Неточные совпадения
Когда Левин повернулся к нему, он был уже далеко. Но выстрел достал его. Пролетев шагов двадцать, второй дупель
поднялся кверху колом и кубарем, как брошенный мячик, тяжело упал
на сухое место.
Он молился о всех благодетелях своих (так он называл тех, которые принимали его), в том числе о матушке, о нас, молился о себе, просил, чтобы бог простил ему его тяжкие грехи, твердил: «Боже, прости врагам моим!» — кряхтя
поднимался и, повторяя еще и еще те же слова, припадал к земле и опять
поднимался, несмотря
на тяжесть вериг, которые издавали
сухой резкий звук, ударяясь о землю.
Забив весло в ил, он привязал к нему лодку, и оба
поднялись вверх, карабкаясь по выскакивающим из-под колен и локтей камням. От обрыва тянулась чаща. Раздался стук топора, ссекающего
сухой ствол; повалив дерево, Летика развел костер
на обрыве. Двинулись тени и отраженное водой пламя; в отступившем мраке высветились трава и ветви; над костром, перевитым дымом, сверкая, дрожал воздух.
В шесть часов утра они уже сидели
на чумазом баркасе, спускаясь по Волге, по радужным пятнам нефти,
на взморье; встречу им, в
сухое, выцветшее небо, не торопясь
поднималось солнце, похожее
на лицо киргиза. Трифонов называл имена владельцев судов, стоявших
на якорях, и завистливо жаловался...
Еще
на полпути
поднялся острый,
сухой ветер, такой же, как был в этот день рано утром, и посыпал мелкий, густой,
сухой снег.
Кому приходилось странствовать по тайге, тот знает, что значит во время непогоды найти зверовую фанзу. Во-первых, не надо заготовлять много дров, а во-вторых, фанза все же теплее,
суше и надежнее, чем палатка. Пока стрелки возились около фанзы, я вместе с Чжан Бао
поднялся на ближайшую сопку. Оттуда, сверху, можно было видеть, что делалось в долине реки Билимбе.
Он остановился, как будто злоба мешала ему говорить. В комнате стало жутко и тихо. Потом он повернулся к дверям, но в это время от кресла отца раздался
сухой стук палки о крашеный пол. Дешерт оглянулся; я тоже невольно посмотрел
на отца. Лицо его было как будто спокойно, но я знал этот блеск его больших выразительных глаз. Он сделал было усилие, чтобы
подняться, потом опустился в кресло и, глядя прямо в лицо Дешерту, сказал по — польски, видимо сдерживая порыв вспыльчивости...
Я брал Колю — он стонал и тянулся к столу. Встречу мне, хрипя,
поднималась мать, протягивая
сухие руки без мяса
на них, длинная, тонкая, точно ель с обломанными ветвями.
Селезень присядет возле нее и заснет в самом деле, а утка, наблюдающая его из-под крыла недремлющим глазом, сейчас спрячется в траву, осоку или камыш; отползет, смотря по местности, несколько десятков сажен, иногда гораздо более,
поднимется невысоко и, облетев стороною, опустится
на землю и подползет к своему уже готовому гнезду, свитому из
сухой травы в каком-нибудь крепком, но не мокром, болотистом месте, поросшем кустами; утка устелет дно гнезда собственными перышками и пухом, снесет первое яйцо, бережно его прикроет тою же травою и перьями, отползет
на некоторое расстояние в другом направлении,
поднимется и, сделав круг, залетит с противоположной стороны к тому месту, где скрылась; опять садится
на землю и подкрадывается к ожидающему ее селезню.
Я рассчитывал, что буря, захватившая нас в дороге, скоро кончится, но ошибся. С рассветом ветер превратился в настоящий шторм. Сильный ветер подымал тучи снегу с земли и с ревом несся вниз по долине. По воздуху летели мелкие сучья деревьев, корье и клочки
сухой травы. Берестяная юрточка вздрагивала и, казалось, вот-вот тоже
подымется на воздух.
На всякий случай мы привязали ее веревками от нарт за ближайшие корни и стволы деревьев.
С старой плакучей березы сорвался филин и тяжело замахал своими крыльями. Сначала он низко потянул по поляне, цепляясь о
сухие бурылья чернобыла и полыни, а потом
поднялся и, севши
на верху стога, захохотал своим глупым и неприятным хохотом.
Лихонин поспешно
поднялся, плеснул себе
на лицо несколько пригоршней воды и вытерся старой салфеткой. Потом он поднял шторы и распахнул обе ставни. Золотой солнечный свет, лазоревое небо, грохот города, зелень густых лип и каштанов, звонки конок,
сухой запах горячей пыльной улицы — все это сразу вторгнулось в маленькую чердачную комнатку. Лихонин подошел к Любке и дружелюбно потрепал ее по плечу.
Натаскали огромную кучу хвороста и прошлогодних
сухих листьев и зажгли костер. Широкий столб веселого огня
поднялся к небу. Точно испуганные, сразу исчезли последние остатки дня, уступив место мраку, который, выйдя из рощи, надвинулся
на костер. Багровые пятна пугливо затрепетали по вершинам дубов, и казалось, что деревья зашевелились, закачались, то выглядывая в красное пространство света, то прячась назад в темноту.
Княгиня Вера с неприятным чувством
поднялась на террасу и вошла в дом. Она еще издали услышала громкий голос брата Николая и увидела его высокую,
сухую фигуру, быстро сновавшую из угла в угол. Василий Львович сидел у ломберного стола и, низко наклонив свою стриженую большую светловолосую голову, чертил мелком по зеленому сукну.
Доктор сейчас же
поднялся на своей постели. Всякий живописец, всякий скульптор пожелал бы рисовать или лепить его фигуру, какою она явилась в настоящую минуту: курчавая голова доктора, слегка седоватая, была всклочена до последней степени; рубашка расстегнута;
сухие ноги его живописно спускались с кровати. Всей этой наружностью своей он более напоминал какого-нибудь художника, чем врача.
И в самом деле, как будто повинуясь заклинаниям, ветер
поднялся на площади, но, вместо того чтобы загасить костер, он раздул подложенный под него хворост, и пламя, вырвавшись сквозь
сухие дрова, охватило мельника и скрыло его от зрителей.
Корявые берёзы, уже обрызганные жёлтым листом, ясно маячили в прозрачном воздухе осеннего утра, напоминая оплывшие свечи в церкви. По узким полоскам пашен, качая головами, тихо шагали маленькие лошади; синие и красные мужики безмолвно ходили за ними, наклонясь к земле, рыжей и
сухой, а около дороги, в затоптанных канавах, бедно блестели жёлтые и лиловые цветы. Над пыльным дёрном неподвижно
поднимались жёсткие бессмертники, — Кожемякин смотрел
на них и вспоминал отзвучавшие слова...
Собака взглянула
на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем.
На площадь из улицы, точно волки из леса
на поляну, гуськом вышли три мужика; лохматые, жалкие, они остановились
на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей
поднималась сухая горячая пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и злой голос глухо крикнул...
Маркушка точно ожил с открытием прииска
на Смородинке. Кашель меньше мучил его по ночам, и даже отек начинал сходить, а
на лице он почти совсем опал, оставив мешки
сухой лоснившейся кожи. Только одно продолжало мучить Маркушку: он никак не мог
подняться с своей постели, потому что сейчас же начиналась ломота в пояснице и в ногах. Болезнь крепко держала его
на одном месте.
Оно особенно выгодно и приятно потому, что в это время другими способами уженья трудно добывать хорошую рыбу; оно производится следующим образом: в маленькую рыбачью лодку садятся двое; плывя по течению реки, один тихо правит веслом, держа лодку в расстоянии двух-трех сажен от берега, другой беспрестанно закидывает и вынимает наплавную удочку с длинной лесой, насаженную червяком, кобылкой (если они еще не пропали) или мелкой рыбкой; крючок бросается к берегу, к траве, под кусты и наклонившиеся деревья, где вода тиха и засорена падающими
сухими листьями: к ним обыкновенно
поднимается всякая рыба, иногда довольно крупная, и хватает насадку
на ходу.
Через темную комнату, дверь с теплой гардиной, а за ней уютная комната Марии Николаевны. Она
поднимается с кресла и тихо идет навстречу. Сильно постаревшая, осунувшаяся, какой я себе ее даже и представить не мог. Идет с трудом,
на лице радость и вместе с тем ее вечная грустная улыбка. Глаза усталые и добрые, добрые. Я поцеловал ее горячую,
сухую руку, она мне положила левую руку
на шею, поцеловала в голову.
Замолк нелепо; молчали и все. Словно сам воздух потяжелел и ночь потемнела; нехотя
поднялся Петруша и подбросил сучьев в огонь — затрещал
сухой хворост, полез в клеточки огонь, и
на верхушке сквозной и легкой кучи заболтался дымно-красный, острый язычок. Вдруг вспыхнуло, точно вздрогнуло, и засветился лист
на деревьях, и стали лица без морщин и теней, и во всех глазах заблестело широко, как в стекле. Фома гавкнул и сказал...
Мужик, брюхом навалившись
на голову своей единственной кобылы, составляющей не только его богатство, но почти часть его семейства, и с верой и ужасом глядящий
на значительно-нахмуренное лицо Поликея и его тонкие засученные руки, которыми он нарочно жмет именно то место, которое болит, и смело режет в живое тело, с затаенною мыслию: «куда кривая не вынесет», и показывая вид, что он знает, где кровь, где материя, где
сухая, где мокрая жила, а в зубах держит целительную тряпку или склянку с купоросом, — мужик этот не может представить себе, чтоб у Поликея
поднялась рука резать не зная.
Сухой треск, хаос обломков, которые вдруг
поднялись кверху и поползли
на обледенелые края мыса, — и два черных тела легко, как брошенный камень, метнулись
на берег, поверх этого хаоса.
И вот еще шаг, и еще шаг, и, наконец, оно близко, оно подошло к гробу, но прежде, чем
подняться на ступени катафалка, оно остановилось, взяло К-дина за ту руку, у которой, отвечая лихорадочной дрожи его тела, трепетал край волновавшейся гробовой кисеи, и своими тонкими,
сухими пальцами отцепило эту кисею от обшлажной пуговицы шалуна; потом посмотрело
на него с неизъяснимой грустью, тихо ему погрозило и… перекрестило его…
Мы еще раз напились перед сном чаю, запасли хвороста и
сухих сучьев для топки очага и отправились в балаган. Лежа
на своей зеленой постели и задыхаясь от дыма, мы продолжали вести страшные рассказы. Каждый припоминал что-нибудь подходящее: «А вот с моим дядей был случай…» Но догорел огонь
на очаге, понемногу вытянулся в дыру, проделанную в крыше вместо трубы, дым, и мы начали засыпать. Вдруг спавшая у наших ног собака глухо заворчала. Мы
поднялись все разом.
К Вознесеньеву дню грач в темно-синих озимых зеленях прятался, и сообразно тому «князем восходил» брошенный «в грязь» овес и
поднимались из земли посеянные злаки, как вдруг в то время, когда наступила пора рассаживать
на грядах выращенную в рассадниках капусту, стали слышаться жалобы, что «стало
сушить».
На ночь разложили большой костер. Нагретый воздух быстро
поднимался кверху и опаливал
сухую листву
на деревьях. Она вспыхивала и падала
на землю в той стороне, куда относил ее легкий ветерок.
Туман уже совершенно
поднялся и, принимая формы облаков, постепенно исчезал в темно-голубой синеве неба; открывшееся солнце ярко светило и бросало веселые отблески
на сталь штыков, медь орудий, оттаивающую землю и блестки инея. В воздухе слышалась свежесть утреннего мороза вместе с теплом весеннего солнца; тысячи различных теней и цветов мешались в
сухих листьях леса, и
на торной глянцевитой дороге отчетливо виднелись следы шин и подковных шипов.
Медленно и грозно потянулся день за днем.
Поднимались метели,
сухой, сыпучий снег тучами несся в воздухе. Затихало. Трещали морозы. Падал снег. Грело солнце, становилось тепло.
На позициях все грохотали пушки, и спешно ухали ружейные залпы, короткие,
сухие и отрывистые, как будто кто-то колол там дрова. По ночам вдали сверкали огоньки рвущихся снарядов;
на темном небе мигали слабые отсветы орудийных выстрелов, сторожко ползали лучи прожекторов.
Грубер, сняв верхнее платье, вошел в приемную. При его входе с одного из стульев,
поднялась сгорбленная
сухая фигура старого монаха. Он скорее походил
на обтянутый кожей скелет, нежели
на живого человека.
По дорогам лежит неподвижно
на палец
сухая пыль и
поднимается густым облаком, уносимым то вправо, то влево случайным слабым дуновением.
Старик с трудом
поднялся на локоть и подал трясущуюся
сухую небольшую руку. Он, собираясь говорить, как бы раскачиваясь, стал тяжело дышать и, с трудом переводя дыханье, тихо заговорил...
Роса лежала
на траве,
на кустах, даже
на нижних ветвях и кустов и дерев, и голые ножонки девочек тотчас намокли и сначала захолодели, а потом разогрелись, ступая то по мягкой траве, то по неровностям
сухой земли. Ягодное место было по сведенному лесу. Девчонки вошли прежде в прошлогоднюю вырубку. Молодая поросль только что
поднималась, и между сочных молодых кустов выдавались места с невысокой травой, в которой зрели и прятались розовато-белые еще и кое-где красные ягоды.