Неточные совпадения
От слободы Качуги пошла дорога степью; с Леной я распрощался. Снегу было так мало, что он не покрыл траву; лошади паслись и щипали ее, как весной. На
последней станции все горы; но я ехал ночью и не видал Иркутска с Веселой горы. Хотел было доехать бодро, но в дороге сон неодолим. Какое неловкое положение ни примите, как ни сядьте, задайте себе урок не заснуть, пугайте себя всякими опасностями — и все-таки заснете и проснетесь, когда экипаж
остановится у следующей станции.
Мы опять
остановились у виноградника; это было уже в третий и, как я объявил, в
последний раз.
— Да, конечно, я чего-то ожидал, и он прав…» И ему опять в сотый раз припомнилось, как он в
последнюю ночь
у отца подслушивал к нему с лестницы, но с таким уже страданием теперь припомнилось, что он даже
остановился на месте как пронзенный: «Да, я этого тогда ждал, это правда!
Это — «Два помещика» из «Записок охотника». Рассказчик — еще молодой человек, тронутый «новыми взглядами», гостит
у Мардария Аполлоновича. Они пообедали и пьют на балконе чай. Вечерний воздух затих. «Лишь изредка ветер набегал струями и в
последний раз, замирая около дома, донес до слуха звук мерных и частых ударов, раздававшихся в направлении конюшни». Мардарий Аполлонович, только что поднесший ко рту блюдечко с чаем,
останавливается, кивает головой и с доброй улыбкой начинает вторить ударам...
Собрав остатки
последних сил, мы все тихонько пошли вперед. И вдруг действительно в самую критическую минуту с левой стороны показались кустарники. С величайшим трудом я уговорил своих спутников пройти еще немного. Кустарники стали попадаться чаще вперемежку с одиночными деревьями. В 21/2 часа ночи мы
остановились. Рожков и Ноздрин скоро развели огонь. Мы погрелись
у него, немного отдохнули и затем принялись таскать дрова. К счастью, поблизости оказалось много сухостоя, и потому в дровах не было недостатка.
Она старалась гнать их от себя, заменять более реальною пищею — воспоминаниями прошлого; но
последние были так малосодержательны и притом носили такой ребяческий характер, что
останавливаться на них подолгу не представлялось никакого резона.
У нее существовал, впрочем, в запасе один ресурс — долг самоотвержения относительно отца, и она охотно отдалась бы ему; но старик думал, что стесняет ее собою, и предпочитал услугу старого камердинера.
В самом крайнем углу казармы
у последнего глиняного горшочка, налитого черным маслом, в котором дымно, свесившись, коптился нагоревший фитиль, Зухин ускорил шаг и вдруг
остановился.
Дни стояли невыносимо жаркие. От
последнего села, где Туберозов ночевал, до города оставалось ехать около пятидесяти верст. Протопоп, не рано выехав, успел сделать едва половину этого пути, как наступил жар неодолимый: бедные бурые коньки его мылились, потели и были жалки. Туберозов решил
остановиться на покорм и
последний отдых: он не хотел заезжать никуда на постоялый двор, а, вспомнив очень хорошее место
у опушки леса, в так называемом «Корольковом верху», решился там и
остановиться в холодке.
Дмитрий Павлыч
остановился, чтобы перевести дух и в то же время дать возможность почтенным представителям сказать свое слово. Но
последние стояли, выпучивши на него глаза, и тяжко вздыхали. Городской голова понимал, однако ж, что надобно что-нибудь сказать, и даже несколько раз раскрывал рот, но как-то ничего
у него, кроме «мы, вашество, все силы-меры», не выходило. Таким образом, Митенька вынужден был один нести на себе все тяжести предпринятого им словесного подвига.
Против меня
у распахнутой двери стоял стройный высокий богатырь в щегольской поддевке и длинных сапогах. Серые глаза весело смотрели. Обе руки размахнулись вместе с
последней высокой нотой и
остановились над его седеющей курчавой головой. В левой — огромная жестяная банка, перевязанная бечевкой, а в правой — большой рогожный кулек.
Последние слова он договорил, когда наш дачный поезд
остановился у платформы Рязанского вокзала.
Совершенно опустевший омнибус
остановился у Одеона. Пассажир от св. Магдалины посмотрел вслед Доре с ее сестрою. Они вошли в ворота Люксембургского сада. Пассажир встал
последний и, выходя, поднял распечатанное письмо с московским почтовым штемпелем. Письмо было адресовано в Париж, госпоже Прохоровой, poste restante. [До востребования (Франц.)] Он взял это письмо и бегом бросился по прямой аллее Люксембургского сада.
Долинский взял саквояж в одну руку и подал Даше другую. Они вышли вместе, а Анна Михайловна пошла за ними.
У барьера ее не пустили, и она
остановилась против вагона, в который вошли Долинский с Дорой. Усевшись, они выглянули в окно. Анна Михайловна стояла прямо перед окном в двух шагах. Их разделял барьер и узенький проход. В глазах Анны Михайловны еще дрожали слезы, но она была покойнее, как часто успокаиваются люди в самую
последнюю минуту разлуки.
Вадим взглянул на нее в
последний раз, схватил себя за голову и вышел; и выходя
остановился у двери… и в продолжение одной минуты он думал раздробить свою голову об косяк… но эта безумная мысль скоро пролетела… он вышел.
Однако же на
последней ступеньке он
остановился как вкопанный и вдруг покраснел так, что даже слезы выступили
у него на глазах от припадка страдания амбиции.
Дом Кавелиных, в котором мы должны были
остановиться,
последний дом тогда
у Спасской заставы, был очень недалеко, но люди долго проискали его.
После того, что произошло
у меня за чаем и потом внизу, для меня стало ясно, что наше «семейное счастье», о котором мы стали уже забывать в эти
последние два года, в силу каких-то ничтожных, бессмысленных причин возобновлялось опять, и что ни я, ни жена не могли уже
остановиться, и что завтра или послезавтра вслед за взрывом ненависти, как я мог судить по опыту прошлых лет, должно будет произойти что-нибудь отвратительное, что перевернет весь порядок нашей жизни.
В поручика полетели сверху позабытые им впопыхах вещи: палка, бумажный воротничок и записная книжка. На
последней ступеньке поручик
остановился, поднял голову и погрозил кулаком. Лицо
у него было бледно, под левым глазом краснела ссадина.
У своего крыльца Синтянина на минуту
остановилась с Подозеровым и, удержав в своей руке руку, которую
последний подал ей на прощанье, спросила его...
В Париже с Жозефом сделалось нечто еще более мудреное. Снося свою унизительную роль дорогой, Висленев надеялся, что он в первый и в
последний раз разыгрывает роль мажордома, и твердо ступил на землю Парижа. И в самом деле, здесь он
у самого амбаркадера был приглашен Глафирой в экипаж, сел с нею рядом, надулся и промолчал во все время переезда, пока карета
остановилась пред темным подъездом Hôtel de Maroc в rue Seine.
«Давно-давно, когда мусульмане бросились в Гори и предприняли ужаснейшую резню в его улицах, несколько христианских девушек-грузинок заперлись в крепости в одной из башен. Храбрая и предприимчивая грузинка Тамара Бербуджи вошла
последней в башню и
остановилась у закрытой двери с острым кинжалом в руках. Дверь была очень узка и могла пропустить только по одному турку. Через несколько времени девушки услышали, что их осаждают. Дверь задрожала под ударами турецких ятаганов.
„Это страх действует! это мечта!” — думает она и пилит, сколько сил достает. Уже кольцо едва держится в цепи. Она просит Паткуля рвануть его ногою. Он исполняет ее волю; но звено не ломается. Роза опять за работу.
У пленника пилка идет успешнее: другая связь в окне распилена; бечевка через него заброшена; слышно, что ее поймали… что ее привязывают… Роза собирает
последние силы… вот пила то пойдет, то
остановится, как страхом задержанное дыханье… вот несколько движений — и…
В шестом часу утра следующего дня карета с опущенными шторами отъехала от угла Софийки и Кузнецкого моста и проехав
последний, Лубянку, Мясницкую, площадь Красных ворот, повернула за угол налево и
остановилась у подъезда Северной гостиницы.
Экипаж князя Лугового между тем въехал на двор и
остановился у подъезда. Князь Сергей Сергеевич был в полной парадной форме. На его лице была написана особая торжественность переживаемых им минут. Он с особенною серьезностью приказал доложить о себе лакею княгини Вассы Семеновны, несмотря на то что за
последнее время входил обыкновенно без доклада.
Последняя надежда Зыковой перехватить деньжонок
у жены Гиршфельда рухнула. Она простилась с Николаем Леопольдовичем и уныло пошла садиться в карету. Карета покатила. Подъехав к роще, по опушке которой прогуливался Шестов, она
остановилась. Князь Владимир отворил дверцу и быстро вскочил в карету.
Тогда как
у княжны Варвары Ивановны образ ее друга князя Владимира Яковлевича Баратова положительно стушевался перед истинным рыцарем и героем, Сигизмундом Нарцисовичем, Капочка, отдавая
последнему полную дань восторженного благоговения, все же своею мечтой
останавливалась на князе Владимире Яковлевиче, который, казалось, специально был отлит в форму героя ее романа.
Взяв в руки шапку, он направился к двери, и
остановившись у порога, в
последний раз оглянул каморку, как бы соображая, нельзя ли еще чего-нибудь захватить из нее, но затем махнул рукою и вышел.
Долохов
у калитки,
у которой он
остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов
последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.
Наконец государь
остановился подле своей
последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда-то посторониться, хотя они стояли
у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно-мерные звуки вальса.