Неточные совпадения
Николай Петрович попал в мировые посредники и трудится изо всех сил; он беспрестанно разъезжает по
своему участку; произносит длинные речи (он придерживается того мнения, что мужичков надо «вразумлять», то есть частым повторением одних и тех же слов доводить их до истомы) и все-таки, говоря правду, не удовлетворяет вполне ни дворян образованных, говорящих то с шиком, то с меланхолией
о манципации (произнося ан в
нос), ни необразованных дворян, бесцеремонно бранящих «евту мунципацию».
«Я соблазнитель, волокита! Недостает только, чтоб я, как этот скверный старый селадон, с маслеными глазами и красным
носом, воткнул украденный у женщины розан в петлицу и шептал на ухо приятелю
о своей победе, чтоб… чтоб… Ах, Боже мой, куда я зашел! Вот где пропасть! И Ольга не летает высоко над ней, она на дне ее… за что, за что…»
Он нарочно станет думать
о своих петербургских связях,
о приятелях,
о художниках, об академии,
о Беловодовой — переберет два-три случая в памяти, два-три лица, а четвертое лицо выйдет — Вера. Возьмет бумагу, карандаш, сделает два-три штриха — выходит ее лоб,
нос, губы. Хочет выглянуть из окна в сад, в поле, а глядит на ее окно: «Поднимает ли белая ручка лиловую занавеску», как говорит справедливо Марк. И почем он знает? Как будто кто-нибудь подглядел да сказал ему!
Над головой моей тюкал
носом о дно
своей клетки безголосый соловей, мрачный и задумчивый.
Звонок повторился с новой силой, и когда Лука приотворил дверь, чтобы посмотреть на
своего неприятеля, он даже немного попятился назад: в дверях стоял низенький толстый седой старик с желтым калмыцким лицом, приплюснутым
носом и узкими черными, как агат, глазами. Облепленный грязью татарский азям и смятая войлочная шляпа свидетельствовали
о том, что гость заявился прямо с дороги.
Он поднял ружье и стал целиться, но в это время тигр перестал реветь и шагом пошел на увал в кусты. Надо было воздержаться от выстрела, но Дерсу не сделал этого. В тот момент, когда тигр был уже на вершине увала, Дерсу спустил курок. Тигр бросился в заросли. После этого Дерсу продолжал
свой путь. Дня через четыре ему случилось возвращаться той же дорогой. Проходя около увала, он увидел на дереве трех ворон, из которых одна чистила
нос о ветку.
Одновременно с этими двумя домами, тоже из зависти, чтобы «утереть
нос» Ваське Голицыну и казнокраду Троекурову, князь Гагарин выстроил на Тверской
свой дом. Это был казнокрад похуже, пожалуй, Троекурова, как поется
о нем в песне...
Эти строгие теоретические рассуждения разлетались прахом при ближайшем знакомстве с делом. Конечно, и пшеничники виноваты, а с другой стороны, выдвигалась масса таких причин, которые уже не зависели от пшеничников. Первое дело,
своя собственная темнота одолевала, тот душевный глад,
о котором говорит писание. Пришли волки в овечьей шкуре и воспользовались мглой… По закону разорили целый край. И как все просто: комар
носу не подточит.
Складом
своим, особенно
носом, он совершенно похож на пиголицу, или озимую курочку,
о которой будет говорено в отделении полевой, или степной, дичи.
Когда старая Ганна Ковалиха узнала
о возвращении разбитой семьи Горбатых, она ужасно всполошилась. Грозный призрак жениха-туляка для Федорки опять явился перед ней, и она опять оплакивала
свою «крашанку», как мертвую. Пока еще, конечно, ничего не было, и сват Тит еще
носу не показывал в хату к Ковалям, ни в кабак к Рачителихе, но все равно — сваты где-нибудь встретятся и еще раз пропьют Федорку.
Аграфена приехала в скиты осенью по первопутку, и в течение двух лет мать Енафа никуда не позволяла ей
носу показать. Этот искус продолжался вплоть до поездки в Самосадку на похороны Василисы Корниловны. Вернувшись оттуда, мать Енафа особенно приналегла на
свою черноризицу: она подготовляла ее к Петрову дню, чтобы показать
своим беспоповцам на могилке
о. Спиридония. Аглаида выучила наизусть «канун по единоумершем», со всеми поклонами и церемониями древлего благочестия.
Даже ярмарочные купцы, проезжая на возах
своего гнилого товара, не складают тогда в головах барышей и прибытков и не клюют
носом, предаваясь соблазнительным мечтам
о ловком банкротстве, а едут молча смотря то на поле, волнующееся под легким набегом теплого ветерка, то на задумчиво стоящие деревья, то на тонкий парок, поднимающийся с сонного озерца или речки.
Провинция странная вещь, господа! и вы, которые никогда не выставляли из Петербурга
своего носа, никогда ни
о чем не помышляли, кроме паев в золотых приисках и акций в промышленных предприятиях, не ропщите на это!
В то время еще обращали некоторое внимание на нравственную сторону жизни господ жертвователей, но простодушнейший Артасьев, вероятно, и не слыхавший ничего
о Тулузове, а если и слыхавший, так давно это забывший, и имея в голове одну только мысль, что как бы никак расширить гимназическое помещение, не представил никакого затруднения для Тулузова; напротив, когда тот явился к нему и изъяснил причину
своего визита, Иван Петрович распростер перед ним руки; большой и красноватый
нос его затрясся, а на добрых серых глазах выступили даже слезы.
Узнав
о цели нашего приезда, Ошмянский сначала не понял и присел. Но когда мы объяснили ему, что мы странствующие дворяне, предпринявшие подвиг самосохранения, и с этою целью предлагающие
свои услуги всем евреям, желающим обратиться на истинный путь, и когда Глумов как бы невзначай махнул у него под
носом синей ассигнацией, то он выпрямился и радостно замахал руками. Ассигнация же в это время исчезла без остатка.
Таким образом, Кукишев добился осуществления и второй
своей «идеи» и начал уж помышлять
о том, какую бы такую новую «идею» выдумать, чтобы господам Люлькиным в
нос бросилось. И, разумеется, выдумал.
Только один раз ее пожалели и приласкали. Это был пропойца-мужик, возвращавшийся из кабака. Он всех любил и всех жалел и что-то говорил себе под
нос о добрых людях и
своих надеждах на добрых людей; пожалел он и собаку, грязную и некрасивую, на которую случайно упал его пьяный и бесцельный взгляд.
Через четверть часа он уже по-прежнему слонялся по острогу с видом совершенного безделья и как будто искал, не заговорят ли где-нибудь
о чем-нибудь полюбопытнее, чтоб приткнуть туда и
свой нос и послушать.
8-го ноября. В день святых и небесных сил воеводы и архистратига Михаила прислан мне пребольшущий
нос, дабы не токмо об учреждении общества трезвости не злоумышлял, но и проповедовать
о сем не смел, имея в виду и сие, и оное, и всякое, и овакое, опричь единой пользы человеческой… Да не полно ли мне, наконец, все это писать? Довольно сплошной срам-то
свой все записывать!
— И представь же ты себе, Наташа! — заключил он, заметив, что уже начинает рассветать и его канарейка, проснувшись, стала чистить
о жердочку
свой носик, — и представь себе, моя добрая старушка, что ведь ни в чем он меня, Туганов, не опровергал и во всем со мною согласился, находя и сам, что у нас, как покойница Марфа Андревна говорила, и хвост долог, и
нос долог, и мы стоим как кулики на болоте да перекачиваемся:
нос вытащим — хвост завязнет, а хвост вытащим —
нос завязнет; но горячности, какой требует такое положение, не обличил…
Так просто и странно. Он ожидал большого рассказа, чего-то страшного, а она рассказала кратко, нехотя, хмуря брови и брезгливо шмыгая
носом. Ему хотелось спросить любила ли она мужа, счастливо ли жила, вообще хотелось, чтобы она сказала ещё что-то
о себе,
о своём сердце, — он не посмел и спросил...
Он никуда не ходил, но иногда к нему являлся Сухобаев; уже выбранный городским головой, он кубарем вертелся в
своих разраставшихся делах, стал ещё тоньше, острее, посапывал, широко раздувая ноздри хрящеватого
носа, и не жаловался уже на людей, а говорил
о них приглушённым голосом, часто облизывая губы, — слушать его непримиримые, угрожающие слова было неприятно и тяжело.
— Гришка! не ворчать под
нос! выпорю!.. — закричал он вдруг на
своего камердинера, как будто совершенно не слыхав того, что я сказал
о задержках в дороге.
Известно, что почти все русские дворянские фамилии убеждены в существовании исключительных, породистых особенностей, им одним свойственных: нам не однажды довелось слышать толки «между
своими»
о «подсаласкинских»
носах и «перепреевских» затылках.
Полюбил меня Карганов и в тот же вечер пришел к нам в палатку с двумя бутылками прекрасного кахетинского, много говорил
о своих боевых делах,
о знаменитом Бакланове, который его любил, и, между прочим, рассказал, как у него из-под
носа убежал знаменитый абрек Хаджи-Мурат, которого он под строгим конвоем вел в Тифлис.
Видно было, что Захар
о чем-то заботился; он не переставал потирать лоб, хмурил брови, чесал переносицу
своего орлиного
носа — словом, был, как говорится, не в
своей тарелке.
Сделав около стола
свое дело, он пошел в сторону и, скрестив на груди руки, выставив вперед одну ногу, уставился
своими насмешливыми глазами на
о. Христофора. В его позе было что-то вызывающее, надменное и презрительное и в то же время в высшей степени жалкое и комическое, потому что чем внушительнее становилась его поза, тем ярче выступали на первый план его короткие брючки, куцый пиджак, карикатурный
нос и вся его птичья, ощипанная фигурка.
— А конечно! — спокойно ответил Гаврик и громко втянул
носом воздух. Потом он начинал рассказывать Илье
о своих планах в будущем.
Долго еще патер сидел у Долинского и грел перед его камином
свои толстые, упругие ляжки; много еще рассказывал он об оде,
о плавающих душах,
о сверхъестественных явлениях, и
о том, что сверхъестественное не есть противоестественное, а есть только непонятное, и что понимание
свое можно расширить и уяснить до бесконечности, что душу и думы человека можно видеть так же, как его
нос и подбородок.
Кочкарев.
О, ни за что не воротится. Я ставлю голову, если который-нибудь из них двух покажет
нос свой здесь.
Спи, Аленушка, сейчас сказка начинается. Вон уже в окно смотрит высокий месяц; вон косой заяц проковылял на
своих валенках; волчьи глаза засветились желтыми огоньками; медведь Мишка сосет
свою лапу. Подлетел к самому окну старый Воробей, стучит
носом о стекло и спрашивает: скоро ли? Все тут, все в сборе, и все ждут Аленушкиной сказки.
Гнусный —
о, какой гнусный! — смех был ответом Патрику. Я перестал слушать. Я снова лег, прикрывшись рваной курткой, и стал курить табак, собранный из окурков в гавани. Он производил крепкое действие — в горле как будто поворачивалась пила. Я согревал
свой озябший
нос, пуская дым через ноздри.
Он пошёл быстро, обдумывая на ходу, что надо сказать сыну, придумал что-то очень строгое и достаточно ласковое, но, тихо отворив дверь в комнату Ильи, всё забыл. Сын стоял на коленях, на стуле, упираясь локтями
о подоконник, он смотрел в багрово-дымное небо; сумрак наполнял маленькую комнату бурой пылью; на стене, в большой клетке, возился дрозд: собираясь спать, чистил
свой жёлтый
нос.
Пётр кивнул головою, глядя на жену; неуклюже согнув спину, она смотрела под ноги себе, на маленький холмик, по которому Никита сосредоточенно шлёпал лопатой. Смахивая пальцами слёзы со щёк так судорожно быстро, точно боялась обжечь пальцы
о свой распухший, красный
нос, она шептала...
Пускай говорят! ты все-таки всем существом
своим сознаешь, что дела у тебя по горло и что, если б ты даже желал последовать совету
о несовании
носа, никак это невозможно выполнить, потому что дело само так и подступает к твоему
носу.
Шаховской представлял из себя большую копну сена, на которой лежала голова, покрытая белой фуражкой с длинным козырьком от солнца, из-под которого торчал длинный, птичий его
нос, готовый, казалось, клюнуть подбородок; он не выпускал из рук удилища, но в маленьких и прищуренных его глазах можно было заметить, что он думает не об рыбе, а скорее
о каком-нибудь действующем лице в
своих «Игроках»…
Асклипиодот почтительно остановился в дверях, одной рукой пряча за спиной растрепанную шапку, а другой целомудренно придерживая расходившиеся полки
своего подрясника; яйцеобразная голова, украшенная жидкими прядями спутанных волос цвета того же Bismark-furioso, небольшие карие глазки, смотревшие почтительно и вместе дерзко, испитое смуглое лицо с жиденькой растительностью на подбородке и верхней губе, длинный
нос и широкие губы — все это, вместе взятое с протяженно-сложенностью Асклипиодота, полным отсутствием живота, глубоко ввалившейся грудью и длинными корявыми руками, производило тяжелое впечатление, особенно рядом с чистенькой и опрятной фигуркой
о.
Андроника совсем расходились; говорил
о. Андроник страшным басом, любил громко хохотать, время от времени извлекал откуда-то из глубины
своих карманов небольшую серебряную табакерку и громогласно набивал
свой большой, обросший волосами
нос нюхательным табаком, который он называл «антихристовым порошком».
Старичок расспрашивал Владимира Сергеича об его имении,
о состоянии его лесных и других дач, об усовершенствованиях, которые он уже ввел или только намеревался ввести в
своем хозяйстве; сообщил ему несколько
своих собственных наблюдений, посоветовал, между прочим, для истребления луговых кочек обсыпать их кругом овсом, что будто бы побуждает свиней срывать их
своими носами, и т. п.
Мысль
о страдании человека, которого он знал так близко, сначала веселым мальчиком, школьником, потом взрослым партнером, несмотря на неприятное сознание притворства
своего и этой женщины, вдруг ужаснула Петра Ивановича. Он увидал опять этот лоб, нажимавший на губу
нос, и ему стало страшно за себя.
Иван Яковлевич замолчал. Мысль
о том, что полицейские отыщут у него
нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага… и он дрожал всем телом. Наконец достал он
свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул
нос в тряпку и вышел на улицу.
С чувством неизъяснимого страха бросился он к столу, придвинул зеркало, чтобы как-нибудь не поставить
нос криво. Руки его дрожали. Осторожно и осмотрительно наложил он его на прежнее место.
О, ужас!
Нос не приклеивался!.. Он поднес его ко рту, нагрел его слегка
своим дыханием и опять поднес к гладкому месту, находившемуся между двух щек; но
нос никаким образом не держался.
Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия, как то: поговорившие с
своим доктором
о погоде и
о небольшом прыщике, вскочившем на
носу, узнавшие
о здоровье лошадей и детей
своих, впрочем показывающих большие дарования, прочитавшие афишу и важную статью в газетах
о приезжающих и отъезжающих, наконец выпивших чашку кофию и чаю; к ним присоединяются и те, которых завидная судьба наделила благословенным званием чиновников по особым поручениям.
— Не понимаю и не понимаю. Выверты какие-то… Вдруг ни с того ни с сего «
О, закрой
свои бледные ноги». Это что же такое, я вас спрашиваю? Что сей сон значит? Ну, хорошо, и я возьму и напишу: «Ах, спрячь твой красный
нос!» и точка. И все. Чем же хуже, я вас спрашиваю?
Тогда Арсений наденет белую кавказскую папаху на голову и темно-синее пенсне на
нос, будет куражиться в трактире напротив, пока весь не пропьется, а под конец загула будет горько плакать перед равнодушным половым
о своей безнадежной любви к Фридриху и будет угрожать смертью поручику Чижевичу.
Несколько головок репейника было срезано и старательно заворочено в бумагу. В это время приехали исправник Арцыбашев-Свистаковский и доктор Тютюев. Исправник поздоровался и тотчас же принялся удовлетворять
свое любопытство; доктор же, высокий и в высшей степени тощий человек со впалыми глазами, длинным
носом и острым подбородком, ни с кем не здороваясь и ни
о чем не спрашивая, сел на пень, вздохнул и проговорил...
Но молчавший все время Иисус сурово взглянул на него, и Петр замолчал и скрылся сзади, за спинами других. И уже никто больше не заговаривал
о происшедшем, как будто ничего не случилось совсем и как будто не прав оказался Иуда. Напрасно со всех сторон показывал он себя, стараясь сделать скромным
свое раздвоенное, хищное, с крючковатым
носом лицо, — на него не глядели, а если кто и взглядывал, то очень недружелюбно, даже с презрением как будто.
Победимский, который никогда ничего не читал и ничем не занимался, сидел обыкновенно у себя на кровати, водил по воздуху
своим длинным
носом и
о чем-то думал.
Кузьма Васильевич увидал перед самым лицом
своим крючковатый
нос, густые усы и пронзительные глаза незнакомца с обшлагом
о трех пуговках… и хотя глаза находились на месте усов, и усы на месте глаз, и самый
нос являлся опрокинутым, однако Кузьма Васильевич не удивился нисколько, а, напротив, нашел, что так оно и следовало; он собрался даже сказать этому
носу: «Здорово, брат Григорий», но отменил
свое намерение и предпочел… предпочел немедленно отправиться с Колибри в Царьград для предстоящего бракосочетания, так как она была турчанка, а государь его пожаловал в действительные турки.
Охотники объясняли мне, что кречет птица сибирская,
о чем упоминается не один раз в книге «Соколиного пути», что он чувствует такой жар и зуд в ногах, что в летнее время без холодной воды жить не может; что станет щипать и рвать
носом свои пальцы и так их изранит, что, наконец, околеет.