Неточные совпадения
Там
росла скудная
трава, из-за которой, как лысина сквозь редкие волосы, проглядывали кораллы, посеревшие
от непогод, кое-где кусты да глинистые отмели.
— А что это обозначает? Ах, Анфим, Анфим! Ничего-то ты не понимаешь, честной отец! Где такая дудка будет
расти? На некошенном месте… Значит,
трава прошлогодняя осталась — вот тебе и дудка. Кругом скотина
от бескормицы дохнет, а казачки некошенную
траву оставляют… Ох, бить их некому!
Когда он начертил им на бумаге остров, отделенный
от материка, то один из них взял у него карандаш и, проведя через пролив черту, пояснил, что через этот перешеек гилякам приходится иногда перетаскивать свои лодки и что на нем даже
растет трава, — так понял Лаперуз.
Степные же места не ковылистые в позднюю осень имеют вид еще более однообразный, безжизненный и грустный, кроме выкошенных луговин, на которых, около круглых стогов потемневшего
от дождя сена,
вырастает молодая зеленая отава; станицы тудаков и стрепетов любят бродить по ней и щипать молодую
траву, даже гуси огромными вереницами, перемещаясь с одной воды на другую, опускаются на такие места, чтобы полакомиться свежею травкою.
Этот нежный и страстный романс, исполненный великой артисткой, вдруг напомнил всем этим женщинам о первой любви, о первом падении, о позднем прощании на весенней заре, на утреннем холодке, когда
трава седа
от росы, а красное небо красит в розовый цвет верхушки берез, о последних объятиях, так тесно сплетенных, и о том, как не ошибающееся чуткое сердце скорбно шепчет: «Нет, это не повторится, не повторится!» И губы тогда были холодны и сухи, а на волосах лежал утренний влажный туман.
Летнее утро было хорошо, как оно бывает хорошо только на Урале; волнистая даль была еще застлана туманом; на деревьях и на
траве дрожали капли
росы; прохваченный ночной свежестью, холодный воздух заставлял вздрагивать; кругом царило благодатное полудремотное состояние, которое овладевает перед пробуждением
от сна.
И тут сказывалась разность двух душ, двух темпераментов, двух кровей. Александров любил с такою же наивной простотой и радостью, с какою
растут травы и распускаются почки. Он не думал и даже не умел еще думать о том, в какие формы выльется в будущем его любовь. Он только, вспоминая о Зиночке, чувствовал порою горячую резь в глазах и потребность заплакать
от радостного умиления.
Когда Христос-бог на распятье был, тогда шла мати божия, богородица, ко своему сыну ко распятому;
от очей ея слезы наземь капали, и
от тех
от слез,
от пречистыих, зародилася,
вырастала мати плакун-трава; из того плакуна, из корени у нас режут на Руси чудны кресты, а их носят старцы иноки, мужие их носят благоверные».
Зарыли её, как хотелось Матвею, далеко
от могилы старого Кожемякина, в пустынном углу кладбища, около ограды, где густо
росла жимолость, побегушка и тёмно-зелёный лопух. На девятый день Матвей сам выкосил вокруг могилы сорные
травы, вырубил цепкие кусты и посадил на расчищенном месте пять молодых берёз: две в головах, за крестом, по одной с боков могилы и одну в ногах.
Например,
от усиленного народонаселения, скотоводства, постройки мельниц вода делается мутнее и теплее; берега теряют обраставшие их прежде
травы, в разливах прудов
вырастают новые, свойственные только воде мелкой и запруженной; породы рыб отчасти замещаются другими; рыба
от сытного корма делается не так жадна, а с тем вместе изменяется ее клев.
Сжатая рожь, бурьян, молочай, дикая конопля — все, побуревшее
от зноя, рыжее и полумертвое, теперь омытое
росою и обласканное солнцем, оживало, чтоб вновь зацвести. Над дорогой с веселым криком носились старички, в
траве перекликались суслики, где-то далеко влево плакали чибисы. Стадо куропаток, испуганное бричкой, вспорхнуло и со своим мягким «тррр» полетело к холмам. Кузнечики, сверчки, скрипачи и медведки затянули в
траве свою скрипучую монотонную музыку.
Но прошло немного времени,
роса испарилась, воздух застыл, и обманутая степь приняла свой унылый июльский вид.
Трава поникла, жизнь замерла. Загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые, со своими покойными, как тень, тонами, равнина с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими
от тоски…
Все в
росе от полуночных
трав,
Борзых коней в беге надорвав.
Проснулся он среди ночи
от какого-то жуткого и странного звука, похожего на волчий вой. Ночь была светлая, телега стояла у опушки леса, около неё лошадь, фыркая, щипала
траву, покрытую
росой. Большая сосна выдвинулась далеко в поле и стояла одинокая, точно её выгнали из леса. Зоркие глаза мальчика беспокойно искали дядю, в тишине ночи отчётливо звучали глухие и редкие удары копыт лошади по земле, тяжёлыми вздохами разносилось её фырканье, и уныло плавал непонятный дрожащий звук, пугая Илью.
Долинский задыхался, а светляки перед ним все мелькали, и зеленые майки качались на гнутких стеблях
травы и наполняли своим удушливым запахом неподвижный воздух, а
трава все
растет,
растет, и уж Долинскому и нечем дышать, и негде повернуться.
От страшной, жгучей боли в груди он болезненно вскрикнул, но голос его беззвучно замер в сонном воздухе пустыни, и только переросшая
траву задумчивая пальма тихо покачала ему своей печальной головкой.
От прежних цветников уцелели одни пионы и маки, которые поднимали из
травы свои белые и ярко-красные головы; по дорожкам, вытягиваясь, мешая друг другу,
росли молодые клены и вязы, уже ощипанные коровами.
В нашем заводе были два пруда — старый и новый. В старый пруд вливались две реки — Шайтанка и Сисимка, а в новый — Утка и Висим. Эти горные речки принимали в себя разные притоки. Самой большой была Утка, на которую мы и отправились. Сначала мы прошли версты три зимником, то есть зимней дорогой, потом свернули налево и пошли прямо лесом. Да, это был настоящий чудный лес, с преобладанием сосны. Утром здесь так было хорошо: тишина, смолистый воздух, влажная
от ночной
росы трава, в которой путались ноги.
Караковая холостая Ласточка, как атласная, гладкая и блестящая шерстью, опустив голову так, что черная шелковистая чолка закрывала ей лоб и глаза, играла с
травой, — щипнет и бросит и стукнет мокрой
от росы ногой с пушистой щеткой.
Трава была так густа и сочна, так ярко, сказочно-прелестно зелена и так нежно розовела
от зари, как это видят люди и звери только в раннем детстве, и всюду на ней сверкала дрожащими огнями
роса.
Молодые деревья
росли очень тесно, ничей топор еще не коснулся до их стройных стволов; негустая, но почти сплошная тень ложилась
от мелких листьев на мягкую и тонкую
траву, всю испещренную золотыми головками куриной слепоты, белыми точками лесных колокольчиков и малиновыми крестиками гвоздики.
Воспитанием моим неглижировали [пренебрегали —
от франц. negliger.], и
рос я, как сорная
трава, на улице и на дворе.
— Каждый человек поставлен на линию, — подтвердил он, — вот что. Как же теперь понимать, за что отвечать человеку? Шел два года назад арестант один, так тот так понимает, что ничего этого нет. Помер человек, и кончено. Больше ничего. Все одно — как вот дерево:
растет, качается, родится
от него другая лесина. Потом, например, упадет, согниет на земле — и нету… И
растет из него
трава. Ну, опять на это я тоже не согласен…
Ты будешь жив, твоя болезнь не к смерти.
Лицо твое светло, и жилы бьются.
Кому не жить, тот темен, как земля.
Мы все земля, и если наше тело
Темнеть начнет, так, значит, в землю хочет.
Ты ослабел
от ран, и много крови
Ты истерял… Произволеньем Божьим
Растет трава, названьем «девесил»,
Недаром ей прозвание такое,
В ком силы нет, — прибавит девять сил,
Настой ее тебе на пользу будет,
Хлебни его! А рану ты завяжешь.
Плечо твое уязвлено железом.
За окном весело разыгралось летнее утро — сквозь окроплённые
росою листья бузины живой ртутью блестела река,
трава, примятая ночной сыростью, расправляла стебли, потягиваясь к солнцу; щёлкали жёлтые овсянки, торопливо разбираясь в дорожной пыли, обильной просыпанным зерном; самодовольно гоготали гуси, удивлённо мычал телёнок, и вдоль реки гулко плыл
от села какой-то странный шлёпающий звук, точно по воде кто-то шутя хлопал огромной ладонью.
Я не стану самоуверенно утверждать, что взгляд человека не может производить магнетического действия на растительное царство, но скажу только, что бесчисленные опыты меня убедили в том по крайней мере, что мой взгляд никогда грибам не был вреден; я даже пробовал слегка дотрогиваться до грибов и освобождать их
от листьев и
травы, которые иногда мешают грибам
расти; я даже отламывал кусочки
от их шляпок, а грибы
росли по-прежнему.
— Гляди, красавица, — говорила Тане знахарка, копая один корень руками. — Вот сильная
трава… Ростом она с локоть,
растет кусточком, цветок у ней, вишь, какой багровый, а корень-от, гляди, крест-накрест… Железом этот корень копать не годится, руками надо брать… Это Петров крест [Петров крест — Lathraea Squammaria.], охраняет он
от нечистой силы… Возьми.
Я ехал пригородным трактом. Около заросших желтевшей
травою канав тянулись деревянные мостки, матовые
от росы. Из фабричных труб валил дым и темным, душным пологом расстилался над крышами. Извозчик остановился у ворот желто-коричневого деревянного дома.
А если подумать еще о том, что о каждом из нас и помина не было, когда за сто, за тысячи, за много тысяч лет жили на земле такие же люди, как и я, так же рожались,
росли, старелись и умирали, что
от миллионов миллионов людей, таких же, как я теперь, не только костей, но и праха
от костей не осталось, и что после меня будут жить такие же, как я, миллионы миллионов людей, из моего праха
вырастет трава и
траву поедят овцы, а овец съедят люди, и
от меня никакой ни пылинки, ни памяти не останется!
— Двенадцать
трав… двенадцать
трав! И узнаю судьбу свою… и узнаю своего суженого… — беззвучно шептали губы Любочки, пока она шла по узкой, влажной
от росы тропинке, убегавшей в самую глубь большого соснового леса.
А вот у самых ваших ног
растет здесь благовонный девясил, он утоляет боли груди; подальше два шага
от вас, я вижу огневой жабник, который лечит черную немочь; вон там на камнях
растет верхоцветный исоп,
от удушья; вон ароматная марь, против нервов; рвотный капытень; сон-трава
от прострела; кустистый дрок; крепящая расслабленных алиела; вон болдырян,
от детского родилища и мадрагары,
от которых спят убитые тоской и страданием.
Теперь, там, на поле, я вижу
траву гулявицу
от судорог; на холмике вон Божье деревцо; вон львиноуст
от трепетанья сердца; дягиль, лютик, целебная и смрадная
трава омег; вон курослеп,
от укушения бешеным животным; а там по потовинам луга
растет ручейный гравилат
от кровотоока; авран и многолетний крин, восстановляющий бессилие; медвежье ухо
от перхоты; хрупкая ива, в которой купают золотушных детей; кувшинчик, кукушкин лен, козлобород…
Сливалась со светящимся сумраком сгорбленная фигурка с дрожащей головою. Кто это? Человек? Или что-то другое, не такое отделенное
от всего кругом? Казалось, — вот только пошевельнись, моргни, — и расплывется в лунном свете этот маленький старик; и уж будет он не отдельно, а везде кругом в воздухе, и благодатною
росою тихо опустится на серую
от месяца
траву.
Выросла сорная
трава на хорошем лугу. И, чтобы избавиться
от нее, владельцы луга скашивали ее, а сорная
трава от этого только умножалась. И вот добрый и мудрый хозяин посетил владельцев луга и в числе других поучений, которые он давал им, сказал и о том, что не надо косить сорную
траву, так как она только больше распложается
от этого, а надо вырывать ее с корнем.
На откосе, меж дубовых кустов, была полянка, вниз
от нее, по склону,
рос донник: высокая, кустистая
трава с мелкими желтыми цветочками, с целомудренным полевым запахом.