей стороны должна была заключаться в крайней сжатости и небрежности преподавания священной
истории в нашем корпусе.
Беспримерным эпизодом в
истории русской журналистики, по крайней мере я лично ничего
подобного никогда не слыхал.
В последние годы в некоторых аудиториях Сорбонны у лекторов по
истории литературы дамский элемент занимал собою весь амфитеатр, так что студенты одно время стали протестовать и устраивать дамам довольно скандальные манифестации. Но в те годы ничего
подобного не случалось. Студенты крайне скудно посещали лекции и в College de France и на факультетах Сорбонны, куда должны были бы обязательно ходить.
Сергей Андреевич, наклонившись над стаканом и помешивая ложечкой чай, угрюмо и недоброжелательно слушал Даева. То, что он говорил, не было для Сергея Андреевича новостью: и раньше он уже не раз слышал от Даева
подобные взгляды и по журнальной полемике был знаком с этим недавно народившимся у нас доктринерским учением, приветствующим развитие в России капитализма и на место живой, деятельной личности кладущим в основу
истории слепую экономическую необходимость.
Отсюда начинается тот величественный эпизод в нашей
истории,
подобного которому не представляют летописи ни одного народа.
Он чуть было не рассказал отцу
историю с запиской и о назначенном свидании, но какое-то внутреннее чувство удержало его. Он один должен быть судьей ее — его разрушенного идеала! Зачем вмешивать в эту
историю других, хотя бы родного отца. Он сам ей в глаза скажет, как он смотрит на
подобный ее поступок.
Вдруг, в июле месяце 1761 года, из Тамбова пришло известие, что князь Сергей Сергеевич скончался. Он был убит ударом молнии при выходе из часовни, находившейся в храме в Луговом и переделанной им из старой, много лет не отпиравшейся беседки. Из Тамбова сообщали даже и легенду об этой беседке и
историю ее самовольного открытия покойным князем. Сделалось известно также и его завещание. Понятно, что
подобного рода смерть заставила долго говорить о себе в обществе.
Гиршфельд подал в консисторию прошение, в котором изложил
историю брака Александра Луганского с девицею Антониною Лерхман и перечень представленных при обыске документов, просил консисторию поставить определение, может ли брак при
подобных данных быть признан действительным?