Неточные совпадения
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича; он видел свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович
отнял ему от лица руки. Он опять вытянул
ноги и бросился на диван в прежней позе и закрыл глаза.
— Эта поездка
отнимет у меня самое большее месяц времени, — продолжал Привалов, чувствуя, как почва уходила из-под его
ног.
— А Пуцилло-Маляхинский?.. Поверьте, что я не умру, пока не сломлю его. Я систематически доконаю его, я буду следить по его пятам, как тень… Когда эта компания распадется, тогда, пожалуй, я не отвечаю за себя: мне будет нечего больше делать, как только протянуть
ноги. Я это замечал: больной человек, измученный, кажется, места в нем живого нет, а все скрипит да еще работает за десятерых, воз везет. А как
отняли у него дело — и свалился, как сгнивший столб.
— Жалости подобно! Оно хоть и по закону, да не по совести! Посадят человека в заключение,
отнимут его от семьи, от детей малых, и вместо того, чтобы работать ему, да, может, работой на
ноги подняться, годами держат его зря за решеткой. Сидел вот молодой человек — только что женился, а на другой день посадили. А дело-то с подвохом было: усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить. Запутал, запутал должника, а жену при себе содержать стал…
Марья Дмитриевна совсем потерялась, увидев такую красивую, прелестно одетую женщину почти у
ног своих; она не знала, как ей быть: и руку-то свою она у ней
отнять хотела, и усадить-то ее она желала, и сказать ей что-нибудь ласковое; она кончила тем, что приподнялась и поцеловала Варвару Павловну в гладкий и пахучий лоб.
— Я только того и желаю-с! — отвечал ему Вихров. — Потому что, как бы эти люди там ни действовали, — умно ли, глупо ли, но они действовали (никто у них не смеет
отнять этого!)… действовали храбро и своими головами спасли наши потроха, а потому, когда они возвратились к нам, еще пахнувшие порохом и с незасохшей кровью ран, в Москве прекрасно это поняли; там поклонялись им в
ноги, а здесь, кажется, это не так!
Сами слышали, добрые люди, как я вчера ее за это била, руки обколотила все об нее, чулки, башмаки
отняла — не уйдет на босу
ногу, думаю; а она и сегодня туда ж!
— Стуцер французской, ваше благородие,
отнял; да я бы не пошел, кабы не евтого солдатика проводить, а то упадет неравно, прибавил он, указывая на солдата, который шел немного впереди, опираясь на ружье и с трудом таща и передвигая левую
ногу.
Двумя грязными двориками, имевшими вид какого-то дна не вовсе просохнувшего озера, надобно было дойти до маленькой двери, едва заметной в колоссальной стене; оттуда вела сырая, темная, каменная, с изломанными ступенями, бесконечная лестница, на которую отворялись, при каждой площадке, две-три двери; в самом верху, на финском небе, как выражаются петербургские остряки, нанимала комнатку немка-старуха; у нее паралич
отнял обе
ноги, и она полутрупом лежала четвертый год у печки, вязала чулки по будням и читала Лютеров перевод Библии по праздникам.
Эта же молодая и попрощалась-то совсем не так, как другие девки: как повалилась спервака отцу в
ноги, так тут и осталась, и не то чтобы причитала, как водится по обычаю, — слова не вымолвит, только убивается; взвыла на весь двор, на всю избу, ухватила старика своего за
ноги, насилу
отняли: водой отливали!
Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила города и государства, как
нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных народов; он разрушал жизнь, споря в силе своей со Смертью, он мстил ей за то, что она взяла сына его Джигангира; страшный человек — он хотел
отнять у нее все жертвы — да издохнет она с голода и тоски!
— Здра-авствуй, Тарас Яковлевич, здравствуй… — не
отнимая рук от косяков, говорил и кланялся старик, криво улыбаясь, —
ноги его дрожали.
— Не следует забывать, господа, — вставляет свое слово вдруг появившийся Менандр, — что в нас воплощается либеральное начало в России! Следовательно, нам прежде всего надо поберечь самих себя, а потом позаботиться и о том, чтоб у нашего бедного, едва встающего на
ноги общества не
отняли и того, что у него уже есть!
При самой постели тяжко больного Бенни эта московская баба Прасковья дралась с социалистами,
отнимая у одного прежнего сожителя Бенни последнюю теплую вещь, которою она одевала стывшие
ноги больного и которую те сняли и хотели реализовать…
Притом и возни с ястребом будет много; в каждую перепелку он так вкогтится, что не вдруг
отнимешь, потому что надобно это делать бережно, отоптав кругом траву, чтоб не помять перья у ястреба, и вот каким образом: левою рукою должно закрыть пойманную перепелку от глаз ястреба, вместе с его
ногами, а правою рукою — отгибать когти, для чего нужно сначала разогнуть приемный передний коготь и потом задний, тогда разогнутся остальные сами собою.
Иной ястреб так сердит, что когда разогнут когти на обеих его
ногах и
отнимут добычу, то он сожмет пальцы в кулачок, так что они замрут и долго иногда остаются в этом судорожном состоянии.
Если вы имели с вашим соседом процесс; если вы дали взаймы денег и имели неосторожность напомнить об этом; если вы имели несчастие доказать дураку, что он дурак, подлецу — что он подлец, взяточнику — что он взяточник; если вы
отняли у плута случай сплутовать; если вы вырвали из когтей хищника добычу — это просто-напросто означало, что вы сами вырыли себе под
ногами бездну. Вы припоминали об этих ваших преступлениях и с ужасом ожидали. Не было закоулка, куда бы ни проникла «благонамеренность»…
Марфа Андревна знала, что значит такие поклоны в ее монастыре. Строгие брови Марфы Андревны сдвинулись, глаза сверкнули, и губы выразили и гнев и презрение. Виновная не поднималась, гневная боярыня стояла, не
отнимая у нее своей
ноги, которую та обливала горячей слезою.
— Ты бога не обижай… Чего тебе надо?.. Ничего не надо… Кусочек хлебца разве. А бога обижать грех. Это от беса. Беси — они всяко
ногу подставляют. Знаю я их. Обижены они, беси-то. Злые. Обижены, оттого и злы. Вот и не надо обижаться, а то уподобишься бесу. Тебя обидят, а ты им скажи: спаси вас Христос! И уйди прочь. Ну их! Тленность они все. Главное-то — твоё. Душу-то не
отнимут. Спрячь её, и не
отнимут.
Подвизгивая, хрюкая и чавкая, йоркширы суют тупые, жадные морды в колени хозяина, трутся о его
ноги, бока, — он, тоже взвизгивая, отпихивает их одною рукой, а в другой у него булка, и он дразнит ею боровов, то — поднося ее близко к пастям, то —
отнимая, и трясется в ласковом смехе, почти совершенно похожий на них, но еще более жуткий, противный и — любопытный.
— Во-вторых, — работа сама! Это, брат, великое дело, вроде войны, например. Холера и люди — кто кого? Тут ум требуется и чтобы всё было в аккурате. Что такое холера? Это надо понять, и валяй её тем, что она не терпит! Мне доктор Ващенко говорит: «Ты, говорит, Орлов, человек в этом деле нужный! Не робей, говорит, и гони её из
ног в брюхо больного, а там, говорит, я её кисленьким и прищемлю. Тут ей и конец, а человек-то ожил и весь век нас с тобой благодарить должен, потому кто его у смерти
отнял?
Ей было страшно стыдно, что я целую ее
ноги, и она
отнимала их, но я тут же целовал то место на полу, где стояла ее
нога.
— Да черт с ней, не об этом дело, но мне хоть сегодня
ногами вперед да и со двора. Это змея, а не женщина, лучшие лета жизни
отняла у меня. Не об этом речь.
Отсчитав своему помощнику (который в обыкновенное время состоял подмастерьем резника) четвертую часть сбора, Цирельман сел в углу, около входа, за освободившийся столик и спросил вина. Первый стакан он выпил с зажмуренными глазами, не
отнимая рта, и такими жадными, большими глотками, что у него даже сделалось больно внутри горла. Потом он налил второй стакан, но отставил его от себя и, сгорбившись на стуле и положив
ногу на
ногу, закурил папиросу.
Вот дружелюбно проковылял возле Иуды на своих шатких
ногах обманутый скорпион. Иуда взглянул на него, не
отнимая от камня головы, и снова неподвижно остановились на чем-то его глаза, оба неподвижные, оба покрытые белесою странною мутью, оба точно слепые и страшно зрячие. Вот из земли, из камней, из расселин стала подниматься спокойная ночная тьма, окутала неподвижного Иуду и быстро поползла вверх — к светлому побледневшему небу. Наступила ночь с своими мыслями и снами.
Тогда дед Архип, незнакомый с этим явлением, потирал свои глаза и тоскливо думал про себя, что эта жара да степь
отнимают у него и зрение, как
отняли остатки силы в
ногах.
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у
ног твоих,
Я
отнимал у вдохновенья!
Я крикнул на нее,
отнял изжеванную птицу и первый раз в жизни толкнул свою Альпу
ногой.
Это пустое обстоятельство так неприятно повлияло на расстроенные нервы вдовы, что она насилу удержалась на
ногах, схватясь за руку Ропшина, и закрыла ладонью глаза, но чуть лишь
отняла ладонь, как была еще более поражена: пред нею несли со стола ко гробу тело мужа и на нем был куцый кирасирский мундир с распоротою и широко разошедшеюся спинкой… Мало этого, точно из воздуха появилось и третье явление: впереди толпы людей стоял краснолицый монах…
Публика невзвиделась, как бык (кажется, по числу четвертый или пятый) вздернул заслуженного тореро, или spada (как он также называется), и тот хлопнулся оземь; его унесли и должны были
отнять у него
ногу, а через несколько недель (перед нашим отъездом из Мадрида) ему давали серенаду по случаю его выздоровления.
И я рыдал, рыдал, вспоминая о милых
ногах моих, моих быстрых, сильных
ногах. Кто
отнял их у меня, кто смел их
отнять!
Но вот лежавшая в тени у
ног Памфалона длинномордая серая собака чутьем почуяла близость стороннего человека, подняла свою голову и, заворчав, встала на
ноги, а с этим ее движением на ее медном ошейнике зазвонили звонцы, и от них сейчас же проснулась и вынула из-под крыла голову разноперая птица. Она встрепенулась и не то свистнула, не то как-то резко проскрипела клювом. Памфалон разогнулся,
отнял на минуту губы от паяла и крикнул...
Ее воспитание не приучило ее к усидчивой работе, ее образование было чисто литературно-салонное, а мещанский паспорт клал непреодолимую грань между ней и тем обществом, в атмосфере которого она выросла, которым дышала, и
отнимал у нее всякую возможность вступать в него на равной
ноге, хотя бы даже компаньонкой, как сулила ей баронесса.
И я узнала, что Елена была у этой мерзавки Леонтины, в
ногах у нее валялась, умоляла ее не
отнимать у нее совсем мужа.
Какой другой ответ мог он дать этой удивительной женщине, манившей его к себе своей строгой и вместе с тем вызывающей красотой, как не упасть к ее
ногам и не покрыть поцелуями маленькие ручки, которых у него не
отнимали.
— Да так, видишь, чай, меня; ведь ни рукой, ни
ногой уже пошевельнуть не могу… Дай только Бог силу завещание написать, умру тогда спокойно… Благодарение Создателю, память у меня не
отнял… Нынче даже голова свежее, чем последние дни… Он это, Владыко, послал мне просветление для сирот… Подписать бы бумагу-то, тогда и умереть могу спокойно… Тебе их оставляю, на твое попечение… За них тебя Господь вознаградит и мужу твоему здоровье пошлет… Глебушка их тоже не оставит… Знаю и его — ангельская у него душа.
Он схватил ее руку и припал к ней пересохшими губами. Она не только не
отнимала ее, но напротив, наклонилась к нему и обожгла ему щеку поцелуем. Он упал к ее
ногам.
По этой должности долг мой был в том, чтобы метать под
ноги и
отнимать из-под нот орлецы.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер влез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых
ног к животу лошади, и чувствуя, что очки его спадàют и что он не в силах
отнять рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.