Неточные совпадения
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал всё, что
относилось к его
предмету, и намеревался осенью ехать зa границу, чтоб изучить еще это дело на месте, с тем чтобы с ним уже не случалось более по этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопросам. Только начнет он, бывало, понимать мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос».
Один только отец Аввакум, наш добрый и почтенный архимандрит,
относился ко всем этим ожиданиям, как почти и ко всему, невозмутимо-покойно и даже скептически. Как он сам лично не имел врагов, всеми любимый и сам всех любивший, то и не предполагал их нигде и ни в ком: ни на море, ни на суше, ни в людях, ни в кораблях. У него была вражда только
к одной большой пушке, как совершенно ненужному в его глазах
предмету, которая стояла в его каюте и отнимала у него много простора и свету.
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что
относится именно
к этому дню,
к этим дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два
предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия; а два другие
предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни; а когда эта мысль, эта не особая мысль, а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много времени бывает одна в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты, на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
Она советовала нам
отнестись по сему
предмету к одному почтенному мужу, бывшему другом Ивану Петровичу.
Вот почему я решился оставить отрывочные главы, как они были, нанизавши их, как нанизывают картинки из мозаики в итальянских браслетах — все изображения
относятся к одному
предмету, но держатся вместе только оправой и колечками.
Предполагаемый дедушкин капитал составлял центр тяжести,
к которому тяготело все потомство, не исключая и нас, внуков. Все
относились к старику как-то загадочно, потому что никто, повторяю, не знал достоверно размеров сокровища, которым он обладал. Поэтому наперсница Настасья и чиновник Клюквин служили
предметом всевозможных ласкательств.
И тесть и зять
относятся друг
к другу нельзя сказать, чтоб враждебно, но равнодушно; по-видимому, не находят
предмета для разговора.
Тут субъект слишком заинтересован в своем
предмете,
относится к нему страстно и пристрастно, склонен
к самовозвеличению,
к идеализации того самого «я», которое так часто бывает ненавистно.
— Что такое? Что еще за англичанин? — говорит священник. — Газеты дело мирское и
к предмету не
относятся. Вот скажи лучше, какой сегодня…
К нам и своему
предмету он
относился с одинаковой корректностью.
Епиходов. Собственно говоря, не касаясь других
предметов, я должен выразиться о себе, между прочим, что судьба
относится ко мне без сожаления, как буря
к небольшому кораблю. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня утром я просыпаюсь,
к примеру сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук… Вот такой. (Показывает обеими руками.) И тоже квасу возьмешь, чтобы напиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.
Потом, несколько овладев собой, она сделала попытку перевести разговор на посторонний
предмет,
к которому они оба могли
отнестись равнодушно.
А именно: она делает буржуа самонадеянным и даже привередливым; она приучает его неряшливо
относиться к тому самому
предмету, перед которым он должен только благодарно благоговеть.
— Нет, вы, господа, слишком легко
относитесь к такому важному
предмету, — защищался Сарматов. — Тем более что нам приходится вращаться около планет. Вот спросите хоть у доктора, он отлично знает, что анатомия всему голова… Кажется, пустяки плечи какие-нибудь или гусиная нога, а на деле далеко не пустяки. Не так ли, доктор?
К Степану Трофимовичу
относился с прежним нежным вниманием, но уже как-то сдержаннее: о высоких
предметах и о воспоминаниях прошлого видимо удалялся с ним заговаривать.
Что слова Федора дура
относились к Ченцову, он это понял хорошо, но не высказал того и решился доехать дядю на другом, более еще действительном для того
предмете.
— О, совершенно верю! — продолжал восклицать Янсутский. — А я вот пойду позубоскалю немного над Офонькиным, — проговорил он, сочтя за лучшее перевести разговор на другой
предмет, и затем, подойдя
к Офонькину и садясь около него,
отнесся к тому: — Василий Иванович, когда же вы дадите нам обед?
Положим, можно изобресть предприятие на разработку какого-нибудь вещества, которого мало в известной местности находится… изобресть предприятие на разработку
предмета, совершенно не существующего в этой местности, — но там открылось предприятие, утвержденное правительством, и акции которого превосходнейшим образом разошлись, в котором поименованной местности совсем не существовало на всем земном шаре; вот и ваше дело несколько в этом роде, — заключил он,
относясь к Янсутскому.
Потому не может быть и вопроса, как в этих случаях
относится красота произведений искусства
к красоте произведений природы: в природе нет
предметов, с которыми было бы Можно сравнивать ножи, вилки, сукно, часы; точно так же в ней нет
предметов, с которыми было бы можно сравнивать дома, мосты, колонны и т. п.
«Перевес идеи над формою», говоря строго,
относится к тому роду событий в мире нравственном и явлений в мире материальном, когда
предмет разрушается от избытка собственных сил; неоспоримо, что эти явления часто имеют характер чрезвычайно возвышенный; но только тогда, когда сила, разрушающая сосуд, ее заключающий, уже имеет характер возвышенности или
предмет, ею разрушаемый, уже кажется нам возвышенным, независимо от своей погибели собственною силою.
Образ в поэтическом произведении точно так же
относится к действительному живому образу, как слово
относится к действительному
предмету, им обозначаемому, — это не более как бледный и общий, неопределенный намек на действительность.
Можно рассыпаться в любезностях перед женщиной, и в то же время другая, на которую вы, по-видимому, не обращаете внимания, поймет, что настоящая симпатия и стремления ваши
относятся к ней, а не
к предмету ваших явных любезностей.
Я думал, что виденный сейчас спектакль будет единственным
предметом разговоров, но я ошибся: солдаты говорили, судя по долетавшим до меня словам, о своих собственных делах; впрочем, раза два или три речь явственно
относилась к театру, и я слышал имя Щепкина с разными эпитетами «хвата, молодца, лихача» и проч.
Есть великие поэмы, великие творения, имеющие всемирное значение, — вечные песни, завещаваемые из века в век; нет сколько-нибудь образованного человека, который бы не знал их, не читал их, не прожил их; цеховой ученый наверное не читал их, если они не
относятся прямо
к его
предмету.
Время подошло
к обеду, и пан Кнышевский спросил нас с уроками. Из нас Петрусь проговорил урок бойко: знал назвать буквы и в ряд, и в разбивку; и боком ему поставят и вверх ногами, а он так и дует, и не ошибается, до того, что пан Кнышевский возвел очи горе и, положив руку на Петрусину голову, сказал:"Вот дитина!"Павлусь не достиг до него. Он знал разницу между буквами, но ошибочно называл и
относился к любимым им
предметам; например, вместо «буки», все говорил «булки» и не мог иначе назвать.
Известно, даже из начальных оснований логики, что только посредством силлогизма можно составить понятие о
предмете; а силлогизм опять основывается на посылках, которых верность зависит от большей или меньшей правильности данных; для правильности же данных нужно знать
предмет,
к которому они
относятся, и т. д.
Так, от материнской обмолвки и няниной скороговорки и от родительского приказа смотреть и помнить — связанного у меня только с
предметами — белый медведь в пассаже, негр над фонтаном, Минин и Пожарский и т.д. — а никак не с человеками, ибо царь и Иоанн Кронштадтский, которых мне, вознеся меня над толпой, показывали,
относились не
к человекам, а
к священным
предметам — так это у меня и осталось:
к нам в гости приходил сын Памятник-Пушкина.
Предмет, казавшийся кивающею адамовой головой, был полукруглый кожаный баул, который мыши столкнули с дорожного сундука, а что такое были два белые глаза, это даже и не занимало Глафиру: она знала, что это две замаскировавшие замки перламутровые пуговицы. Она чувствовала себя теперь свежею и бодрою, и
относилась к недавнему своему разлому как
к слабости, которую надо откинуть, и только торопила время...
К смерти, как и ко всему на свете, можно
относиться различно: так создан свет, что где хоть два есть человека, есть и два взгляда на
предмет.
Но в его анархизме было много такого, что давало ему свободу мнений; вот почему он и не попал в ученики
к Карлу Марксу и сделался даже
предметом клеветы: известно, что Маркс заподозрил его в роли агента русского правительства, да и
к Герцену Маркс
относился немногим лучше.
По аккуратным отчетам ее, имение мое было в порядке, и я, отъезжая в армию, поручил его тому же старосте, который уже столько лет правил рулем моего хозяйства; только велел ему, в случае важных дел,
относиться к дяде, получившему от меня на этот
предмет законную доверенность.
Следует, однако, заметить, что, занимаясь теорией военного дела многие годы, Александр Васильевич
относился к изучаемым
предметам не рабски, а самостоятельно и свободно. Он вполне усвоил мысль, что нельзя, изучая великих мужей, ограничиться прямым у них позаимствованием, а тем более впасть в ошибку подражания.
От мнения Петр Валерианович перешел
к делу: в обширной записке он изложил свой взгляд по этому
предмету, критически
отнесся к этому нововведению, пророча ему в будущем полную несостоятельность и, в конце концов, совершенную его отмену.
Владимир Петрович принадлежал
к людям, которые служат сами себе слушателями и россказни которых больше всего забавляют их самих. Они упиваются своей собственной речью, не обращая внимания, что их собеседники далеко не находят ее интересной по самому свойству
предмета, до которого она
относится.
Если бы история имела дело с внешними явлениями, постановление этого простого и очевидного закона было бы достаточно, и мы бы кончили наше рассуждение. Но закон истории
относится к человеку. Частица материи не может сказать нам, что она вовсе не чувствует потребности притягиванья и отталкиванья, и что это неправда; человек же, который есть
предмет истории, прямо говорит: я свободен и потому не подлежу законам.
С волнением читаю думские отчеты, но из естественного чувства осторожности ничего не пишу о своих впечатлениях. Одно только по-прежнему удивляет меня: это моя слепота, с какою
относился я ко всему, всему доверяя и ощущая только внешность
предметов. Ну и гражданин же ты, Илья Петрович! В порядочном государстве тебя, такого, и на порог не пустили бы, а тут ты ничего… честный человек, семейственная курица, которая
к другим в гости ходит и во все горло кудахчет о разбитых яйцах.