Неточные совпадения
— А согласны ли вы, — сказал он вслух, —
погостить у брата денька два? Иначе он меня не
отпустит.
Впрочем, я лично знал только быт оброчных крестьян, да и то довольно поверхностно. Матушка охотно
отпускала нас в
гости к заболотским богатеям, и потому мы и насмотрелись на их житье. Зато в Малиновце нас не только в
гости к крестьянам не
отпускали, но в праздники и на поселок ходить запрещали. Считалось неприличным, чтобы дворянские дети приобщались к грубому мужицкому веселью. Я должен, однако ж, сказать, что в этих запрещениях главную роль играли гувернантки.
В таком виде он
отпустил его вестником к панам: новый Кармелюк собирается в
гости…
Он не противился и,
отпустив ее, вздохнул полною грудью. Он слышал, как она оправляет свои волосы. Его сердце билось сильно, но ровно и приятно; он чувствовал, как горячая кровь разносит по всем телу какую-то новую сосредоточенную силу. Когда через минуту она сказала ему обычным тоном: «Ну, теперь вернемся к
гостям», он с удивлением вслушивался в этот милый голос, в котором звучали совершенно новые ноты.
Князь высказал свою фразу из прописей в твердой уверенности, что она произведет прекрасное действие. Он как-то инстинктивно догадался, что какою-нибудь подобною, пустозвонною, но приятною, фразой, сказанною кстати, можно вдруг покорить и умирить душу такого человека и особенно в таком положении, как генерал. Во всяком случае, надо было
отпустить такого
гостя с облегченным сердцем, и в том была задача.
Вскоре после чаю, который привелось нам пить немедленно после обеда, пришла к нам маменька и сказала, что более к
гостям не пойдет и что Прасковья Ивановна сама ее
отпустила, заметив по лицу, что она устала.
— Я его
отпустил в
гости, — сказал папа.
Наконец Безобедов встал, но Дмитрий не мог сразу
отпустить такого приятного
гостя; он ему предложил ночевать, на что, к счастию, Безобедов не согласился и вышел.
Долго еще разговаривали за столом, а когда кончился обед, Годунов и тут никого не
отпустил домой, но пригласил каждого сперва отдохнуть, а потом провести с ним весь день. Угощения следовали одно за другим, беседа сменяла беседу, и только поздним вечером, когда объезжие головы уже несколько раз проехались по улицам, крича, чтобы гасили кормы и огни,
гости разошлись, очарованные радушием Бориса Федоровича.
Отважный майор предлагал пригласить молодую девушку в
гости к бабушке и обвенчаться с ней без согласия Степана Михайловича, но Бактеева и Курмышева были уверены, что дедушка мой не
отпустит свою сестру одну, а если и
отпустит, то очень не скоро, а майору оставаться долее было нельзя.
Александра Степановна вела себя надменно, беспрестанно оговариваясь и
отпуская разные колкости, как например: «Мы рады, рады дорогим
гостям, милости просим; братец, конечно, не осудит, да только я уж и не знаю, как сестрице Софье Николавне и войти в нашу лачужку после городских палат у своего батюшки.
— Мои идолы созвали
гостей на сегодня и не хотят меня
отпускать! — говорила она, усаживаясь. — Ну, нет, говорю, уж как вам угодно…
Вечером Даша и Долинский долго просидели у пани Свентоховской, которая собрала нескольких своих знакомых дам с их мужьями, и ни за что не хотела
отпустить петербургских
гостей без ужина. Долинский ужасно беспокоился за Дашу. Он не сводил с нее глаз, а она превесело щебетала с польками, и на ее милом личике не было заметно ни малейшего признака усталости, хотя час был уже поздний.
— Да, да, Казимира, скажи, чтоб фурмана с лошадьми
отпустили; наш
гость завтра не поедет.
Байцурова поцеловалась с Плодомасовым и, взяв его под руку, пошла с ним в гостиную, где Плодомасова ожидала его молодая жена и его незваные
гости. Никите Юрьичу Плодомасову не оставалось ничего более, как отпировать со всеми этими
гостями свою свадьбу, и он отпировал ее, а потом
отпустил каждого
гостя домой с дорогими подарками.
Гость никаким образом не был
отпускаем того же дня: он должен был непременно переночевать.
Отпустив Таню к
гостям, он вышел из дому и в раздумье прошелся около клумб. Уже садилось солнце. Цветы, оттого что их только что полили, издавали влажный, раздражающий запах. В доме опять запели, и издали скрипка производила впечатление человеческого голоса. Коврин, напрягая мысль, чтобы вспомнить, где он слышал или читал легенду, направился не спеша в парк и незаметно дошел до реки.
Она не слишком притесняла своего сожителя, но держала его в руках, сама заказывала ему платье и наряжала его по-английски, как оно и прилично помещику; по ее приказанию господин Перекатов завел у себя на подбородке эспаньолку для прикрытия большой бородавки, похожей на переспелую малину; Ненила Макарьевна, с своей стороны, объявила
гостям, что муж ее играет на флейте и что все флейтисты под нижней губой
отпускают себе волосы: ловчее держать инструмент.
Встав из-за стола, она упросила мать
отпустить ее с дежурства из гостиной, говоря, что у ней разболелась голова; мать позволила ей уйти, но Шатов просидел с хозяевами еще часа полтора, проникнутый и разогретый чувством искренней любви, оживившей его несколько апатичный ум и медленную речь; он говорил живо, увлекательно, даже тепло и совершенно пленил Болдухиных, особенно Варвару Михайловну, которая, когда Ардальон Семеныч ушел, несколько времени не находила слов достойно восхвалить своего
гостя и восполняла этот недостаток выразительными жестами, к которым только в крайности прибегала.
В июле
отпустили меня
гостить в подмосковную деревню, к моему родственнику, Т-ву, к которому в то время съехалось человек пятьдесят, а может быть и больше,
гостей… не помню, не сосчитал.
— Прежде пяти дён вряд ли воротимся, — ответила Манефа. — Патап Максимыч скоро
гостей отпускать не любит… В понедельник, надо думать, будем домой не то во вторник.
Накануне Манефина отъезда завела было речь Фленушка, чтоб
отпустили Настю с Парашей в обитель
гостить да кстати уж и поговеть Великим постом.
— Уехали ж городецкие,
отпустил ты и городских
гостей, — молил голова гостеприимного своевольника, — яви Божескую милость,
отпусти меня с Ариной Васильевной.
— Тому делу нельзя быть, чтоб раньше трех ден
гостей отпустить… Сорочины что именины — до троих суток роспуску нет, — говорил Патап Максимыч на неотступные просьбы тосковавшего по перепелам Михайла Васильича.
И стал он спрашивать у матери: «Что висит у тебя на стене?» — «Любопытный ты
гость, — отвечала она, — будет и того, что тебе дадут кусок хлеба и завтра
отпустят тебя с Богом».
— Как же это сделать? — в раздумье сказала Марья Ивановна. — Разве вот что…
Отпустит ли тебя Марко Данилыч
погостить ко мне ну хоть на месяц, хоть на три недели?.. Я бы тебе показала.
— Су́против сытости не спорим, а позора на меня не кладите. Как это мне возможно вас
отпустить без обеда? Сами недавно у вас угощались, и вдруг без хлеба, без соли вас пустим! Нельзя. Извольте оставаться; в
гостях — что в неволе; у себя как хочешь, а в
гостях как велят. Покорнейше просим.
— Как это можно
отпускать под венец невесту от Сергея Андреича? — сказала она. — Конечно, дом у него большой, а все-таки всем нам не поместиться. Смекни-ка, сколько на свадьбу-то наедет
гостей. Стесним только Сергея Андреича.
— Родитель нашей гостейки по соседству с Фатьянкой живет, — продолжал Пахом. — Оттого и знакомство у него с Марьюшкой, оттого и
отпустил он дочку с ней в Луповицы
погостить. Кажись, скоро ее «приводить» станут.
— Истосковалась я, Марко Данилыч, совсем истосковалась, глядя на Дунюшку, — продолжала, горько всхлипывая, Дарья Сергевна. — Вот ведь что еще у них затеяно: ехать Марья-то Ивановна собирается и хочет вас просить,
отпустили бы вы
погостить к ней Дунюшку.
В доме собралось много
гостей, приехавших и из деревень, и из города поздравить Михаила Андреевича, который был очень любезен и весел, вертелся попрыгунчиком пред дамами,
отпускал bons mots [Комплименты (франц.).] направо и налево и тряс своими белыми беранжеровскими кудерьками.
Гость остановился и притаил дыхание. Уже самый прием этот оскорблял его. Разве эта «образина» не могла попросить его в гостиную и извиниться, приказчика сначала
отпустить, а не продолжать перед ним, Евлампием Григорьевичем, своих домашних распоряжений, да еще в ночной сорочке и котах? Красные пятна на щеках обозначились с новой силой.
Приезжавшие на вечер
гости отпускали домой свои экипажи, и шторы, с двойной темной подкладкой, мешали видеть с улицы освещенные комнаты, где не только танцевали до упаду, между прочими и «вальсен», но и велись речи, самые свободные, и произносились суждения, самые резкие.
— Стыдись спрашивать, много ли числом врагов! — возразил Иван. — Мы не привыкли считать их. Узнай только, где они! Теперь не трогайте же,
отпустите его, — продолжал он. — Сохраните новгородское слово свято. Ведь он далеко не уйдет. Прощай, приятель, — обратился он к пленнику. — Если увидишь своих, то кланяйся и скажи, что мы рады
гостям и что у нас есть чем угостить их; да не прогневались бы тогда, когда мы незваными
гостями нагрянем к ним. В угоду или не в угоду, а рассчитывайся, чем попало.
Она
отпустила племянника, который со всех сторон слышал только одни лестные отзывы о своей невесте… Все восхищались ее красотой, выдержанностью, светским обращением, умом. Недоумение Глеба Алексеевича росло с каждым слышанным им отзывом. Наконец,
гости стали разъезжаться. К нему подошла, вырвавшаяся из объятий тетушки Глафиры Петровны, Дарья Николаевна.
Заказ был взят, и Мардарьева, нагруженная материями, после беседы за чайком, без которого не
отпустила «дорогих
гостей» Агафья Васильевна, поехала домой на приведенном извозчике.
— Стыдись спрашивать, много ли числом врагов! — возразил Иван. — Мы не привыкли считать их. Узнай только где они! Теперь не трогайте же,
отпустите его, — продолжал он. — Сохраните новгородское слово свято. Ведь он далеко не уйдет. Прощай, приятель, — обратился он к пленнику. — Если увидишь своих, то кланяйся им и скажи, что мы рады
гостям и что у нас есть чем угостить их; да не прогневались бы тогда, когда мы незваными
гостями нагрянем к ним. В угоду или не в угоду, а рассчитывайся чем попало.
«Настасья все скучает и убивается по Аленушке; говорит, хоть бы одним глазком поглядеть на родненькую, так не
отпустишь ли, любезный брат,
погостить ее к нам, сбережем пуще родной дочери», — говорилось между прочим в присланной грамоте.
Если проезжающий был дворянин или вообще частное лицо, то его было велено
отпускать и при этом говорить, что земли, по которым он едет, принадлежат пану Вишневскому и что этот пан «любит и шанует» честных
гостей — для чего проезжающих и приглашали «до господы», чтобы «отпочить с дороги», то есть отдохнуть от путевых трудов и «откушать панского хлеба-соли».