Неточные совпадения
— Очень рад, — сказал он холодно, — по понедельникам мы принимаем. — Затем,
отпустив совсем Вронского, он сказал жене: — и как хорошо, что у меня именно было полчаса
времени, чтобы встретить тебя и что я мог показать тебе свою нежность, — продолжал он тем же шуточным тоном.
Мать его и бабушка уже ускакали в это
время за сто верст вперед. Они слегка и прежде всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи детей, где и как им жить; служить ли молодому человеку и зимой жить в городе, а летом в деревне — так настаивала Татьяна Марковна и ни за что не соглашалась на предложение Марьи Егоровны —
отпустить детей в Москву, в Петербург и даже за границу.
В это
время посетители стали выходить. Смотритель подошел к Нехлюдову и сказал, что
время свидания кончилось. Маслова встала, покорно ожидая, когда ее
отпустят.
В то
время, как Нехлюдов входил в комнату, Mariette только что
отпустила что-то такое смешное, и смешное неприличное — это Нехлюдов видел по характеру смеха, — что добродушная усатая графиня Катерина Ивановна, вся сотрясаясь толстым своим телом, закатывалась от смеха, а Mariette с особенным mischievous [шаловливым] выражением, перекосив немножко улыбающийся рот и склонив на бок энергическое и веселое лицо, молча смотрела на свою собеседницу.
Чтобы рассеяться, я принимался читать книгу, но это не помогало. Глаза механически перебирали буквы, а в мозгу в это
время рисовался образ Дерсу, того Дерсу, который последний раз просил меня, чтобы я
отпустил его на волю.
— Я предвидел это, и потому, как вы заметили бы, если бы могли замечать, не
отпускал своей руки от записки. Точно так же я буду продолжать держать этот лист за угол все
время, пока он будет лежать на столе. Потому всякие ваши попытки схватить его будут напрасны.
Не знаю. В последнее
время, то есть после окончания моего курса, она была очень хорошо расположена ко мне; но мой арест, слухи о нашем вольном образе мыслей, об измене православной церкви при вступлении в сен-симонскую «секту» разгневали ее; она с тех пор меня иначе не называла, как «государственным преступником» или «несчастным сыном брата Ивана». Весь авторитет Сенатора был нужен, чтоб она решилась
отпустить NataLie в Крутицы проститься со мной.
По профессии он был цирульник. Года два назад, по выходе из ученья, его
отпустили по оброку; но так как он, в течение всего
времени, не заплатил ни копейки, то его вызвали в деревню. И вот однажды утром матушке доложили, что в девичьей дожидается Иван-цирульник.
Иногда, сверх того,
отпускали к ней на полгода или на год в безвозмездное услужение дворовую девку, которую она, впрочем, обязана была, в течение этого
времени, кормить, поить, обувать и одевать на собственный счет.
Тем не менее домашняя неурядица была настолько невыносима, что Валентин Осипович, чтоб не быть ее свидетелем, на целые дни исчезал к родным. Старики Бурмакины тоже догадались, что в доме сына происходят нелады, и даже воздерживались
отпускать в Веригино своих дочерей. Но, не одобряя поведения Милочки, они в то же
время не оправдывали и Валентина.
Граф Шувалов, у которого в крепостные
времена были огромные имения в Верейском уезде, первый стал
отпускать крестьян в Москву по сбору на «погорелые» места, потому что они платили повышенный оброк. Это было очень выгодно помещику.
До сих пор помню солидную фигуру какого-то поляка с седыми подстриженными усами и широким лицом, который, когда я ткнулся в него, взял меня за воротник и с насмешливым любопытством рассматривал некоторое
время, а потом
отпустил с какой-то подходящей сентенцией.
Во
время хода периодической рыбы арестантов кормят свежею рыбой,
отпуская по одному фунту на человека.] дают их в вареном виде, в супе.
Случился странный анекдот с одним из отпрысков миновавшего помещичьего нашего барства (de profundis!), из тех, впрочем, отпрысков, которых еще деды проигрались окончательно на рулетках, отцы принуждены были служить в юнкерах и поручиках и, по обыкновению, умирали под судом за какой-нибудь невинный прочет в казенной сумме, а дети которых, подобно герою нашего рассказа, или растут идиотами, или попадаются даже в уголовных делах, за что, впрочем, в видах назидания и исправления, оправдываются присяжными; или, наконец, кончают тем, что
отпускают один из тех анекдотов, которые дивят публику и позорят и без того уже довольно зазорное
время наше.
Никак его более удержать не могли. По суше его пустить нельзя, потому что он на все языки не умел, а по воде плыть нехорошо, потому что
время было осеннее, бурное, но он пристал:
отпустите.
Иван воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его своим наследником (без этого отец бы его не
отпустил); одевала его, как куклу, нанимала ему всякого рода учителей, приставила к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и тонкого проныру, самую, как она выражалась, fine fleur [Самый цвет (фр.).] эмиграции, — и кончила тем, что чуть не семидесяти лет вышла замуж за этого финь-флёра: перевела на его имя все свое состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй a la Richelieu, [На манер Ришелье (фр.).] окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчике
времен Людовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито в руках, — и умерла, оставленная мужем: вкрадчивый господин Куртен предпочел удалиться в Париж с ее деньгами.
Редко случалось, чтобы мать
отпускала меня с отцом или Евсеичем до окончания своей прогулки; точно то же было и вечером; но почти всякий день я находил
время поудить.
Я ничего не читал и не писал в это
время, и мать всякий день
отпускала меня с Евсеичем удить: она уже уверилась в его усердии и осторожности.
Мать опять
отпустила меня на короткое
время, и, одевшись еще теплее, я вышел и увидел новую, тоже не виданную мною картину: лед трескался, ломался на отдельные глыбы; вода всплескивалась между ними; они набегали одна на другую, большая и крепкая затопляла слабейшую, а если встречала сильный упор, то поднималась одним краем вверх, иногда долго плыла в таком положении, иногда обе глыбы разрушались на мелкие куски и с треском погружались в воду.
Но как мать
отпустила меня на короткое
время, то мы скоро воротились.
Впоследствии я нашел, что Ик ничем не хуже Демы; но тогда я не в состоянии был им восхищаться: мысль, что мать
отпустила меня против своего желания, что она недовольна, беспокоится обо мне, что я отпущен на короткое
время, что сейчас надо возвращаться, — совершенно закрыла мою душу от сладких впечатлений великолепной природы и уже зародившейся во мне охоты, но место, куда мы приехали, было поистине очаровательно!
Здоровье матери было лучше прежнего, но не совсем хорошо, а потому, чтоб нам можно было воспользоваться летним
временем, в Сергеевке делались приготовления к нашему переезду: купили несколько изб и амбаров; в продолжение Великого поста перевезли и поставили их на новом месте, которое выбирать ездил отец мой сам; сколько я ни просился, чтоб он взял меня с собою, мать не
отпустила.
Часов в десять утра к тому же самому постоялому двору, к которому Вихров некогда подвезен был на фельдъегерской тележке, он в настоящее
время подъехал в своей коляске четверней. Молодой лакей его Михайло, бывший некогда комнатный мальчик, а теперь малый лет восемнадцати, франтовато одетый, сидел рядом с ним. Полагая, что все злокачества Ивана произошли оттого, что он был крепостной, Вихров
отпустил Михайлу на волю (он был родной брат Груши) и теперь держал его как нанятого.
Вихров
отпустил его до поры до
времени.
Отпустив затем разбойников и Лизавету, Вихров подошел к окну и невольно начал смотреть, как конвойные, с ружьями под приклад, повели их по площади, наполненной по случаю базара народом. Лизавета шла весело и даже как бы несколько гордо. Атаман был задумчив и только по
временам поворачивал то туда, то сюда голову свою к народу. Сарапка шел, потупившись, и ни на кого не смотрел.
— Ну, и грубили тоже немало, топором даже граживали, но все до случая как-то бог берег его; а тут, в последнее
время, он взял к себе девчорушечку что ни есть у самой бедной вдовы-бобылки, и девчурка-то действительно плакала очень сильно; ну, а мать-то попервоначалу говорила: «Что, говорит, за важность: продержит, да и
отпустит же когда-нибудь!» У этого же самого барина была еще и другая повадка: любил он, чтобы ему крестьяне носили все, что у кого хорошее какое есть: капуста там у мужика хороша уродилась, сейчас кочень капусты ему несут на поклон; пирог ли у кого хорошо испекся, пирога ему середки две несут, — все это кушать изволит и похваливает.
Однажды пришла ему фантазия за один раз всю губернию ограбить — и что ж? Изъездил, не поленился, все закоулки, у исправников все карманы наизнанку выворотил, и, однако ж, не слышно было ропота, никто не жаловался. Напротив того, радовались, что первые
времена суровости и лакедемонизма [16] прошли и что сердце ему
отпустило. Уж коли этакой человек возьмет, значит, он и защищать сумеет. Выходит, что такому лицу деньги дать — все равно что в ломбард их положить; еще выгоднее, потому что проценты больше.
Я
отпустил ее и между тем поспешно отворил дверь в соседнюю комнату, из которой вышла другая женщина, высокая, бледная, но очень еще красивая. Я поставил ее в угол комнаты, так чтобы Кузьмовна не могла ее с первого раза заметить. В то же самое
время я перенес с окна чернильницу и все нужные по делу бумаги.
И, действительно, в первое
время дела его пошли блистательно, потому что, независимо от бильярдной, он содержал еще маркитантскую, из которой в долг
отпускал закуски и вино.
В субботу юнкеров
отпустили в отпуск на всю неделю Масленицы. Семь дней перерыва и отдыха посреди самого тяжелого и напряженного зубрения, семь дней полной и веселой свободы в стихийно разгулявшейся Москве, которая перед строгим Великим постом вновь возвращается к незапамятным языческим
временам и вновь впадает в широкое идолопоклонство на яростной тризне по уходящей зиме, в восторженном плясе в честь весны, подходящей большими шагами.
— Я бы, конечно, не желала
отпустить Егора Егорыча одного, но как я оставлю сестру, особенно в такое ужасное для нее
время?
В то
время Разноцветов ходил в плисовых шароварах и в александрицкой рубахе навыпуск; он не торопясь
отпускал и принимал, не метался, как угорелый, в погоне за грошом, а спокойно и с достоинством растил брюхо, подсчитывая гривну к гривне и запирая выручку в кованый сундук с гулким замком.
— Да, боярин, кабы не ты, то висеть бы мне вместо их! А все-таки послушай мово слова,
отпусти их; жалеть не будешь, как приедешь на Москву. Там, боярин, не то, что прежде, не те
времена! Кабы всех их перевешать, я бы не прочь, зачем бы не повесить! А то и без этих довольно их на Руси останется; а тут еще человек десять ихних ускакало; так если этот дьявол, Хомяк, не воротится на Москву, они не на кого другого, а прямо на тебя покажут!
Разве только, встретив случайно партию на работе, видя, что дело кончено, не держит, бывало, лишнего
времени и
отпустит до барабана.
Кончилось это для отца Савелия тем, что, наскучив с ним возиться, его
отпустили, но за то, что всепокорнейшее прошение его было в то же
время прошение «требованное», на нем последовала надпись, в силу которой упорный старик за эту «требованность» оставляем еще на полгода под запрещением.
20-го июня. Ездил в Благодухово и картину велел состругать при себе: в глупом народному духу потворствовать не нахожу нужным. Узнавал о художнике; оказалось, что это пономарь Павел упражнялся. Гармонируя с духом
времени в шутливости, велел сему художнику сесть с моим кучером на облучок и, прокатив его сорок верст,
отпустил пешечком обратно, чтобы имел
время в сей проходке поразмыслить о своей живописной фантазии.
Так, я знаю случай с фельдфебелем, во
время усмирения избитым двумя мужиками и подавшим об этом рапорт, но на другой день, как он увидал истязания, совершенные над другими крестьянами, упросившим ротного командира разорвать рапорт и
отпустить побивших его мужиков.
— Именно, именно, — подхватил дядя, — именно! мужичков
отпустим, а потом и поговорим, знаешь, эдак, приятельски, дружески, основательно! Ну, — продолжал он скороговоркой, обращаясь к мужикам, — теперь ступайте, друзья мои. И вперед ко мне, всегда ко мне, когда нужно; так-таки прямо ко мне и иди во всякое
время.
В то же
время стала явственно слышна музыка; дневной гул толпы, доносившийся с набережной, иногда заглушал ее, оставляя один лишь стук барабана, а потом
отпуская снова, и она отчетливо раздавалась по воде — то, что называется: «играет в ушах».
— Вот хлеба вы просили, так я прикажу вам
отпустить, — сказал барин после небольшого молчания, во
время которого Арина вздыхала, и Давыдка вторил ей. — А больше я ничего не могу сделать.
Допустим, что в участке разберут и
отпустят, но как бы удивились мы в оные дни, если б нам сказали, что наступит
время, когда участок (по-прежнему квартал, или съезжая) сделается посредником в разрешении споров и недоумений по жизненным вопросам?
Позволив Gigot дохнуть перед своим лицом, княгиня говорила ему: «умник», и, дав ему поцеловать свою руку,
отпускала его укладывать князей, с которыми и сам он должен был ложиться спать в одно
время.
Но графиня Антонида, долго ждав бабушкиного визита, вдруг возымела побуждение смирить себя пред невежливою родственницей до уничижения. Она прислала к бабушке одну из своих адъютантш в карете с просьбою
отпустить к ней для свидания княжну Анастасию, или, если ей в этом будет отказано, то назначить ей
время, когда она сама может приехать повидаться с племянницею.
Она девушка, а между тем делается матерью, — это, вероятно, распространится по всей Москве, и ей очень трудно будет оставить Елену начальницей женского учебного заведения; но в то же
время она ни за что не хотела
отпустить от себя Елену, так как та ей очень нравилась и казалась необыкновенной умницей. «Ничего, как-нибудь уговорю, успокою этих старикашек; они сами все очень развратны!» — подумала про себя Анна Юрьевна.
Горничную свою Елена рассчитала и
отпустила, так как отчасти подозревала ту в распущенной сплетне про нее; кроме того, ей и дорого было держать для себя особую прислугу (у Елены в это
время было всего в кармане только десять рублей серебром).
Князь в это
время шагал по Невскому. Карету он обыкновенно всегда
отпускал и ездил в ней только туда, куда ему надобно было очень чистым и незагрязненным явиться. Чем ближе он подходил к своей гостинице, тем быстрее шел и, придя к себе в номер, сейчас же принялся писать, как бы спеша передать волновавшие его чувствования.
— Ого, господин дуелист! вы трусите? Постойте, я вас отучу храбриться некстати. Куда, сударь, куда? — продолжал Рославлев, схватив за повод лошадь Блесткина. — Я не
отпущу вас, пока не заставлю согласиться со мною, что одни ничтожные фанфароны говорят о дуелях в военное
время.
Потолковав еще некоторое
время с своим помощником, Грохов, наконец,
отпустил его и сам снова предался размышлениям: практическая его предусмотрительность и опытность ясно ему говорили, что в этом огромном и запутанном деле много бы, как в мутной воде рыбы, можно было наловить денег: скупить, как справедливо говорит Янсутский, по дешевой цене некоторую часть векселей, схлопотать конкурс; самому сесть в председатели… назначить себе содержания тысяч двадцать пять… подобрать согласненьких кураторов, а там — отдачи фабрик в аренды, хозяйственная продажа отдельных имений, словом, золотой бы дождь можно было устроить себе в карман; но вместе с этими соображениями Грохов вспомнил о своих недугах и подумал, что ему, может быть, скоро ничего не надобно будет на земле и что на гроб да на саван немного потребуется!
Несмотря на страшный характер моей болезни, ни ученье мое, ни деревенские удовольствия не прекращались во все
время ее продолжения; только и тем и другим, когда припадки ожесточались, я занимался умереннее и мать следила за мной с большим вниманием и не
отпускала от себя надолго и далеко.
Разбойные люди расспросили дьячка про розыск, который вел в Усторожье воевода Полуект Степаныч, и обрадовались, когда Арефа сказал, что сидел вместе с Белоусом и Брехуном. Арефа подробно рассказал все, что сам знал, и разбойные люди
отпустили его. Правда, один мужик приглядывался к Охоне и даже брал за руку, но его оттащили: не такое было
время, чтобы возиться с бабами. Охоня сидела ни жива ни мертва, — очень уж она испугалась. Когда телега отъехала, Арефа захохотал.