Неточные совпадения
Запомнил Гриша песенку
И голосом молитвенным
Тихонько в семинарии,
Где было темно, холодно,
Угрюмо, строго, голодно,
Певал — тужил о матушке
И обо всей вахлачине,
Кормилице своей.
И скоро в
сердце мальчика
С любовью к бедной матери
Любовь ко всей вахлачине
Слилась, — и лет пятнадцати
Григорий твердо знал уже,
Кому
отдаст всю жизнь свою
И за кого умрет.
И шагом едет в чистом поле,
В мечтанья погрузясь, она;
Душа в ней долго поневоле
Судьбою Ленского полна;
И мыслит: «Что-то с Ольгой стало?
В ней
сердце долго ли страдало,
Иль скоро слез прошла пора?
И где теперь ее сестра?
И где ж беглец людей и света,
Красавиц модных модный враг,
Где этот пасмурный чудак,
Убийца юного поэта?»
Со временем отчет я вам
Подробно обо всем
отдам...
Нет, никому на свете
Не
отдала бы
сердца я!
Варвара (Глаше). Тащи узлы-то в кибитку, лошади приехали. (Катерине.) Молоду тебя замуж-то
отдали, погулять-то тебе в девках не пришлось; вот у тебя сердце-то и не уходилось еще.
Дико́й. Понимаю я это; да что ж ты мне прикажешь с собой делать, когда у меня
сердце такое! Ведь уж знаю, что надо
отдать, а все добром не могу. Друг ты мне, и я тебе должен
отдать, а приди ты у меня просить — обругаю. Я
отдам,
отдам, а обругаю. Потому только заикнись мне о деньгах, у меня всю нутренную разжигать станет; всю нутренную вот разжигает, да и только; ну, и в те поры ни за что обругаю человека.
Лариса. Нет, и
сердце есть. Я сама видела, как он помогал бедным, как
отдавал все деньги, которые были с ним.
Я не плохо знаю людей
И привык
отдавать им все, что имею,
Черпая печали и радости жизни
Сердцем моим, точно медным ковшом.
— Нет — глупо! Он — пустой. В нем все — законы, все — из книжек, а в
сердце — ничего, совершенно пустое
сердце! Нет, подожди! — вскричала она, не давая Самгину говорить. — Он — скупой, как нищий. Он никого не любит, ни людей, ни собак, ни кошек, только телячьи мозги. А я живу так: есть у тебя что-нибудь для радости?
Отдай, поделись! Я хочу жить для радости… Я знаю, что это — умею!
— А те, кто
отдает внаймы
сердце на месяц, на полгода, на год, — а не со мной! — прибавила она.
«Слезами и
сердцем, а не пером благодарю вас, милый, милый брат, — получил он ответ с той стороны, — не мне награждать за это: небо наградит за меня! Моя благодарность — пожатие руки и долгий, долгий взгляд признательности! Как обрадовался вашим подаркам бедный изгнанник! он все „смеется“ с радости и оделся в обновки. А из денег сейчас же заплатил за три месяца долгу хозяйке и
отдал за месяц вперед. И только на три рубля осмелился купить сигар, которыми не лакомился давно, а это — его страсть…»
Он чувствовал, что на нем одном лежал долг стать подле нее, осветить ее путь, помочь распутать ей самой какой-то роковой узел или перешагнуть пропасть, и
отдать ей, если нужно, всю свою опытность, ум,
сердце, всю силу.
Он понял теперь бабушку. Он вошел к ней с замирающим от волнения
сердцем, забыл
отдать отчет о том, как он передал Крицкой рассказ о прогулке Веры в обрыве, и впился в нее жадными глазами.
«
Отдай якорь!» — раздалось для нас в последний раз, и
сердце замерло и от радости, что ступаешь на твердую землю, чтоб уже с нею не расставаться, и от сожаления, что прощаешься с морем, чтобы к нему не возвращаться более.
Чужд русскому народу империализм в западном и буржуазном смысле слова, но он покорно
отдавал свои силы на создание империализма, в котором
сердце его не было заинтересовано.
И почему бы, например, вам, чтоб избавить себя от стольких мук, почти целого месяца, не пойти и не
отдать эти полторы тысячи той особе, которая вам их доверила, и, уже объяснившись с нею, почему бы вам, ввиду вашего тогдашнего положения, столь ужасного, как вы его рисуете, не испробовать комбинацию, столь естественно представляющуюся уму, то есть после благородного признания ей в ваших ошибках, почему бы вам у ней же и не попросить потребную на ваши расходы сумму, в которой она, при великодушном
сердце своем и видя ваше расстройство, уж конечно бы вам не отказала, особенно если бы под документ, или, наконец, хотя бы под такое же обеспечение, которое вы предлагали купцу Самсонову и госпоже Хохлаковой?
Она вырвалась от него из-за занавесок. Митя вышел за ней как пьяный. «Да пусть же, пусть, что бы теперь ни случилось — за минуту одну весь мир
отдам», — промелькнуло в его голове. Грушенька в самом деле выпила залпом еще стакан шампанского и очень вдруг охмелела. Она уселась в кресле, на прежнем месте, с блаженною улыбкой. Щеки ее запылали, губы разгорелись, сверкавшие глаза посоловели, страстный взгляд манил. Даже Калганова как будто укусило что-то за
сердце, и он подошел к ней.
Но она
отдала уже свое
сердце другому, одному знатному не малого чина военному, бывшему в то время в походе и которого ожидала она, однако, скоро к себе.
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас
отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому
сердцу и сказать: ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен
отдалять его всеми силами… Я не смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть того, но чувствую, теперь в
сердце моем нет места ненависти.
Обманута, обижена, убита
Снегурочка. О мать, Весна-Красна!
Бегу к тебе, и с жалобой и с просьбой:
Любви прошу, хочу любить.
ОтдайСнегурочке девичье
сердце, мама!
Отдай любовь иль жизнь мою возьми!
Закрой сперва сыпучими песками
Глаза мои, доской тяжелой
сердцеУ бедненькой Купавы раздави,
Тогда бери другую. Очи видеть
Разлучницы не будут, горя злого
Ревнивое сердечко не учует.
Снегурочка, завистница,
отдайДружка назад!
Долгое время девица Скорбященская не решалась
отдать ему руку и
сердце.
Время шло. Над Егоркой открыто измывались в застольной и беспрестанно подстрекали Ермолая на новые выходки, так что Федот наконец догадался и
отдал жениха на село к мужичку в работники. Матренка, с своей стороны, чувствовала, как с каждым днем в ее
сердце все глубже и глубже впивается тоска, и с нетерпением выслушивала сожаления товарок. Не сожаления ей были нужны, а развязка. Не та развязка, которой все ждали, а совсем другая. Одно желание всецело овладело ею: погибнуть, пропасть!
Правда, что Ненила, которой его «в дети»
отдали, доброй бабой слыла, да ведь и у добрых людей по чужом ребенке
сердце разве болит?
— Ну, теперь я, по крайности, хоть детьми займусь! — сказала она себе и действительно всю страстность горячего материнского
сердца отдала этим детям.
Он сидел на том же месте, озадаченный, с низко опущенною головой, и странное чувство, — смесь досады и унижения, — наполнило болью его
сердце. В первый раз еще пришлось ему испытать унижение калеки; в первый раз узнал он, что его физический недостаток может внушать не одно сожаление, но и испуг. Конечно, он не мог
отдать себе ясного отчета в угнетавшем его тяжелом чувстве, но оттого, что сознание это было неясно и смутно, оно доставляло не меньше страдания.
—
Сердце мое столь было стеснено, что, выскочив из среды собрания и
отдав несчастным последнюю гривну из кошелька, побежал вон.
Парень им говорил: — Перестаньте плакать, перестаньте рвать мое
сердце. Зовет нас государь на службу. На меня пал жеребей. Воля божия. Кому не умирать, тот жив будет. Авось-либо я с полком к вам приду. Авось-либо дослужуся до чина. Не крушися, моя матушка родимая. Береги для меня Прасковьюшку. — Рекрута сего
отдавали из экономического селения.
Ей в самом деле легко было сделать дебош и сорвать
сердце; но она не хочет этого, она чистосердечно
отдает справедливость красоте невесты, и
сердце ее начинает наполняться довольством за счастие своего бывшего друга.
Пелагея Егоровна приходит в ужас и в каком-то бессознательном порыве кричит, схватывая дочь за руки: «Моя дочь, не
отдам! батюшка, Гордей Карпыч, не шути над материнским
сердцем! перестань… истомил всю душу».
Нет, не опять,вы меня никогда из
сердец ваших не
отдалили: я в них; нашу связь, нашу любовь, нашу дружбу ни приговоры светских судилищ, ни 7000 верст — ничто не расторгнет; эта связь простирается и за нынешнюю мою могилу в Чите, за последнюю могилу, которая меня отсюда освободит.
Она посмотрела на него ласково. И правда, она сегодня утром в первый раз за всю свою небольшую, но исковерканную жизнь
отдала мужчине свое тело — хотя и не с наслаждением, а больше из признательности и жалости, но добровольно, не за деньги, не по принуждению, не под угрозой расчета или скандала. И ее женское
сердце, всегда неувядаемое, всегда тянущееся к любви, как подсолнечник к свету, было сейчас чисто и разнежено.
Мне иногда казалось, что ты, смотря на мою жизнь, как будто бы спрашивал взглядом твоим: за что я полюбила мужа моего и
отдала ему руку и
сердце?
Привезенный олень явился апогеем торжества. Его освежевали, а мясо
отдали поварам. Пир затевался на славу, а пока устроена была легкая закуска. Майзель с замиранием
сердца ждал этого торжественного момента и тоном церемониймейстера провозгласил...
— Голубчик! — воскликнула она. — Дети, самые дорогие нам куски
сердца, волю и жизнь свою
отдают, погибают без жалости к себе, — а что же я, мать?
— По дороге вперед и против самого себя идти приходится. Надо уметь все
отдать, все
сердце. Жизнь
отдать, умереть за дело — это просто!
Отдай — больше, и то, что тебе дороже твоей жизни, —
отдай, — тогда сильно взрастет и самое дорогое твое — правда твоя!..
— Иной раз говорит, говорит человек, а ты его не понимаешь, покуда не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и не очень это задевает
сердце. А он вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь работе люди
отдают, чтобы хозяева насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
Все свое время, все заботы и всю неиспользованную способность
сердца к любви и к привязанности он
отдавал своим милым зверям — птицам, рыбам и четвероногим, которых у него был целый большой и оригинальный зверинец.
Заметил ли Семигоров зарождавшуюся страсть — она не
отдавала себе в этом отчета. Во всяком случае, он относился к ней сочувственно и дружески тепло. Он крепко сжимал ее руки при свидании и расставании и по временам даже с нежным участием глядел ей в глаза. Отчего было не предположить, что и в его
сердце запала искра того самого чувства, которое переполняло ее?
На этот раз помещики действовали уже вполне бескорыстно. Прежде
отдавали людей в рекруты, потому что это представляло хорошую статью дохода (в Сибирь ссылали редко и в крайних случаях, когда уже, за старостью лет, провинившегося нельзя было сдать в солдаты); теперь они уже потеряли всякий расчет. Даже тратили собственные деньги, лишь бы успокоить взбудораженные паникою
сердца.
«Этот человек три рубля серебром
отдает на водку, как гривенник, а я беспокоюсь, что должен буду заплатить взад и вперед на пароходе рубль серебром, и очень был бы непрочь, если б он свозил меня на свой счет. О бедность! Какими ты гнусными и подлыми мыслями наполняешь
сердце человека!» — думал герой мой и, чтоб не осуществилось его желание, поспешил первый подойти к кассе и взял себе билет.
Подхалюзин. Вы, Самсон Силыч, возьмите в рассуждение. Я посторонний человек, не родной, а для вашего благополучия ни дня ни ночи себе покою не знаю, да и сердце-то у меня все изныло; а за него
отдают барышню, можно сказать, красоту неописанную; да и денег еще дают-с, а он ломается да важничает, ну есть ли в нем душа после всего этого?
Я пустил их в размен по свету, я
отдал искренность
сердца, первую заветную страсть — и что получил? горькое разочарование, узнал, что все обман, все непрочно, что нельзя надеяться ни на себя, ни на других — и стал бояться и других и себя…
— Елена, — сказал он, — я истекаю кровью, — холопи мои далеко… помощи взять неоткуда, может быть, чрез краткий час я отойду в пламень вечный… полюби меня, полюби на один час… чтоб не даром
отдал я душу сатане!.. Елена! — продолжал он, собирая последние силы, — полюби меня, прилука моего
сердца, погубительница души моей!..
Если бы Морозов покорился или, упав к ногам царя, стал бы униженно просить о пощаде, быть может, и смягчился бы Иван Васильевич. Но вид Морозова был слишком горд, голос слишком решителен; в самой просьбе его слышалась непреклонность, и этого не мог снести Иоанн. Он ощущал ко всем сильным нравам неодолимую ненависть, и одна из причин, по коим он еще недавно, не
отдавая себе отчета, отвратил
сердце свое от Вяземского, была известная ему самостоятельность князя.
В саду, за забором, утыканным длинными гвоздями, был слышен волнующий
сердце голос Бори — хотелось перелезть через забор и
отдать себя покровительству бойкого мальчика.
И вот, в то время как паровоз, свистя и пыхтя, все больше и больше
отдаляет его от милых
сердцу, к нему подсаживается совершенно посторонний человек и сразу, сам того не зная, бередит дымящуюся рану его
сердца.
Смешно сказать, а грех утаить, что я люблю дишкантовый писк и даже кусанье комаров: в них слышно мне знойное лето, роскошные бессонные ночи, берега Бугуруслана, обросшие зелеными кустами, из которых со всех сторон неслись соловьиные песни; я помню замирание молодого
сердца и сладкую, безотчетную грусть, за которую
отдал бы теперь весь остаток угасающей жизни…
— Семен Иванович, на что вы так исключительны? Есть нежные организации, для которых нет полного счастия на земле, которые самоотверженно готовы
отдать все, но не могут
отдать печальный звук, лежащий на дне их
сердца, — звук, который ежеминутно готов сделаться… Надобно быть погрубее для того, чтоб быть посчастливее; мне это часто приходит в голову; посмотрите, как невозмущаемо счастливы, например, птицы, звери, оттого что они меньше нас понимают.
— Вот тут я вас усердно прошу спросить прямо по лестнице, в третьем этаже, перчаточницу Марью Матвеевну;
отдайте ей эти цветы и зонтик, а коробочку эту Лизе, блондинке; приволокнитесь за нею смело: она самое бескорыстнейшее существо и очень влюбчива, вздохните, глядя ей в глаза да руку к
сердцу, она и загорится; а пока au revoir. [До свидания — Франц.]
— Я?.. Нет, поздно немножко… Феня, все для тебя сделаю… и помирюсь со всеми, и Нюшу за Алешку
отдам, только выходи за меня… Люба ты мне, к самому
сердцу пришлась…