Неточные совпадения
И весьма часто, сидя на диване, вдруг, совершенно неизвестно из каких причин, один,
оставивши свою трубку, а другая
работу, если только она держалась на ту пору в руках, они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй, что в продолжение его можно бы легко выкурить маленькую соломенную сигарку.
Оставил мелочи, обратил вниманье на главные части, уменьшил барщину, убавил дни
работы на себя, прибавил времени мужикам работать на них самих и думал, что теперь дела пойдут наиотличнейшим порядком.
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми судно крепится к причалу.] канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся
работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не
оставляла его лица.
Работа на приисках кипела, но Бахареву пришлось
оставить все и сломя голову лететь в Шатровские заводы.
Горький, по-видимому, прошел мимо огромной философской
работы, которая происходила на Западе за последние десятилетия и которая не
оставила камня на камне от наивно-натуралистического и наивно-материалистического мировоззрения.
Вступление экспедиции в село Успенку для деревенской жизни было целым событием. Ребятишки побросали свои игры и высыпали за ворота: из окон выглядывали испуганные женские лица; крестьяне
оставляли свои
работы и подолгу смотрели на проходивший мимо них отряд.
Жены сосланных в каторжную
работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство, общественное положение и ехали на целую жизнь неволи в страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции. Сестры, не имевшие права ехать, удалялись от двора, многие
оставили Россию; почти все хранили в душе живое чувство любви к страдальцам; но его не было у мужчин, страх выел его в их сердце, никто не смел заикнуться о несчастных.
Дело пошло в сенат. Сенат решил, к общему удивлению, довольно близко к здравому смыслу. Наломанный камень
оставить помещику, считая ему его в вознаграждение за помятые поля. Деньги, истраченные казной на ломку и
работу, до ста тысяч ассигнациями, взыскать с подписавших контракт о
работах. Подписавшиеся были: князь Голицын, Филарет и Кушников. Разумеется — крик, шум. Дело довели до государя.
При этом предположении матушка приподнимается на постели и начинает прислушиваться. Но она проснулась только наполовину, и обступившая ее вереница сонных призраков не
оставляет своей
работы. Матушке чудится, что «Надёха» сбежала.
Поэтому за ним, в виде исключения, оставлена месячина, и Аксинью, его жену, тоже немолодую женщину, редко употребляют на господскую
работу,
оставляя управляться дома.
Из разговоров старших я узнал, что это приходили крепостные Коляновской из отдаленной деревни Сколубова просить, чтобы их
оставили по — старому — «мы ваши, а вы наши». Коляновская была барыня добрая. У мужиков земли было довольно, а по зимам почти все работники расходились на разные
работы. Жилось им, очевидно, тоже лучше соседей, и «щось буде» рождало в них тревогу — как бы это грядущее неизвестное их «не поровняло».
— Ловко придумал! — сказал однажды дедушка, разглядывая мою
работу. — Только бурьян тебя забьет, корни-то ты
оставил! Дай-ко я перекопаю землю заступом, — иди, принеси!
От усмотрения этой последней зависит назначение на
работы, количество и степень напряжения труда на каждый день и для каждого отдельного каторжного; от нее, по самой постановке дела, зависит наблюдать за тем, чтобы арестанты несли наказание равномерно; тюремная же администрация
оставляет за собою только надзор за поведением и предупреждение побегов, в остальном же, по необходимости, умывает руки.
Если же знание и целая жизнь этой
работы вознесут вас наконец до того, что вы в состоянии будете бросить громадное семя,
оставить миру в наследство громадную мысль, то…
По закону завод не имел права
оставлять население без
работы, поэтому заведены были «половинные выписки» — одну неделю работает, а другую гуляет, потом стали работать одну «третью неделю» и т. д.
— Врешь, врешь!.. — орал Никитич, как бешеный: в нем сказался фанатик-мастеровой, выросший на огненной
работе третьим поколением. — Ну, чего ты орешь-то, Полуэхт?.. Если тебе охота — уходи, черт с тобой, а как же домну
оставить?.. Ну, кричные мастера, обжимочные, пудлинговые, листокатальные… Да ты сбесился никак, Полуэхт?
Да и всю эту
работу подумываю
оставить.
Когда мы
оставляли деревню, день был такой светлый, теплый, яркий; сельские
работы кончались; на гумнах уже громоздились огромные скирды хлеба и толпились крикливые стаи птиц; все было так ясно и весело, а здесь, при въезде нашем в город, дождь, гнилая осенняя изморозь, непогода, слякоть и толпа новых, незнакомых лиц, негостеприимных, недовольных, сердитых!
Посылаем вам, батюшка, нашей
работы ложечек: примите, и нас, сирых скитниц, не
оставьте.
Лизавета Александровна
оставила свою
работу.
— Слава богу, никакой болезни нет. А твое недомогание — вещь простая и легко объяснимая: просто маленькое растяжение мускулов. Бывает оно у всех людей, которые занимаются напряженной физической
работой, а потом ее
оставляют на долгое время и снова начинают. Эти боли знакомы очень многим: всадникам, гребцам, грузчикам и особенно циркачам. Цирковые люди называют ее корруптурой или даже колупотурой.
А.П. Сухов, которому к этому времени исполнилось двадцать шесть лет,
оставил богомаза, нанял комнатку за три рубля в месяц на Козихе и принялся за
работу. Читал, учился по вечерам, начав с грамматики, а днем писал образа по заказу купцов.
— Кто ж сказал об этом Юлии Матвеевне? — спросила она, проворно вставая и
оставляя свою постоянную
работу — вязание мужу шерстяных носков, которых он, будучи весь день на ногах, изнашивал великое множество.
В это именно время подоспела новая реформа, и Семена Афанасьевича озарило новое откровение. Да, это как раз то, что нужно. Пора домой, к земле, к народу, который мы слишком долго
оставляли в жертву разночинных проходимцев и хищников, Семен Афанасьевич навел справки о своем имении, о сроках аренды, о залогах, кое-кому написал, кое-кому напомнил о себе… И вот его «призвали к новой
работе на старом пепелище»… Ничто не удерживало в столице, и Семен Афанасьевич появился в губернии.
Но стоны повторяются чаще и чаще и делаются, наконец, беспокойными.
Работа становится настолько неудобною, что Иудушка
оставляет письменный стол. Сначала он ходит по комнате, стараясь не слышать; но любопытство мало-помалу берет верх над пустоутробием. Потихоньку приотворяет он дверь кабинета, просовывает голову в тьму соседней комнаты и в выжидательной позе прислушивается.
Порфирий Владимирыч при этом вступлении зеленеет от злости. Перед этим он только что начал очень сложное вычисление — на какую сумму он может продать в год молока, ежели все коровы в округе примрут, а у него одного, с Божьею помощью, не только останутся невредимы, но даже будут давать молока против прежнего вдвое. Однако, ввиду прихода Евпраксеюшки и поставленного ею вопроса о блинах, он
оставляет свою
работу и даже усиливается улыбнуться.
Иногда он и сам замечал, что больной ничем не болен; но так как арестант пришел отдохнуть от
работы или полежать на тюфяке вместо голых досок и, наконец, все-таки в теплой комнате, а не в сырой кордегардии, где в тесноте содержатся густые кучи бледных и испитых подсудимых (подсудимые у нас почти всегда, на всей Руси, бледные и испитые — признак, что их содержание и душевное состояние почти всегда тяжелее, чем у решеных), то наш ординатор спокойно записывал им какую-нибудь febris catarhalis [катаральная лихорадка (лат.).] и
оставлял лежать иногда даже на неделю.
Обыкновение служить по найму, с одной стороны, по-видимому несправедливое, потому что богатый всегда от службы избавлен, а бедный всегда несет ее, с другой стороны полезно: ибо — 1-е, теперь всякий казак, выступающий в поход, имеет возможность хорошо одеться и вооружиться; 2-е, он,
оставляя семейство свое, может уделить оному довольно денег на содержание во время своей отлучки; 3-е, человек, занимающийся промыслом каким-нибудь или
работою, полезен для него и для других, не принужден бросать занятий своих и невольно идти на службу, которую бы отправлял очень неисправно.
Время подходило к вечеру. Тень, бросаемая старой избою и соседним навесом, затопила уже двор и досягала до новой кровли,
оставляя только яркую полосу света на князьке, где помещался приемыш, когда Глеб приказал снохам прекратить
работу.
— Когда умер отец — мне было тринадцать лет, — вы видите, какой я и теперь маленький? Но я был ловок и неутомим в
работе — это всё, что
оставил мне отец в наследство, а землю нашу и дом продали за долги. Так я и жил, с одним глазом и двумя руками, работая везде, где давали
работу… Было трудно, но молодость не боится труда — так?
Так же, как и муж Эмилии, ее односельчанин Донато Гварначья жил за океаном,
оставив на родине молодую жену заниматься невеселою
работой Пенелопы — плести мечты о жизни и не жить.
Она выходила из комнаты сестры только в сумерки, когда мастерицы кончали
работу,
оставляя на это время у больной Нестора Игнатьевича.
— Панкрат, — сказал профессор, глядя на него поверх очков, — извини, что я тебя разбудил. Вот что, друг, в мой кабинет завтра утром не ходить. Я там
работу оставил, которую сдвигать нельзя. Понял?
— Ну-с; и с тех пор ею плененный Пракситель навеки
оставил Гнатэну, и ушел с Мегарянкою Фрине, и навеки ее сохранил в своих
работах. А когда он вдохнул ее в мрамор — то мрамор холодный стал огненной Фриной, — рассказывал Мане Истомин, — вот это и было то чудо.
— Ну, так в этом самом Тагиле есть Медный рудник, вот Заяц там и ножки свои
оставил… Это еще когда мы за барином были, так Заяц в огненной
работе робил, у обжимочного молота. А в те поры был управителем немец, вот Заяц согрубил немцу, а его, Зайца, за задние ноги да в гору, в рудник, значит. Думал, что оттедова и живой не вылезу… По пояс в ледяной воде робили. Ключи там из горы бегут, студеные ключи.
А теперь
оставлю все это и примусь за свою
работу.
Оставшись один, я попробовал работать;
работа не шла. Я достал с полки книгу и начал читать. Слова и мысли проходили через мою голову, не
оставляя следа. Я напрягал свое внимание всеми силами и все-таки не мог одолеть нескольких страниц.
Я бился с своей Анной Ивановной три или четыре дня и, наконец,
оставил ее в покое. Другой натурщицы не было, и я решился сделать то, чего во всяком случае делать не следовало: писать лицо без натуры, из головы, «от себя», как говорят художники. Я решился на это потому, что видел в голове свою героиню так ясно, как будто бы я видел ее перед собой живою. Но когда началась
работа, кисти полетели в угол. Вместо живого лица у меня вышла какая-то схема. Идее недоставало плоти и крови.
Вероятно, это скульптурное произведение было первой
работой начинающего любителя и казалось грубо исполненным из окаменелых кусков ноздреватой губки, но красный камзол, горностаевая мантия, золотая корона и высоко поднятая кружка со стекающей вниз белой пеной не
оставляли никакого сомнения, что перед посетителем — сам великий патрон пивоварения.
А весною, когда отец и мать, поднявшись с рассветом, уходят в далекое поле на
работу и
оставляют его одного-одинехонького вместе с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда, выскочив из избы, несется он с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается на части о пни и кустарники, а он бежит, бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок с дороги; он со страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит в чащу бора, где бог весть что с ним будет…
Больной вдруг замолчал. Он решился обмануть сторожей. Его продержали связанным целый день и
оставили в таком положении на ночь. Накормив его ужином, сторож постлал что-то около постели и улегся. Через минуту он спал крепким сном, а больной принялся за
работу.
Дай ты мне на выбор: вот, мол, тебе, Краснов, горы золотые, палаты царские, только
оставь жену; или вот, мол, тебе землянка непокрытая,
работа всякая черная, только с женой жить; я и ох не молвлю, буду на себе воду возить, только бы с ней быть завсегда.
Я не
оставлял в покое ни одного клочка земли, я сгонял всех мужиков и баб из соседних деревень,
работа у меня тут кипела неистовая; я сам тоже пахал, сеял, косил и при этом скучал и брезгливо морщился, как деревенская кошка, которая с голоду ест на огороде огурцы; тело мое болело, и я спал на ходу.
Мирович(не
оставляя своей
работы и с некоторой как бы ядовитостью). Но, может быть, ты и в самом деле дурно сшила.
За один получас, пока это длилось, солдат Постников совсем истерзался сердцем и стал ощущать «сомнения рассудка». А солдат он был умный и исправный, с рассудком ясным, и отлично понимал, что
оставить свой пост есть такая вина со стороны часового, за которою сейчас же последует военный суд, а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная
работа, а может быть даже и «расстрел»; но со стороны вздувшейся реки опять наплывают все ближе и ближе стоны, и уже слышно бурканье и отчаянное барахтанье.
Когда она удалялась, Вязовнин не
оставлял своего места и мирно поглядывал кругом; она возвращалась, садилась подле него, брала свою
работу, и он снова вступал с нею в разговор.
Фельдфебель попытался было устроить перевод Никиты Иванова в нестроевую роту, но там и без того было много людей. Отдать его в денщики тоже не удалось, потому что у всех офицеров денщики уже были. Тогда на Никиту навалили черную
работу,
оставив все попытки сделать из него солдата. Так он прожил год, до тех пор, пока в роту не был назначен новый субалтерн-офицер, прапорщик Стебельков. Никиту отдали к нему «постоянным вестовым», то есть попросту денщиком.
— В годы взял. В приказчики. На место Савельича к заведенью и к дому приставил, — отвечал Патап Максимыч. — Без такого человека мне невозможно: перво дело, за
работой глаз нужен, мне одному не углядеть; опять же по делам дом покидаю на месяц и на два, и больше: надо на кого заведенье
оставить. Для того и взял молодого Лохматого.
Начальство — други-кумовья,
Стрясись беда — поправят,
Работы много — свистну я:
Соседи не
оставят...
Значит, уже пора вставать и приниматься за
работу. Варька
оставляет колыбель и бежит в сарай за дровами. Она рада. Когда бегаешь и ходишь, спать уже не так хочется, как в сидячем положении. Она приносит дрова, топит печь и чувствует, как расправляется ее одеревеневшее лицо и как проясняются мысли.