Неточные совпадения
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. —
Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не
поверишь, через две недели надел халат,
перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Незадолго перед ужином в комнату вошел Гриша. Он с самого того времени, как вошел в наш дом, не
переставал вздыхать и плакать, что, по мнению тех, которые
верили в его способность предсказывать, предвещало какую-нибудь беду нашему дому. Он стал прощаться и сказал, что завтра утром пойдет дальше. Я подмигнул Володе и вышел в дверь.
— Садовник спал там где-то в углу и будто все видел и слышал. Он молчал, боялся, был крепостной… А эта пьяная баба, его вдова, от него слышала — и болтает… Разумеется, вздор — кто
поверит! я первая говорю: ложь, ложь! эта святая, почтенная Татьяна Марковна!.. — Крицкая закатилась опять смехом и вдруг сдержалась. — Но что с вами? Allons donc, oubliez tout! Vive la joie! [Забудьте все! Да здравствует веселье! (фр.)] — сказала она. — Что вы нахмурились?
перестаньте. Я велю еще подать вина!
— Может быть, но дело в том, что я не
верю тебе: или если и
поверю, так на один день, а там опять родятся надежды. Страсть умрет, когда самый предмет ее умрет, то есть
перестанет раздражать…
— Но чем, скажите, вывод Крафта мог бы ослабить стремление к общечеловеческому делу? — кричал учитель (он один только кричал, все остальные говорили тихо). — Пусть Россия осуждена на второстепенность; но можно работать и не для одной России. И, кроме того, как же Крафт может быть патриотом, если он уже
перестал в Россию
верить?
Я этому не
верю; несчастна, может, буду, а любить он не
перестанет.
— Это играть? Играть?
Перестану, мама; сегодня в последний раз еду, особенно после того, как Андрей Петрович сам и вслух объявил, что его денег там нет ни копейки. Вы не
поверите, как я краснею… Я, впрочем, должен с ним объясниться… Мама, милая, в прошлый раз я здесь сказал… неловкое слово… мамочка, я врал: я хочу искренно веровать, я только фанфаронил, и очень люблю Христа…
— Довольно, я с вами совершенно согласен и настолько
верю в ваш ум, что вполне надеюсь, вы
перестанете слишком уж долго распекать меня.
Перестал же он
верить себе, а стал
верить другим потому, что жить,
веря себе, было слишком трудно:
веря себе, всякий вопрос надо решать всегда не в пользу своего животного я, ищущего легких радостей, а почти всегда против него;
веря же другим, решать нечего было, всё уже было решено и решено было всегда против духовного и в пользу животного я.
Фанатика порабощает идея, в которую он
верит, она суживает его сознание, вытесняет очень важные человеческие состояния; он
перестает внутренно владеть собой.
Я
верю, что древняя Эллада останется навеки жить в божественном миропорядке, но эмпирически она
перестала существовать.
Пусть я не
верю в порядок вещей, но дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иной раз,
поверишь ли, не знаешь за что и любишь, дорог иной подвиг человеческий, в который давно уже, может быть,
перестал и
верить, а все-таки по старой памяти чтишь его сердцем.
Он опять положил записку. Вера Павловна на этот раз беспрестанно поднимала глаза от бумаги: видно было, что она заучивает записку наизусть и
поверяет себя, твердо ли ее выучила. Через несколько минут она вздохнула и
перестала поднимать глаза от записки.
— Ишь ведь ты какая! и в Бога-то
верить перестала!
Шинкарь долго
верил, потом и
перестал.
—
Перестань, Карла… Все равно никто тебе не
поверит.
Я стал объяснять им, что окружной начальник хотя и большой человек, но сидит на одном месте и потому получает только двести, а я хотя только пиши-пиши, но зато приехал издалека, сделал больше десяти тысяч верст, расходов у меня больше, чем у Бутакова, потому и денег мне нужно больше. Это успокоило гиляков. Они переглянулись, поговорили между собой по-гиляцки и
перестали мучиться. По их лицам видно было, что они уже
верили мне.
— Да
перестань, пьяный ты человек!
Верите ли, князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми дома говорит. Пред мировыми судьями пять дней тому назад говорил. И кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
Ничем не дорожа, а пуще всего собой (нужно было очень много ума и проникновения, чтобы догадаться в эту минуту, что она давно уже
перестала дорожить собой, и чтоб ему, скептику и светскому цинику,
поверить серьезности этого чувства), Настасья Филипповна в состоянии была самое себя погубить, безвозвратно и безобразно, Сибирью и каторгой, лишь бы надругаться над человеком, к которому она питала такое бесчеловечное отвращение.
Он со сна не
поверил, начал было спорить, что бумага выйдет чрез неделю, но когда совсем очнулся,
перестал спорить и замолчал, — так рассказывали, — потом сказал: «Все-таки тяжело так вдруг…» — и опять замолк, и уже ничего не хотел говорить.
Притом Агафья, хотя и
перестала ходить за Лизой, осталась в доме и часто видалась с своей воспитанницей, которая ей
верила по-прежнему.
—
Перестань печалиться, глупая, — утешал Мыльников. — Москва нашим-то слезам не
верит… А ты мне деляночку-то охлопочи. Изнищал я вконец…
—
Перестань убиваться-то, — ласково уговаривал жену Акинфий Назарыч. — Москва слезам не
верит… Хорошая-то родня по хорошим, а наше уж такое с тобой счастье.
—
Перестань ты сердиться! Ей-богу, скажу доктору, — произнесла она с укоризною. — Не
верьте ему, Яков Васильич, повесть ваша понравилась и ему, и мне, и всем, — прибавила она Калиновичу, который то бледнел, то краснел и сидел, кусая губы.
— А вы, ma tante, вы
перестанете уважать меня? Но
поверьте, только такие потрясения, какие были со мной, могли отвлечь меня… Боже! бедная маменька!
—
Верю,
верю, Александр! — отвечала она, — вы не слушайте Петра Иваныча: он из мухи делает слона: рад случаю поумничать.
Перестань, ради бога, Петр Иваныч.
«Что это за мистификация, мой любезнейший Петр Иваныч? Вы пишете повести! Да кто ж вам
поверит? И вы думали обморочить меня, старого воробья! А если б, чего боже сохрани, это была правда, если б вы оторвали на время ваше перо от дорогих, в буквальном смысле, строк, из которых каждая, конечно, не один червонец стоит, и
перестав выводить почтенные итоги, произвели бы лежащую передо мною повесть, то я и тогда сказал бы вам, что хрупкие произведения вашего завода гораздо прочнее этого творения…»
Девочка робко, неловко, вся покраснев, кладет ему худенькую, тоненькую прелестную ручонку не на плечо, до которого ей не достать, а на рукав. Остальные от неожиданности и изумления
перестали танцевать и, точно самим себе не
веря, молча смотрят на юнкера, широко раскрыв глаза и рты.
— Ну, прощай, Лиза (в голосе Варвары Петровны послышались почти слезы), —
верь, что не
перестану любить тебя, что бы ни сулила тебе судьба отныне… Бог с тобою. Я всегда благословляла святую десницу его…
— Если бы только не ваше слово о несомненном прибытии, то
перестал бы
верить.
Под влиянием своего безумного увлечения Людмила могла проступиться, но продолжать свое падение было выше сил ее, тем более, что тут уж являлся вопрос о детях, которые, по словам Юлии Матвеевны, как незаконные, должны были все погибнуть, а между тем Людмила не
переставала любить Ченцова и
верила, что он тоже безумствует об ней; одно ее поражало, что Ченцов не только что не появлялся к ним более, но даже не пытался прислать письмо, хотя, говоря правду, от него приходило несколько писем, которые Юлия Матвеевна, не желая ими ни Людмилу, ни себя беспокоить, перехватывала и, не читав, рвала их.
Дошло до того, что люди, имеющие власть,
перестали уже доказывать то, что они считают злом, есть зло, но прямо стали говорить, что они считают злом то, что им не нравится, а люди, повинующиеся власти, стали повиноваться ей не потому уже, что
верят, что определения зла, даваемые этой властью, справедливы, а только потому, что они не могут не повиноваться.
Заповедь эта имеет ни больше, ни меньше значения, чем и все другие, и человек, преступивший по слабости какую бы то ни было заповедь, а также и заповедь о непротивлении, не
перестает быть христианином, если он правильно
верит.
И вот этот человек, нисколько не смущаясь и не сомневаясь в том, что ему
поверят, устроив земледельческую выставку, общество трезвости или разослав через жену и детей фуфайки и бульон трем старухам, смело в семье, в гостиных, в комитетах, печати проповедует евангельскую или гуманную любовь к ближнему вообще и в особенности к тому рабочему земледельческому народу, который он, не
переставая, мучит и угнетает.
И люди, находящиеся в том же положении, как и он,
верят ему, восхваляют его и с ним вместе с важностью обсуждают вопросы о том, какими бы еще мерами улучшить положение того рабочего народа, на ограблении которого основана их жизнь, придумывая для этого всевозможные средства, но только не то одно, без которого невозможно никакое улучшение положения народа, и именно то, чтобы
перестать отнимать у этого народа необходимую ему для пропитания землю.
Товарищи дразнили Сашу, что он надушился «пачкулями» и что Людмилочка в него влюблена. Он вспыхивал и горячо возражал: ничего, мол, не влюблена, все это, мол, выдумки Передонова; он-де сватался к Людмилочке, а Людмилочка ему нос натянула, вот он на нее и сердится и распускает про нее нехорошие слухи. Товарищи ему
верили, — Передонов, известно, — но дразнить не
переставали; дразнить так приятно.
—
Перестань про это! — строго сказал Кожемякин, не
веря и вспомнив Палагу, как она шла по дорожке сада, выбирая из головы вырванные волосы. — Ты про себя скажи…
Он подумал, что горы и облака имеют совершенно одинаковый вид и что особенная красота снеговых гор, о которых ему толковали, есть такая же выдумка, как музыка Баха и любовь к женщине, в которые он не
верил, — и он
перестал дожидаться гор.
В один из тех сумрачных, ненастных дней, когда душа тоскует без печали и когда Дуня и тетушка Анна, подавленные горестию,
переставали уже
верить в возможность земных радостей, судьба нежданно-негаданно послала им утешение.
Он только теперь, только в это мгновение понял, что безвозвратно и безумно влюбился в нее, влюбился с самого дня первой встречи с нею в Старом замке, что никогда не
переставал ее любить. А между тем как бы он удивился, как бы он не
поверил, рассмеялся бы, пожалуй, если б это ему сказали несколько часов тому назад!
Ты на меня сердита за то, что я будто вышла за твоего отца по расчету… Если
веришь клятвам, то клянусь тебе, — я выходила за него по любви. Я увлеклась им как ученым и известным человеком. Любовь была не настоящая, искусственная, но ведь мне казалось тогда, что она настоящая. Я не виновата. А ты с самой нашей свадьбы не
переставала казнить меня своими умными подозрительными глазами.
Поверьте — он и тогда не
перестанет производить скандалы, но — это уже будут исторические события.
—
Перестаньте! Я не хочу
верить, чтоб нашлись между русскими такие презрительные, низкие души…
Что же тут отличного, посудите сами. Если бы у людей были такие же крылья, как у мух, и если бы поставить мухоловки величиной с дом, то они тпопадались бы точно так же… Наша Муха, наученная горьким опытом даже самых благоразумных мух,
перестала совсем
верить людям. Они только кажутся добрыми, эти люди, а в сущности только тем и занимаются, что всю жизнь обманывают доверчивых бедных мух. О, это самое хитрое и злое животное, если говорить правду!..
— Будет ли конец нашей любви! — сказал Юрий,
перестав грести и положив к ней на плечо голову; — нет, нет!.. — она продолжится в вечность, она переживет нашу земную жизнь, и ели б наши души не были бессмертны, то она сделала бы их бессмертными; — клянусь тебе, ты одна заменишь мне все другие воспоминанья — дай руку… эта милая рука; — она так бела, что светит в темноте… смотри, береги же мой перстень, Ольга! — ты не слушаешь? не
веришь моим клятвам?
Сначала и
верила и не
верила; но ей назвали Сидора, Петра, Ивана, и так все доказательно, что она
перестала сомневаться.
Если бы в тебя
Я
верить перестала, о, тогда…
В бога я давно уже не
верю,
Но
верить в вас еще не
перестал!
Он приехал рано, и только с ним я вполне
поверила тому, что нынче буду его женою, и мысль эта
перестала быть для меня страшною.
Елена. Мне все равно. Мне неинтересны ваши грязные тайны. Важно другое: чтобы ты
перестал хвастать и лгать. Единственный раз сказал правду, когда говорил про портсигар, и то никто не
поверил, доказательство пришлось предъявлять. Фу!.. Срам… Срам…