Неточные совпадения
Вера Петровна
писала Климу, что Робинзон, незадолго до смерти своей, ушел из «Нашего края», поссорившись с редактором, который отказался напечатать его
фельетон «О прокаженных», «грубейший
фельетон, в нем этот больной и жалкий человек называл Алину «Силоамской купелью», «целебной грязью» и бог знает как».
«Устроился и — конфузится, — ответил Самгин этой тишине, впервые находя в себе благожелательное чувство к брату. — Но — как запуган идеями русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он. Думать о брате нечего было, все — ясно! В газете сердито
писали о войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта, на шести столбцах
фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки...
[Д-р А. В. Щербак в одном из своих
фельетонов пишет: «Выгрузка окончена была только утром другого дня.
В
фельетоне одной из газет известный уже нам мусье Жюль сообщал своим читателям «горестную новость»: прелестная, очаровательная москвитянка, —
писал он, — одна из цариц моды, украшение парижских салонов, Madame de Lavretzki скончалась почти внезапно, — и весть эта, к сожалению, слишком верная, только что дошла до него, г-на Жюля.
Лаптев лениво смеется, и если бы бесцветные «почти молодые люди» видели эту улыбку, они мучительно бы перевернулись в своих постелях, а Перекрестов
написал бы целый
фельетон на тему о значении случайных фаворитов в развитии русского горного дела.
— Без вас, Нина Леонтьевна, никому и ничего не сделать бы, — говорил представитель русской прессы, приятно осклабляясь. — Хотите, я
напишу о вас целый
фельетон?
В.А. Гольцев, руководивший политикой,
писал еженедельные
фельетоны «Литературное обозрение», П.С. Коган вел иностранный отдел, В.М. Фриче ведал западной литературой и в ряде ярких
фельетонов во все время издания газеты основательно знакомил читателя со всеми новинками Запада, не переведенными еще на русский язык.
А.М. Пазухин
писал непрерывно, круглый год, два фельетона-романа в неделю, а в тексте еще сценки.
Так как цензура была очень внимательна к новому изданию в отношении политических статей, то пришлось выезжать на беллетристике и
писать лирически-революционные
фельетоны, что весьма удавалось В.М. Фриче и П.С. Когану.
Гурлянд
писал под псевдонимом «Арсений Гуров» хлесткие злободневные
фельетоны, либеральные, насколько было возможно либеральничать газете, выходившей под жестокой цензурой, а также
писал большие повести два раза в неделю.
Из числа романистов печатались: Северцов-Полилов, Андрей Осипов, Назарьева, Д.С. Дмитриев. Родион Менделевич (Меч) ежедневно пересыпал газету звучными юмористическими стихами. Из злободневных фельетонистов имел большой успех Н.Г. Шебуев, который, окончивши университет, перешел в «Русский листок» из «Новостей дня» и стал
писать передовые статьи и
фельетоны, для которых брал судебные отчеты и делал из этих отчетов беллетристические бытовые сценки, очень живо написанные.
Первый
писал воскресные
фельетоны под псевдонимом «Берендей», а второй — московские заметки, которые подписывал «Старый знакомый».
Огорченный, я отправился из редакции домой и встречаю на Тверской А.В. Амфитеатрова. Он
писал также
фельетоны в «Новом времени». Рассказываю ему свое горе.
Во время японской войны я
написал ряд
фельетонов под заглавием «Нитки», в которых раскрыл все интендантское взяточничество по поставке одежды на войска. Эти
фельетоны создали мне крупных врагов — я не стеснялся в фамилиях, хотя мне угрожали судом, — но зато дали успех газете.
Если им до его
фельетона жилось спокойно, то после него они стали притчей во языцех, и оказалось, что никому в Москве хорошо не жилось, кроме ростовщиков: им было все равно —
пиши не
пиши!
Я, кажется, был одним из немногих, который входил к нему без доклада даже в то время, когда он
пишет свой
фельетон с короткими строчками и бесчисленными точками. Видя, что В.М. Дорошевич занят, я молча ложился на диван или читал газеты.
Напишет он страницу, прочтет мне, позвонит и посылает в набор. У нас была безоблачная дружба, но раз он на меня жестоко обозлился, хотя ненадолго.
Потом в газете «Современные известия» он стал
писать заметки и
фельетоны. Одновременно с этим А.А. Соколов, редактор «Петербургского листка», пригласил Н.И. Пастухова сотрудничать в своей газете, где он и
писал «Письма из Москвы», имевшие большой успех.
В пятницу он должен был
писать воскресный
фельетон.
Его день начинался так: утром за чаем он просматривал местные газеты, почерпая в них материал для
фельетона, который
писал тут же, на углу стола.
Был у нас в газете некий фрукт, вел он городскую хронику и
писал воскресный
фельетон.
Шуберский(скромно потупляя глаза). Я в одном
фельетоне моем
написал про Алексея Николаича!.. Тогда, может быть, вы изволите помнить дело это по Калишинскому акционерному обществу.
Написавши предыдущее, я получил последние два
фельетона вашей легенды. Прочитавши их, первым моим движением было бросить в огонь написанное мною. Ваше теплое благородное сердце не дождалось, чтобы кто-нибудь другой поднял голос в пользу непризнанного русского народа. Ваша любящая душа взяла верх над принятою вами ролей неумолимого судьи, мстителя за измученный польский народ. Вы впали в противоречие, но такие противоречия благородны.
Но как назвать людей, которые ровно ничего не сделали, — не
написали даже
фельетона, и между тем представляют точно так же одну сплошную рану самолюбия?
Кишенский прятался и
писал в своих
фельетонах намеки на то самое мошенничество, которое сам устроил; Михаил Бодростин был смущен полученными им по городской почте анонимными письмами, извещавшими его, что указываемое в такой-то газете дело о фальшивых векселях непосредственно касается его.
Так я и сделал. Корш предложил мне
писать по четвергам
фельетоны, особого же содержания не назначил, а только построчную плату. Это было менее выгодно, чем быть воскресным фельетонистом"Голоса", но я остался верен"Санкт-Петербургским ведомостям"и должен был отклонить предложение Краевского.
Второй час ночи. Я сижу у себя в номере и
пишу заказанный мне
фельетон в стихах. Вдруг отворяется дверь, и в номер совсем неожиданно входит мой сожитель, бывший ученик М-ой консерватории, Петр Рублев. В цилиндре, в шубе нараспашку, он напоминает мне на первых порах Репетилова; потом же, когда я всматриваюсь в его бледное лицо и необыкновенно острые, словно воспаленные глаза, сходство с Репетиловым исчезает.
И по возвращении моем в Петербург в 1871 году я возобновил с ним прежнее знакомство и попал в его коллеги по работе в"Петербургских ведомостях"Корша; но долго не знал, живя за границей, что именно он ведет у Корша литературное обозрение. Это я узнал от самого Валентина Федоровича, когда сделался в Париже его постоянным корреспондентом и начал
писать свои
фельетоны"С Итальянского бульвара". Было это уже в зиму 1868–1869 года.
Тогда в газетах сохранялся прекрасный обычай — давать театральные
фельетоны только один раз в неделю. Поэтому критика пьес и игры актеров не превращалась (как это делается теперь) в репортерские отметки, которые
пишут накануне, после генеральной репетиции или в ту же ночь, в редакции, второпях и с одним желанием — поскорее что-нибудь сказать о последней новинке.
И вот начался опять для меня мой корреспондентский сезон 1869–1870 года. Я стал заново
писать свои
фельетоны «С Итальянского бульвара» в ожидании большого политического оживления, которое не замедлило сказаться еще осенью.
Он приблизил к себе Жохова — того, что был убит на дуэли Евгением Утиным, — как передовика по земским и вообще внутренним вопросам, и я одно время думал, что этот Жохов
писал у Корша и критические
фельетоны. И от Корша я тогда в первый раз узнал, что критик его газеты — Буренин, тот самый Буренин, который начинал у меня в"Библиотеке"юмористическими стишками.
В журнале он еще не пробовал себя как беллетрист, а
писал статьи и
фельетоны очень бойким и изящным языком.
Корш был доволен и моими корреспонденциями в текст"Санкт-Петербургских ведомостей", и в особенности моими
фельетонами"С Итальянского бульвара". Но сезон кончался, и
писать было почти что не о чем.
В один из зимних вечеров Владимир Семеныч сидел у себя за столом и
писал для газеты критический
фельетон, возле сидела Вера Семеновна и по обыкновению глядела на его пишущую руку. Критик
писал быстро, без помарок и остановок. Перо поскрипывало и взвизгивало. На столе около пишущей руки лежала раскрытая, только что обрезанная книжка толстого журнала.
И потом уже я ни разу не видел Веры Семеновны. Где она теперь — не знаю. А Владимир Семеныч всё
писал свои
фельетоны, возлагал венки, пел «Gaudeamus», хлопотал о «кассе взаимопомощи сотрудников московских повременных изданий».
В нем был виден пишущий, когда с вдохновенным лицом возлагал он венок на гроб какой-нибудь знаменитости или с важным, торжественным выражением собирал подписи для адреса; его страсть знакомиться с известными литераторами, способность находить таланты даже там, где их нет, постоянная восторженность, пульс 120 в минуту, незнание жизни, та чисто женская взбудораженность, с какою он хлопотал на концертах и литературных вечерах в пользу учащейся молодежи, тяготение к молодежи — всё это создало бы ему репутацию «пишущего», если бы даже он и не
писал своих
фельетонов.
В то время он
писал в либеральной газете «Новости»
фельетоны за подписью «Скриба».
Был счастливый хмель крупного литературного успеха. Многие журналы и газеты отметили повесть заметками и целыми статьями. «Русские ведомости»
писали о ней в специальном
фельетоне, А. М. Скабичевский в «Новостях» поместил подробную статью. Но самый лестный, самый восторженный из всех отзывов появился — в «Русской мысли». Я отыскал редакционный бланк «Русской мысли» с извещением об отказе напечатать мою повесть и послал его редактору журнала В. М. Лаврову, приписав под текстом отказа приблизительно следующее...
Рыбкин накинул себе петлю на шею и с удовольствием повесился. Шлепкин сел за стол и в один миг
написал: заметку о самоубийстве, некролог Рыбкина,
фельетон по поводу частых самоубийств, передовую об усилении кары, налагаемой на самоубийц, и еще несколько других статей на ту же тему.
Написав всё это, он положил в карман и весело побежал в редакцию, где его ждали мзда, слава и читатели.
— Прежде, — отвечал мне Золя, — я
писал утром роман, а после завтрака статьи. Но это слишком утомительно, я не мог выдержать. Теперь я занимаюсь чем-либо одним. Мое парижское письмо для господина Стасюлевича берет у меня дней пять-шесть. Театральный
фельетон я
пишу в один присест, также и корреспонденцию.
Это авторское показание зародило во мне мысль: «Стало быть, он печатает первоначально роман до его окончания в рукописи». Я позволил себе сделать этот вопрос. Золя не смутился и сказал, что, действительно, он всегда начинает печатать роман в
фельетонах газеты и
пишет его по мере надобности или по крайней мере начинает печатать, когда дойдет не больше как до половины.
Если он рано начал
писать исключительно романы,
фельетоны и пьесы, то ему уже решительно некогда идти далее в своем общем образовании.
Правда, Бальзак также
писал этим способом; но он и корректуры
фельетонов совсем переделывал.
Работает Золя очень много; каждый год он
пишет целый роман, листов до двадцати печатных. Кроме того, у него обязательная срочная работа в трех местах: ежемесячное письмо в «Вестник Европы» от одного до двух листов, театральные
фельетоны в газете «Bien Public» каждую неделю и парижская корреспонденция в ежедневную провинциальную газету. Я поинтересовался узнать, как он распределяет эти работы, требующие различного напряжения и настроения духа.
Писал много: и повести, и драмы, и статьи, и
фельетоны.
По-твоему, она знаменитость,
фельетоны музыкальные
пишет, а по-моему, — она содержанка, распущенная женщина.
Городовой встал с места, подал мне на прощанье руку, но я все еще соображал; Марья Дементьевна пошла его провожать, но я все еще соображал; вслед за сим в соседней комнате раздалось громкое троекратное чмоканье, похожее на то, как бы кто-то понукал лошадь, но я все еще соображал; наконец, к вечеру я сообразил, сел к письменному столу и
написал самый благонамеренный
фельетон, такой благонамеренный, какого никогда не
напишут даже и сотрудники «Правительственного Вестника».
— Есть, — отвечал я. — Ты знаешь, что я получил от генеральши выговор за резкое направление в моей газете «Сын Гостиного Двора», с приказом сделаться благонамеренным журналистом. С этой целью я
написал самый благонамеренный
фельетон, который поместил в последнем нумере моей газеты. Генеральше этот
фельетон очень понравился, и она обещала мне давать за каждую подобную статью по пятиалтынному, а это составляет важное подспорье для моей газеты.