Неточные совпадения
Рассказывала она почти то же, что и ее
племянник. Тон ее рассказов Самгин определил как тон человека, который, побывав в чужой стране, оценивает жизнь иностранцев тоже с высоты какой-то голубятни.
Колосов между тем бойко и громко
рассказывал содержание возмутившей его статьи против суда присяжных. Ему поддакивал Михаил Сергеевич,
племянник, и
рассказал содержание другой статьи той же газеты.
— Il vous a remarqué, [Он тебя заметил,] — сказала она
племяннику. — Он мне сказал, что всё, что ты говорил, — я ему
рассказала, — всё это хороший признак, и что ты непременно придешь ко Христу. Непременно приезжай. Скажи ему, Mariette, чтобы он приехал. И сама приезжай.
Потом он
рассказал, как он в продолжение двадцати восьми лет ходил в заработки и весь свой заработок отдавал в дом, сначала отцу, потом старшему брату, теперь
племяннику, заведывавшему хозяйством, сам же проживал из заработанных пятидесяти-шестидееяти рублей в год два-три рубля на баловство: на табак и спички.
Увы! ничто не прочно на земле. Все, что я вам
рассказал о житье-бытье моей доброй помещицы, — дело прошедшее; тишина, господствовавшая в ее доме, нарушена навеки. У ней теперь, вот уже более года, живет
племянник, художник из Петербурга. Вот как это случилось.
Тут Лизавета Александровна
рассказала ему все, что слышала от
племянника. Петр Иваныч сильно пожал плечами.
— «Заплачу́! — сказал он, — заплачу́». Это будет четвертая глупость. Тебе, я вижу, хочется
рассказать о своем счастии. Ну, нечего делать. Если уж дяди обречены принимать участие во всяком вздоре своих
племянников, так и быть, я даю тебе четверть часа: сиди смирно, не сделай какой-нибудь пятой глупости и
рассказывай, а потом, после этой новой глупости, уходи: мне некогда. Ну… ты счастлив… так что же?
рассказывай же поскорее.
—
Рассказывают, — продолжал Аггей Никитич, — что он был приближенный Катерины Петровны и что не она ревновала вашего
племянника, а он, и из этого пошли у них все неудовольствия.
Не для услады своей и читателя
рассказывает все это автор, но по правдивости бытописателя, ибо картина человеческой жизни представляет не одни благоухающие сердечной чистотой светлые образы, а большею частию она кишит фигурами непривлекательными и отталкивающими, и в то же время кто станет отрицать, что на каждом авторе лежит неотклонимая обязанность напрягать все усилия, чтобы открыть и в неприглядной группе людей некоторые, по выражению Егора Егорыча, изящные душевные качества, каковые, например, действительно и таились в его
племяннике?
— Милый друг, позвольте мне поправить мою погрешность, что я так неосторожно
рассказал вам о
племяннике, который, может быть, нисколько не виноват, и не удерживайте меня от немедленного отъезда в Петербург.
Понятно, как я обрадовался, когда на другой день утром пришел ко мне Глумов. Он был весел и весь сиял, хотя лицо его несколько побледнело и нос обострился. Очевидно, он прибежал с намерением
рассказать мне эпопею своей любви, но я на первых же словах прервал его. Не нынче завтра Выжлятников мог дать мне второе предостережение, а старик и девушка, наверное, уже сию минуту поджидают меня. Что же касается до
племянника, то он, конечно, уж доставил куда следует статистический материал. Как теперь быть?
Целые сутки погостил он у своего
племянника и много
рассказывал о житье-бытье Татьяны.
Вечерами он
рассказывал племяннику о том, как Аллилуиева жена спасла Христа от врагов, бросив в горящую печь своего ребёнка, а Христа взяв на руки вместо него.
— Вы можете мне не верить, — продолжал хладнокровным голосом Пигасов, — но я утверждаю, что я сказал сущую правду. Кому ж это знать, коли не мне? После этого вы, пожалуй, также не поверите, что наша соседка Чепузова, Елена Антоновна, сама, заметьте, сама, мне
рассказала, как она уморила своего родного
племянника?
— Да — какое дело-то? — допытывался Артамонов старший, но ни бойкий брат, ни умный
племянник не могли толково
рассказать ему, из-за чего внезапно вспыхнула эта война. Ему было приятно наблюдать смятение всезнающих, самоуверенных людей, особенно смешным казался брат, он вёл себя так непонятно, что можно было думать: эта нежданная война задевала, прежде всех, именно его, Алексея Артамонова, мешая ему делать что-то очень важное.
Дельно и кратко
рассказал, что он человек князей Ратских из курской их вотчины на реке Рати; был у князя Георгия приказчиком, а, по воле, отошёл от него, награждён хорошо и решил своё дело ставить: фабрику полотна. Вдов, детей зовут: старшего — Пётр, горбатого — Никита, а третий — Олёшка,
племянник, но — усыновлён им, Ильёй.
На другой день Феоктиста Саввишна на крестинах у своего двоюродного брата, у которого Бахтиаров купил лошадь,
рассказала, что Перепетуя Петровна до сих пор все еще плачет по зяте и очень недовольна приехавшим из Москвы
племянником, потому что он вышел человек грубый, без всякого обращения, решительно тюфяк.
— Куда у
племянника! не выдержал, — сказал весельчак, — знать, душа самого ростовщика переселилась в него: он выскакивает из рам, расхаживает по комнате; и то, что
рассказывает племянник, просто уму непонятно. Я бы принял его за сумасшедшего, если бы отчасти не испытал сам. Он его продал какому-то собирателю картин, да и тот не вынес его и тоже кому-то сбыл с рук.
— Однако теперь они какие деньги-то гребут! Ай-ай-ай… страшно вымолвить… Мне
племянник студент летом
рассказывал. Рубль за строку, говорит. Как новая строка — рубль. Например: «В комнату вошел граф» — рубль. Или просто с новой строки «да» — и рубль. По полтиннику за букву. Или даже еще больше. Скажем, героя романа спрашивают: «Кто отец этого прелестного ребенка?» А он коротко отвечает с гордостью «Я» — И пожалуйте: рубль в кармане.
Один из его
племянников, А. Н. Львов, спросил меня при своем дяде: «Каково идет „Мизантроп“?» Эти слова обратили на себя внимание Державина, и я должен был
рассказать ему, в чем состояло дело; оно состояло в следующем: Ф. Ф. Кокошкин перевел Мольерова «Мизантропа»; перевод его пользовался тогда большою славою; петербургская актриса, М. И. Валберхова, выпросила у Кокошкина эту пиесу, еще не игранную на петербургской сцене, себе в бенефис.
— Что суд?..
Рассказывай тут! — усмехнулся Седов. — По делу-то
племянник и выйдет прав, а по бумаге в ответе останется. А бумажна вина у нас ведь не прощеная — хуже всех семи смертных грехов.
Со страстным нетерпеньем ожидает Дуня
племянника Варвары Петровны — Денисова. Ждали его в семье Луповицких, как родственника; любопытно было узнать от него про араратских «веденцов». В Денисове Дуня надеялась увидеть небесного посланника. «Приближается к печальной нашей юдоли избранный человек, — так она думает. — Принесет он благие вести, возвестит глаголы мудрости,
расскажет о царстве блаженных на Арарате».
— Во всяком прошлом есть темные страницы, м-р Вандергуд, и я сам не настолько безупречен, чтобы принять исповедь такого достойного джентльмена. Я плохой духовник, — добавил он с самой неприятной усмешкой, — я не прощаю кающихся, а при этом условии где же сладость исповеди? Лучше
расскажите мне что-нибудь еще о… вашем
племяннике. Он молод?
— Мне
рассказывали, он на днях читал в одном доме, как купец-изувер собрался тоже завещание писать и жену обманывал, говорил, что все ей оставит и
племяннику миллион, а сам ни копейки им. Все за упокой своей души многогрешной… Ха, ха!..
— Я только так тебе
рассказал… Все-таки сердце-то твое должно радоваться…
Племянник родной в графьях состоит… дочь барышня барышней… — продолжал горбун.
— Разве вы не слышите, что человек? — отвечал
племянник; потом, сунув ощупью багор мужику, подошел к дяде и продолжал, опустив голос: — Издохнет, так не беда! По крайней мере я сделал все, что нужно в моих критических обстоятельствах. Пойдемте, любезный дядюшка; я
расскажу вам все дорогой. Ваши сподвижники могут услышать за стеной — тоже… и тогда не пеняйте на себя, если испортите все дело нашего покровителя и отца.
Николай Леопольдович сел и подробно
рассказал свое посещение графини, разговор с ней и неудавшееся его ходатайство о подаче ею прошения о назначении опеки над ее
племянником, а его доверителем.