Неточные совпадения
В этот день Н.А. Десулави отметил в своем дневнике растущие в сообществе следующие цветковые и тайнобрачные растения: клинтонию с крупными сочными листьями и белыми цветами на длинном стебельке, гнездовку, украшенную многочисленными ароматными фиолетовыми цветами; козлец — высокое растение с длинными сидящими листьями и беловато-желтыми цветами; затем папоротник, большие ажурные листья которого имеют треугольную
форму и по первому впечатлению напоминают листья орляка; кочедыжник женский — тоже с
отдельными большими листьями,
форма которых меняется в зависимости от окружающей их обстановки.
Содержание их вечно юно, и одни только
формы у них стареют, и мы легко можем открыть в этих
формах идею и убедиться, что философская истина не есть что-нибудь
отдельное и чуждое мировой жизни, и что она в ней проявлена, по крайней мере, как распря.
Пока не усвоит каждый
отдельный человек христианского жизнепонимания и не станет жить сообразно с ним, не разрешится противоречие жизни людской и не установится новой
формы жизни.
Она и Панауров ехали в
отдельном купе; на голове у него был картуз из барашкового меха какой-то странной
формы.
Мы уже не дерем на конюшне наших лакеев, но мы придаем рабству утонченные
формы, по крайней мере, умеем находить для него оправдание в каждом
отдельном случае.
Но, — каковы бы ни были эти новые
формы — знание, наука, искусство, основные задачи интеллигенции останутся всегда важнейшим из жизненных процессов
отдельного человека и всей нации…
Это ясно из цели поэтического создания, от которого требуется верное воспроизведение известной стороны жизни, а не какого-нибудь
отдельного случая; посмотрим только, в чем необходимость вмешательства фантазии, как способности переделывать (посредством комбинации) воспринятое чувствами и создавать нечто новое по
форме.
Мы твердо убеждены, что ни один из художников, бравших ее моделью, не мог перенести в свое произведение всех ее
форм в том виде, в каком находил, потому что Виттория была
отдельная красавица, а индивидуум не может быть абсолютным; этим дело решается, более мы не хотим и говорить о вопросе, который предлагает Румор.
Но Румор впадает потом в натурализм, который хочет преследовать, как и ложный идеализм: его положение, что «природа наилучшим образом выражает все своими
формами», становится опасным, когда он прилагает его к
отдельному явлению и, противореча тому, что сам сказал выше, утверждает, будто бы в действительности бывают «совершенные модели», как, напр...
Первая
форма его та, когда субъект является не фактически, а только в возможности виновным и когда поэтому сила, его губящая, является слепою силою природы, которая на
отдельном субъекте, более отличающемся внешним блеском богатства и т. п., нежели внутренними достоинствами, показывает пример, что индивидуальное должно погибнуть потому, что оно индивидуальное.
Из этого основного воззрения следуют дальнейшие определения: прекрасное tcnm идея в
форме ограниченного проявления; прекрасное есть
отдельный чувственный предмет, который представляется чистым выражением идеи, так что в идее не остается ничего, что не проявлялось бы чувственно в этом
отдельном предмете, а в
отдельном чувственном предмете нет ничего, что не было бы чистым выражением идеи,
Отдельный предмет в этом отношении называется образом (das Bild).
Румор отвечает на это, что «природа не
отдельный предмет, представляющийся нам под владычеством случая, а совокупность всех живых
форм, совокупность всего произведенного природою, или, лучше сказать, сама производящая сила», — ей должен предаться художник, не довольствуясь
отдельными моделями.
Наконец, ближайшим образом мысль о том, что прекрасное есть чистая
форма, вытекает из понятия, что прекрасное есть чистый призрак; а такое понятие — необходимое следствие определения прекрасного как полноты осуществления идеи в
отдельном предмете и падает вместе с этим определением.
Шаг за шагом обрисовываются невидимые нити, которыми связываются в одно целое
отдельные единицы, и, наконец, рельефно выступает основная
форма, первичная клеточка, в которую отлилась бесшабашная приисковая жизнь.
Скоро в глубине фабрики показался яркий свет, который быстро приближался; это оказалась рельсовая болванка, имевшая
форму вяземского пряника и состоявшая из нескольких
отдельных, «сваренных» между собой пластинок.
Наука перестает им нравиться; они берут
отдельные результаты, не имеющие никакого смысла в той
форме, в которой они берут, привязывают их к позорному столбу и бичуют в них науку.
И такое отношение к супружеской жизни выработал себе Иван Ильич. Он требовал от семейной жизни только тех удобств домашнего обеда, хозяйки, постели, которые она могла дать ему, и, главное, того приличия внешних
форм, которые определялись общественным мнением. В остальном же он искал веселой приятности и, если находил их, был очень благодарен; если же встречал отпор и ворчливость, то тотчас же уходил в свой
отдельный выгороженный им мир службы и в нем находил приятность.
Форму общего очерка, а не
отдельных, отрывочных заметок на г. Жербцова мы выбрали потому, что хотели обратить свое опровержение не лично на г. Жеребцова, которого книга уж слишком нелепа, а вообще на те мнения о древней Руси, которых он считает себя поборником.
В том обществе, где сильно еще действуют в
отдельных личностях чужие, бессмысленно взятые на веру
формы и формулы, долго нельзя ожидать плодотворной и последовательной деятельности.
«Обычное представление о Боге как
отдельном существе вне мира и позади (?) мира не исчерпывает всеобщего предмета религии и есть редко чистая и всегда недостаточная
форма выражения религиозного сознания…
Эти запредельные сущности вещей определялись, как числа у пифагорейцев, как имена в различных мистических учениях, как идеи у Платона, как творческие
формы (энтелехии) у Аристотеля, как буквы еврейского алфавита в Каббале [В первой книге Каббалы («Сефер Иецира» — «Книге творения») утверждается, что все мироздание зиждется на 10 цифрах и на 22 буквах еврейского алфавита; это учение развивается также в книге Зогар (см. прим. 79 к Отделу первому).] [Ср. учение о сотворении мира и об участии в нем
отдельных букв, о небесном и земном алфавите в книге Зогар: Sepher ha Sohar, trad, de Jean de Pauly, tome I, 2 а (и далее).