Горе старого Наума (Волжская быль)

‎I

Науму паточный завод

И дворик постоялый

Дают порядочный доход.

Наум — неглупый малый:

Задаром сняв клочок земли,

Крестьянину с охотой

В нужде ссужает он рубли,

А тот плати работой —

Так обращен нагой пустырь

В картофельное поле…

Вблизи — Бабайский монастырь,

Село Большие Соли,

Недалеко и Кострома.

Наум живет — не тужит,

И Волга-матушка сама

Его карману служит.

Питейный дом его стоит

На самом «перекате»;

Как лето Волгу обмелит

К пустынной этой хате

Тропа знакома бурлакам:

Выходит много «чарки»…

Здесь ходу нет большим судам;

Здесь «паузятся» барки.

Купцы бегут: «Помогу дай!»

Наум купцов встречает,

Мигнет народу: не плошай!

И сам не оплошает…

Кипит работа до утра;

Всё весело, довольно.

Итак, нет худа без добра!

Подумаешь невольно,

Что ты, жалея бедняка,

Мелеешь год от года,

Благословенная река,

Кормилица народа!

‎II

Люблю я краткой той поры

Случайные тревоги,

И труд, и песни, и костры.

С береговой дороги

Я вижу сотни рук и лиц,

Мелькающих красиво,

А паруса, что крылья птиц,

Колеблются лениво,

А месяц медленно плывет,

А Волга чуть лепечет.

Чу! резко свистнул пароход;

Бежит и искры мечет,

Ущелья темных берегов

Стогласым эхом полны…

Не всё же песням бурлаков

Внимают эти волны.

Я слушал жадно иногда

И тот напев унылый,

Но гул довольного труда

Мне слышать слаще было.

Увы! я дожил до седин,

Но изменился мало.

Иных времен, иных картин

Провижу я начало

В случайной жизни берегов

Моей реки любимой:

Освобожденный от оков,

Народ неутомимый

Созреет, густо заселит

Прибрежные пустыни;

Наука воды углубит:

По гладкой их равнине

Суда-гиганты побегут

Несчетною толпою,

И будет вечен бодрый труд

Над вечною рекою…

‎III

Мечты!.. Я верую в народ,

Хоть знаю: эта вера

К добру покамест не ведет.

Я мог бы для примера

Напомнить лица, имена,

Но это будет смело,

А смелость в наши времена —

Рискованное дело!

Пока над нами не висит

Ни тучки, солнце блещет,—

Толпа трусливого клеймит,

Отважным рукоплещет,

Но поднял бурю смелый шаг,—

Она же рада шикать,

Друзья попрячутся, а враг

Спешит беду накликать…

О Русь!

…………

…………

…………

…………

…………

…………

…………

‎IV

Науму с лишком пятьдесят,

А ни детей, ни женки.

Наум был сердцем суховат,

Любил одни деньжонки.

Он говорил: «Жениться — взять

Обузу! А „сударки“

Еще тошней: и время трать,

И деньги на подарки».

Опровергать его речей

Тогда не приходилось,

Хоть, может быть, в груди моей

Иное сердце билось,

Хотя у нас, как лед и зной,

Причины были розны:

«Над одинокой головой

Не так и тучи грозны,

Пускай лентяи и рабы

Идут путем обычным,

Я должен быть своей судьбы

Царем единоличным!» —

Я думал гордо. Кто не рад

Оставить миру племя?

Но я родился невпопад —

Лихое было время!

Забыло солнышко светить,

Погас и месяц ясный,

И трудно было отличить

От ночи день ненастный.

Гром непрестанно грохотал,

И вихорь был ужасен,

И человек под ним стоял

Испуган и безгласен.

Был краткий миг: заря зажгла

Роскошно край лазури,

И буря новая пришла

На смену старой бури.

И новым силам новый бой

Готовился… Усталый,

Поник я буйной головой.

Погибли идеалы,

Ушло и время… Места нет

Желанному союзу.

Умру — и мой исчезнет след!

Надежда вся на Музу!

‎V

Судьба Наума берегла,

По милости господней

Что год — обширнее дела,

А сам сытей, дородней.

Он говорил: «Чего ж еще?

Хоть плавать я умею,

Купаюсь в Волге по плечо,

Не лезу я по шею!»

Стреляя серых куликов

На отмели песчаной,

Заслышу говор бубенцов,

И свист, и топот рьяный,

На кручу выбегу скорей:

Знакомая тележка,

Нарядны гривы у коней,

У седока — усмешка…

Лихая пара! На шлеях

И бляхи, и чешуйки.

В личных, высоких сапогах,

В солидной, синей чуйке,

В московском новом картузе,

Сам правя пристяжною,

Наум катит во всей красе.

Увидит — рад душою!

Кричит: «Довольно вам палить,

Пора чайку покушать!..»

Наум любил поговорить,

А я любил послушать.

Закуску, водку, самовар

Вносили по порядку

И Волги драгоценный дар —

Янтарную стерлядку.

Наум усердно предлагал

Рябиновку, вишневку.

А расходившись, обивал

«Смоленую головку».

«Ну, как делишки?» — В барыше,—

С улыбкой отвечает.

Разговорившись по душе,

Подробно исчисляет,

Что дало в год ему вино

И сколько от завода.

— Накопчено, насолено —

Чай, хватит на три года!

Всё лето занято трудом,

Хлопот по самый ворот.

Придет зима — лежу сурком,

Не то поеду в город.

Начальство — други-кумовья,

Стрясись беда — поправят,

Работы много — свистну я:

Соседи не оставят;

Округа вся в горсти моей,

Казна — надежней цепи:

Уж нет помещичьих крепей,

Мои остались крепи.

Судью за денежки куплю,

Умилостивлю бога… —

(Русак природный — во хмелю

Он был хвастлив немного…)

‎VI

Полвека прожил так Наум

И не тужил нимало,

Работал в нем житейский ум,

А сердце мирно спало.

Встречаясь с ним, я вспоминал

Невольно дуб красивый

В моем саду: там сети ткал

Паук трудолюбивый.

С утра спускался он не раз

По тонкой паутинке,

Как по канату водолаз,

К какой-нибудь личинке,

То комара подстерегал

И жадно влек в объятья,

А пообедав, продолжал

Обычные занятья.

И вывел, точно напоказ,

Паук мой паутину.

Какая ткань! Какой запас

На черную годину!

Там мошек целые стада

Нашли себе могилы,

Попали бабочки туда —

Летуньи пестрокрылы;

Его сосед, другой паук,

Качался там, замучен,

А мой — отъелся вон из рук!

Доволен, гладок, тучен,

То мирно дремлет в уголку,

То мухою закусит…

Живется славно пауку:

Не тужит и не трусит!

С Наумом я давно знаком;

Еще как был моложе,

Наума с этим пауком

Я сравнивал… И что же?

Уж округлился капитал,

В купцы бы надо вскоре,

А человек затосковал!

Пришло к Науму горе…

‎VII

Сидел он поздно у ворот,

В расчеты погруженный;

Последний свистнул пароход

На Волге полусонной,

И потянулись на покой

И человек, и птица.

Зашли к Науму той порой

Молодчик да девица:

У Тани русая коса

И голубые очи.

У Вани вьются волоса.

«Укрой от темной ночи!»

— А самоварчик надо греть? —

«Пожалуй»… Ни минутки

Не могут гости посидеть:

У них и смех, и шутки,

Задеть друг дружку норовят

Ногой, рукой, плечами,

И так глядят… и так шалят,

Чуть отвернись, губами!

То вспыхнет личико у ней,

То белое, как сливки…

Поели гости калачей,

Отведали наливки:

«Теперь уснем мы до утра,

У вас покой, приволье!»

— А кто вы? — «Братец и сестра,

Идем на богомолье».

Он думал: «Врет! поди сманил

Купеческую дочку!

Да что мне? лишь бы заплатил!

Пускай ночуют ночку».

Он им подушек пару дал:

«Уснете на диване».

И доброй ночи пожелал

И молодцу, и Тане.

В своей каморке на часах

Поддернул кверху гири

И утонул в пуховиках…

Проснулся: бьет четыре,

Еще темно; во рту горит.

Кваску ему желалось,

Да квас-то в горнице стоит,

Где парочка осталась.

«Жаль! не пришло вчера на ум!

Да я пройду тихонько,

Добуду! (думает Наум)

Чай, спят они крепонько,

Не скоро их бы разбудил

Теперь и конский топот…»"

Но только дверь приотворил,

Услышал тихий шепот:

«Покурим, Ваня!» — говорит

Молодчику девица.

И спичка чиркнула — горит…

Увидел он их лица:

Красиво Ванино лицо,

Красивее у Тани!

Рука, согнутая в кольцо,

Лежит на шее Вани,

Нагая, полная рука!

У Тани грудь открыта,

Как жар горит одна щека,

Косой другая скрыта.

Еще он видел на лету,

Как встретились их очи,

И вновь на юную чету

Спустился полог ночи.

Назад тихонько он ушел,

И с той поры Наума

Не узнают: он вечно зол,

Сидит один угрюмо,

Или пойдет бродить окрест

И к ночи лишь вернется,

Соленых рыжиков не ест,

И чай ему не пьется.

Забыл наливки настоять

Душистой поленикой.

Хозяйство стало упадать —

Грозит урон великой!

На счетах спутался не раз,

Хоть счетчик был отменный…

Две пары глаз, блаженных глаз,

Горят пред ним бессменно!

«Я сладко пил, я сладко ел,—

Он думает уныло,—

А кто мне в очи так смотрел?..»

И всё ему постыло…