Неточные совпадения
Наконец он не выдержал. В одну темную
ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан
первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
Когда она родила, уже разведясь с мужем,
первого ребенка, ребенок этот тотчас же умер, и родные г-жи Шталь, зная ее чувствительность и боясь, чтоб это известие не убило ее, подменили ей ребенка, взяв родившуюся в ту же
ночь и в том же доме в Петербурге дочь придворного повара.
Она тоже не спала всю
ночь и всё утро ждала его. Мать и отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она
первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама не знала, что она сделает. Она слышала его шаги и голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая себя, как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
Это невинное веселье выборов и та мрачная, тяжелая любовь, к которой он должен был вернуться, поразили Вронского своею противоположностью. Но надо было ехать, и он по
первому поезду, в
ночь, уехал к себе.
Солнце едва выказалось из-за зеленых вершин, и слияние
первой теплоты его лучей с умирающей прохладой
ночи наводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал еще радостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеих сторон над нами; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах, при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем.
Она поэту подарила
Младых восторгов
первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы
первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И
ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду…
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.
Наталья Савишна, которая всю
ночь 11 апреля провела в спальне матушки, рассказывала мне, что, написав
первую часть письма, maman положила его подле себя на столик и започивала.
Хоть и надует с
первого раза, да за ночь-то тот и надумается, коли сам малый не промах.
Кудряш. Нет, Борис Григорьич, вы, я вижу, здесь еще в
первый раз, а у меня уж тут место насиженное, и дорожка-то мной протоптана. Я вас люблю, сударь, и на всякую вам услугу готов; а на этой дорожке вы со мной
ночью не встречайтесь, чтобы, сохрани Господи, греха какого не вышло. Уговор лучше денег.
Все сердце изорвалось! Не могу я больше терпеть! Матушка! Тихон! Грешна я перед Богом и перед вами! Не я ли клялась тебе, что не взгляну ни на кого без тебя! Помнишь, помнишь! А знаешь ли, что я, беспутная, без тебя делала? В
первую же
ночь я ушла из дому…
Декорация
первого действия. Светлая летняя
ночь.
Еще
первый мой товарищ темная
ночь,
А второй мой товарищ булатный нож,
А как третий-то товарищ, то мой добрый конь,
А четвертый мой товарищ, то тугой лук,
Что рассыльщики мои, то калены стрелы.
Упрямец! ускакал!
Нет ну́жды, я тебя нечаянно сыскал,
И просим-ка со мной, сейчас, без отговорок:
У князь-Григория теперь народу тьма,
Увидишь человек нас сорок,
Фу! сколько, братец, там ума!
Всю
ночь толкуют, не наскучат,
Во-первых, напоят шампанским на убой,
А во-вторых, таким вещам научат,
Каких, конечно, нам не выдумать с тобой.
Родительница его, из фамилии Колязиных, в девицах Agathe, а в генеральшах Агафоклея Кузьминишна Кирсанова, принадлежала к числу «матушек-командирш», носила пышные чепцы и шумные шелковые платья, в церкви подходила
первая ко кресту, говорила громко и много, допускала детей утром к ручке, на
ночь их благословляла, — словом, жила в свое удовольствие.
— Ну, одним словом: Локтев был там два раза и
первый раз только сконфузился, а во второй — протестовал, что вполне естественно с его стороны. Эти… обнаженны обозлились на него и, когда он шел
ночью от меня с девицей Китаевой, — тоже гимназистка, — его избили. Китаева убежала, думая, что он убит, и — тоже глупо! — рассказала мне обо всем этом только вчера вечером. Н-да. Тут, конечно, испуг и опасение, что ее исключат из гимназии, но… все-таки не похвально, нет!
Слева от Самгина сидел Корнев. Он в
первую же
ночь после ареста простучал Климу, что арестовано четверо эсдеков и одиннадцать эсеров, а затем, почти каждую
ночь после поверки, с аккуратностью немца сообщал Климу новости с воли. По его сведениям выходило, что вся страна единодушно и быстро готовится к решительному натиску на самодержавие.
Клим слушал с напряженным интересом, ему было приятно видеть, что Макаров рисует себя бессильным и бесстыдным. Тревога Макарова была еще не знакома Климу, хотя он, изредка,
ночами, чувствуя смущающие запросы тела, задумывался о том, как разыграется его
первый роман, и уже знал, что героиня романа — Лидия.
Были в жизни его моменты, когда действительность унижала его, пыталась раздавить, он вспомнил
ночь 9 Января на темных улицах Петербурга,
первые дни Московского восстания, тот вечер, когда избили его и Любашу, — во всех этих случаях он подчинялся страху, который взрывал в нем естественное чувство самосохранения, а сегодня он подавлен тоже, конечно, чувством биологическим, но — не только им.
Возможно, что эта встреча будет иметь значение того
первого луча солнца, которым начинается день, или того последнего луча, за которым землю ласково обнимает теплая
ночь лета.
— Странно они осматривали все, — снова заговорила Татьяна, уже с оттенком недоумения, — точно
первый раз видят Кремль, а ведь, конечно, многие, если не все, бывали в нем пасхальными
ночами.
Сквозь занавесь окна светило солнце, в комнате свежо, за окном, должно быть, сверкает
первый зимний день,
ночью, должно быть, выпал снег. Вставать не хотелось. В соседней комнате мягко топала Агафья. Клим Иванович Самгин крикнул...
— Почему? — повторила она и быстро обернулась к нему с веселым лицом, наслаждаясь тем, что на каждом шагу умеет ставить его в тупик. — А потому, — с расстановкой начала потом, — что вы не спали
ночь, писали все для меня; я тоже эгоистка! Это, во-первых…
Но беззаботность отлетела от него с той минуты, как она в
первый раз пела ему. Он уже жил не прежней жизнью, когда ему все равно было, лежать ли на спине и смотреть в стену, сидит ли у него Алексеев или он сам сидит у Ивана Герасимовича, в те дни, когда он не ждал никого и ничего ни от дня, ни от
ночи.
Бог знает, где он бродил, что делал целый день, но домой вернулся поздно
ночью. Хозяйка
первая услыхала стук в ворота и лай собаки и растолкала от сна Анисью и Захара, сказав, что барин воротился.
Так, не ошиблись вы: три клада
В сей жизни были мне отрада.
И
первый клад мой честь была,
Клад этот пытка отняла;
Другой был клад невозвратимый —
Честь дочери моей любимой.
Я день и
ночь над ним дрожал:
Мазепа этот клад украл.
Но сохранил я клад последний,
Мой третий клад: святую месть.
Ее готовлюсь богу снесть.
— Артисты — sans façons, [без церемоний (фр.).] которые напиваются при
первом знакомстве, бьют стекла по
ночам, осаждают трактиры, травят собаками дам, стреляют в людей, занимают везде деньги…
Был уже десятый час; трещала затопленная печка, точь-в-точь как тогда, когда я, после той
ночи, очутился в
первый раз у Ламберта.
Я присел на кровати, холодный пот выступил у меня на лбу, но я чувствовал не испуг: непостижимое для меня и безобразное известие о Ламберте и его происках вовсе, например, не наполнило меня ужасом, судя по страху, может быть безотчетному, с которым я вспоминал и в болезни и в
первые дни выздоровления о моей с ним встрече в тогдашнюю
ночь.
— Знает, да не хочет знать, это — так, это на него похоже! Ну, пусть ты осмеиваешь роль брата, глупого брата, когда он говорит о пистолетах, но мать, мать? Неужели ты не подумала, Лиза, что это — маме укор? Я всю
ночь об этом промучился;
первая мысль мамы теперь: «Это — потому, что я тоже была виновата, а какова мать — такова и дочь!»
Во-первых, с 20-го на 21-е,
ночью была жестокая гроза.
В начале июня мы оставили Сингапур. Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще остались день, то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не по нас! И англичане бегут из нее, при
первом удобном случае, спасаться от климата на мыс Доброй Надежды, в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих дней, от беспрохладных
ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
Ночью в
первом часу приехал Ойе-Саброски объясниться по этому случаю.
В трактире он сошелся с таким же, как он, еще прежде лишившимся места и сильно пившим слесарем, и они вдвоем
ночью, пьяные, сломали замок и взяли оттуда
первое, что попалось.
Он не спал всю
ночь и, как это случается со многими и многими, читающими Евангелие, в
первый раз, читая, понимал во всем их значении слова, много раз читанные и незамеченные. Как губка воду, он впитывал в себя то нужное, важное и радостное, что открывалось ему в этой книге. И всё, что он читал, казалось ему знакомо, казалось, подтверждало, приводило в сознание то, что он знал уже давно, прежде, но не сознавал вполне и не верил. Теперь же он сознавал и верил.
«Ведь я любил ее, истинно любил хорошей, чистой любовью в эту
ночь, любил ее еще прежде, да еще как любил тогда, когда я в
первый раз жил у тетушек и писал свое сочинение!» И он вспомнил себя таким, каким он был тогда.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть
ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по
первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
Третью неделю проводил доктор у постели больной, переживая шаг за шагом все фазисы болезни. Он сам теперь походил на больного: лицо осунулось, глаза ввалились, кожа потемнела. В течение
первых двух недель доктор не спал и трех
ночей.
Привалов переживал медовый месяц своего незаконного счастья. Собственно говоря, он плыл по течению, которое с
первого момента закружило его и понесло вперед властной пенившейся волной. Когда он
ночью вышел из половодовского дома в достопамятный день бала, унося на лице следы безумных поцелуев Антониды Ивановны, совесть проснулась в нем и внутренний голос сказал: «Ведь ты не любишь эту женщину, которая сейчас осыпала тебя своими ласками…»
Видите ли, господа присяжные заседатели, в доме Федора Павловича в
ночь преступления было и перебывало пять человек: во-первых, сам Федор Павлович, но ведь не он же убил себя, это ясно; во-вторых, слуга его Григорий, но ведь того самого чуть не убили, в-третьих, жена Григория, служанка Марфа Игнатьевна, но представить ее убийцей своего барина просто стыдно.
Вечером я подсчитал броды. На протяжении 15 км мы сделали 32 брода, не считая сплошного хода по ущелью.
Ночью небо опять затянуло тучами, а перед рассветом пошел мелкий и частый дождь. Утром мы встали раньше обычного, поели немного, напились чаю и тронулись в путь.
Первые 6 км мы шли больше по воде, чем по суше.
В течение памятного дня, когда он отыскал Малек-Аделя, Чертопханов чувствовал одну лишь блаженную радость… но на другое утро, когда он под низким навесом постоялого дворика стал седлать свою находку, близ которой провел всю
ночь, что-то в
первый раз его кольнуло…
Я поглядел кругом: торжественно и царственно стояла
ночь; сырую свежесть позднего вечера сменила полуночная сухая теплынь, и еще долго было ей лежать мягким пологом на заснувших полях; еще много времени оставалось до
первого лепета, до
первых шорохов и шелестов утра, до
первых росинок зари.
В
первый же день моего знакомства с г. Полутыкиным он пригласил меня на
ночь к себе.
Первым большим притоком Динзахе с правой стороны будет Канхеза. По ней можно выйти на реку Вангоу. В этот день мы прошли сравнительно немного и на
ночь остановились в густом лесу около брошенной зверовой фанзы.
Голод сильно мучил людей. Тоскливо сидели казаки у огня, вздыхали и мало говорили между собой. Я несколько раз принимался расспрашивать Дерсу о том, не заблудились ли мы, правильно ли мы идем. Но он сам был в этих местах
первый раз, и все его соображения основывались лишь на догадках. Чтобы как-нибудь утолить голод, казаки легли раньше спать. Я тоже лег, но мне не спалось. Беспокойство и сомнения мучили меня всю
ночь.
Он на другой день уж с 8 часов утра ходил по Невскому, от Адмиралтейской до Полицейского моста, выжидая, какой немецкий или французский книжный магазин
первый откроется, взял, что нужно, и читал больше трех суток сряду, — с 11 часов утра четверга до 9 часов вечера воскресенья, 82 часа;
первые две
ночи не спал так, на третью выпил восемь стаканов крепчайшего кофе, до четвертой
ночи не хватило силы ни с каким кофе, он повалился и проспал на полу часов 15.
— В первом-то часу
ночи? Поедем — ка лучше спать. До свиданья, Жан. До свиданья, Сторешников. Разумеется, вы не будете ждать Жюли и меня на ваш завтрашний ужин: вы видите, как она раздражена. Да и мне, сказать по правде, эта история не нравится. Конечно, вам нет дела до моего мнения. До свиданья.
Справедливее следует исключить каких-нибудь временщиков, фаворитов и фавориток, барских барынь, наушников; но, во-первых, они составляют исключение, это — Клейнмихели конюшни, Бенкендорфы от погреба, Перекусихины в затрапезном платье, Помпадур на босую ногу; сверх того, они-то и ведут себя всех лучше, напиваются только
ночью и платья своего не закладывают в питейный дом.
Матушка надеялась, что Федос в
первой сохе выедет в поле, а ей, напротив, совершенно неожиданно доложили, что он
ночью исчез и пожитки свои унес, только казакин оставил.
Посредине дома — глухие железные ворота с калиткой всегда на цепи, у которой день и
ночь дежурили огромного роста, здоровенные дворники. Снаружи дом, украшенный вывесками торговых заведений, был в полном порядке.
Первый и второй этажи сверкали огромными окнами богато обставленных магазинов. Здесь были модная парикмахерская Орлова, фотография Овчаренко, портной Воздвиженский. Верхние два этажа с незапамятных времен были заняты меблированными комнатами Чернышевой и Калининой, почему и назывались «Чернышами».