Неточные совпадения
У Марфеньки на глазах были слезы. Отчего все изменилось? Отчего Верочка перешла из старого дома? Где Тит Никоныч? Отчего бабушка не бранит ее, Марфеньку: не сказала даже ни слова за то, что, вместо недели, она пробыла в
гостях две? Не любит больше? Отчего Верочка не ходит по-прежнему одна по полям и роще? Отчего все такие скучные, не говорят друг с другом, не дразнят ее женихом, как дразнили до
отъезда? О чем молчат бабушка и Вера? Что сделалось со всем домом?
За все четыре года после
отъезда Екатерины Ивановны он был у Туркиных только два раза, по приглашению Веры Иосифовны, которая все еще лечилась от мигрени. Каждое лето Екатерина Ивановна приезжала к родителям
погостить, но он не видел ее ни разу; как-то не случалось.
После
отъезда «молодых»
гости еще допивают остатки, а картежники, пришедшие в азарт, иногда играют до следующего дня.
Пригнал к самому
отъезду Басаргина. Он вам отдаст Bernardin de St Pierre и ваши книги, которые у меня с лишком год
гостили: Montaigne, Рейц и пр. — Вы по принадлежности отдадите их Матвею Ивановичу с благодарностию.
Полковник был от души рад
отъезду последнего, потому что мальчик этот, в самом деле, оказался ужасным шалуном: несмотря на то, что все-таки был не дома, а в
гостях, он успел уже слазить на все крыши, отломил у коляски дверцы, избил маленького крестьянского мальчишку и, наконец, обжег себе в кузнице страшно руку.
Беседа продолжалась и далее в том же тоне. Князь, наконец, напомнил Калиновичу об
отъезде, и они стали прощаться. Полина была так любезна, что оставила своих прочих
гостей и пошла проводить их через весь сад.
Егор Егорыч ничего, конечно, не мог объяснить ему, и когда
гость от него уехал, он, сойдясь с Сусанной Николаевной и Музой Николаевной за чаем, поведал им о нечаянном
отъезде молодого Углакова в Петербург и об его намерении снова поступить на службу.
День
отъезда молодых был давно назначен: княгиня собиралась сама уехать к себе в Протозаново тотчас по
отъезде Функендорфов. Знакомым, которые уговаривали княгиню еще
погостить в «хорошем городе Петербурге», она отвечала...
В начале семидесятых годов я уезжал учиться в Петербург и перед
отъездом зашел проститься с Николаем Матвеичем. Это было в начале осени. У Николая Матвеича сидел в
гостях его друг Емелька. Старики показались мне как-то особенно грустными. Дело скоро разъяснилось. Емелька взял стоявшее в углу пистонное ружье и, взвешивая на руке, проговорил...
Так барин отказался от своих реформ и не только сам привык звать мужиков либо Васильичами да Ивановичами либо Данилками, но даже сам пристально смотрел вслед девкам, когда они летом проходили мимо окон в белоснежных рубахах с красными прошвами. Однако на хуторе очень любили, когда барин был в
отъезде, и еще более любили, если с ним в
отъезде была и барыня. На хуторе тогда был праздник; все ничего не делали: все ходили друг к другу в
гости и совсем забывали свои ссоры и ябеды.
И сразу в Балаклаве становится просторно, свежо, уютно и по-домашнему деловито, точно в комнатах после
отъезда нашумевших, накуривших, насоривших непрошеных
гостей. Выползает на улицу исконное, древнегреческое население, до сих пор прятавшееся по каким-то щелям и задним каморкам.
Недели за две до моего
отъезда были у нас
гости.
После обеда немного дремал, сидя в креслах в своем кабинете, и потом что-нибудь читал до
отъезда в клуб или в
гости.
Но
гости отвечали вяло на ее бойкие речи, занимались больше куреньем и, судя по взорам их, внезапно устремленным в углы комнаты, думали об
отъезде.
Накануне Манефина
отъезда завела было речь Фленушка, чтоб отпустили Настю с Парашей в обитель
гостить да кстати уж и поговеть Великим постом.
— Пустых речей говорить тебе не приходится, — отрезал тысячник. — Не со вчерашнего дня хлеб-соль водим. Знаешь мой обычай — задурят
гости да вздумают супротив хозяйского хотенья со двора долой, найдется у меня запор на ворота… И рад бы полетел, да крылья подпешены [Подпешить — сделать птицу пешею посредством обрезки крыльев.]. Попусту разговаривать нечего: сиди да
гости, а насчет
отъезда из головы выкинь.
Месяц спустя после
отъезда Михаила Андреевича в столицу, в один августовский темный вечер, прерывистый звон поддужного колокольчика возвестил
гостя обитателям села Бодростина, и лакеи, отворившие дверь парадного подъезда, встретили «черного барина».
Вскоре по
отъезде Ларисы и Форовой вышли и другие
гости, но перед тем майор и Евангел предъявили Подозерову принесенные им из города газеты с литературой Кишенского и Ванскок. Подозеров побледнел, хотя и не был этим особенно тронут, и ушел спокойно, но на дворе вспомнил, что он будто забыл свою папиросницу и вернулся назад.
Она продолжалась и за границей в первую мою поездку (сентябрь 1865 — май 1866 года) и закрепилась летом, когда я
гостил у Урусовых в Сокольниках, и потом прожил в отечестве до конца этого года. Переписка наша возобновилась и с новым моим
отъездом в Париж и продолжалась, хотя и с большими перерывами, до моего возвращения в Россию к январю 1871 года.
Легко можно себе представить, какое волнение произошло между
гостями Доротеи Вахер после
отъезда Анжель, увезшей свою дочь.
Наконец час
отъезда наступил. Мать и дочь сели в карету и поехали по хорошо знакомой княжне Людмиле дороге. Князь встретил дорогих
гостей на крыльце своего дома. Он был несколько бледен. Это сразу заметили и княгиня и княжна. Да это было и немудрено, так как он не спал почти целую ночь.
После
отъезда княгини и княжны стали разъезжаться и остальные
гости. Князь всем сумел сказать на прощанье что-нибудь приятное. Все, кроме огорченных маменек взрослых дочерей, уехали от него обвороженные.
Перед
отъездом на место сбора, паны собирались по соседству партиями, под предлогом охоты. У Венцлавовича собрались 21-го апреля сам довудца и человек двенадцать его сподвижников, в числе которых были три молодых артиллерийских офицера, убежавшие из Могилёва: Корсак и два брата Манцевичевы, наэлектризированные своею матерью. На другой день в трех повозках они поехали к Маковецкому в фольварк Черноручье, где застали ужечеловек 30
гостей.