Неточные совпадения
Он, желая выказать свою независимость и подвинуться, отказался от предложенного ему положения, надеясь, что отказ этот придаст ему большую цену; но
оказалось, что он был слишком
смел, и его оставили; и, волей-неволей сделав себе положение человека независимого, он носил его, весьма тонко и умно держа себя, так, как будто он ни
на кого не сердился, не считал себя никем обиженным и желает только того, чтоб его оставили в покое, потому что ему весело.
— Но, государи мои, — продолжал он, выпустив, вместе с глубоким вздохом, густую струю табачного дыму, — я не
смею взять
на себя столь великую ответственность, когда дело идет о безопасности вверенных мне провинций ее императорским величеством, всемилостивейшей моею государыней. Итак, я соглашаюсь с большинством голосов, которое решило, что всего благоразумнее и безопаснее внутри города ожидать осады, а нападения неприятеля силой артиллерии и (буде
окажется возможным) вылазками — отражать.
— Да, — проговорил он, ни
на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там — хвать! —
оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты,
мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак — в то время старики носили ночные колпаки.] Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
Открыл форточку в окне и, шагая по комнате, с папиросой в зубах,
заметил на подзеркальнике золотые часы Варвары, взял их, взвесил
на ладони. Эти часы подарил ей он. Когда будут прибирать комнату, их могут украсть. Он положил часы в карман своих брюк. Затем, взглянув
на отраженное в зеркале озабоченное лицо свое, открыл сумку. В ней
оказалась пудреница, перчатки, записная книжка, флакон английской соли, карандаш от мигрени, золотой браслет, семьдесят три рубля бумажками, целая горсть серебра.
Они
поместили его не в моей комнате, а в двух хозяйских, рядом с моей. Еще накануне, как
оказалось, произведены были в этих комнатах некоторые изменения и украшения, впрочем самые легкие. Хозяин перешел с своей женой в каморку капризного рябого жильца, о котором я уже упоминал прежде, а рябой жилец был
на это время конфискован — уж не знаю куда.
И он опять кивнул
на пачки. Он двинулся было встать кликнуть в дверь Марью Кондратьевну, чтобы та сделала и принесла лимонаду, но, отыскивая чем бы накрыть деньги, чтобы та не увидела их, вынул было сперва платок, но так как тот опять
оказался совсем засморканным, то взял со стола ту единственную лежавшую
на нем толстую желтую книгу, которую
заметил, войдя, Иван, и придавил ею деньги. Название книги было: «Святого отца нашего Исаака Сирина слова». Иван Федорович успел машинально прочесть заглавие.
Но Трифон Борисыч даже не обернулся, может быть уж очень был занят. Он тоже чего-то кричал и суетился.
Оказалось, что
на второй телеге,
на которой должны были сопровождать Маврикия Маврикиевича двое сотских, еще не все было в исправности. Мужичонко, которого нарядили было
на вторую тройку, натягивал зипунишко и крепко спорил, что ехать не ему, а Акиму. Но Акима не было; за ним побежали; мужичонко настаивал и
молил обождать.
Оказалось, что в тумане мы внезапно вышли
на берег и
заметили это только тогда, когда у ног своих увидели окатанную гальку и белую пену прибойных волн.
Во всех этих веселостях Бурмакины приняли деятельное участие. Милочка совсем оживилась и очень умно распоряжалась своими туалетами. Платья, сшитые перед свадьбой, надевала в дома попроще, а московские туалеты приберегала для важных оказий. То первое платье, которое было сшито у Сихлер и для московских знакомых
оказалось слишком роскошным, она надела
на folle journйe к Струнниковым и решительно всех затмила. Даже Александра Гавриловна
заметила...
Барин делает полуоборот, чтоб снова стать
на молитву, как взор его встречает жену старшего садовника, которая выходит из садовых ворот. Руки у нее заложены под фартук: значит, наверное, что-нибудь несет. Барин уж готов испустить крик, но садовница вовремя
заметила его в окне и высвобождает руки из-под фартука;
оказывается, что они пусты.
С самого начала судебной реформы в кремлевском храме правосудия, здании судебных установлений, со дня введения судебной реформы в 1864–1866 годы стояла она. Статуя такая, как и подобает ей быть во всем мире: весы,
меч карающий и толстенные томы законов. Одного только не
оказалось у богини, самого главного атрибута — повязки
на глазах.
Они сообща построили водяную мельницу, шумевшую колесами
на заднем конце пруда, а потом, когда воды
оказалось мало для крупного
помола, — конный привод.
Благоразумнее других
оказалась Харитина, удерживавшая сестер от открытого скандала. Другие начали ее подозревать, что она заодно с Агнией, да и прежде была любимою тятенькиной дочерью. Затем явилось предположение, что именно она переедет к отцу и заберет в руки все тятенькино хозяйство, а тогда пиши пропало. От Харитины все сбудется… Да и Харитон Артемьич оказывал ей явное предпочтение. Особенно рвала и
метала писариха Анна, соединившаяся
на этот случай с «полуштофовой женой».
Чай продолжался довольно долго, и Галактион
заметил, что в его стакане все больше и больше прибавляется рому. Набравшаяся здесь публика произвела
на него хорошее впечатление своей простотой и откровенностью. Рядом с Галактионом
оказался какой-то ласковый седенький старичок, с утиным носом, прилизанными волосами
на височках и жалобно моргавшими выцветшими глазками. Он все заглядывал ему в лицо и повторял...
Все эти беседы, эти споры, эта волна кипучих молодых запросов, надежд, ожиданий и мнений, — все это нахлынуло
на слепого неожиданно и бурно. Сначала он прислушивался к ним с выражением восторженного изумления, но вскоре он не мог не
заметить, что эта живая волна катится мимо него, что ей до него нет дела. К нему не обращались с вопросами, у него не спрашивали мнений, и скоро
оказалось, что он стоит особняком, в каком-то грустном уединении, тем более грустном, чем шумнее была теперь жизнь усадьбы.
Я несколько раз поднимал этот стул и переставлял, так что бумажник уже совсем
на виду
оказывался, но генерал никак не
замечал, и так продолжалось целые сутки.
Здесь свечечка
оказывалась еще бессильнее при темных обоях комнаты. Только один неуклюжий, запыленный чехол, окутывавший огромную люстру с хрустальными подвесками, невозможно выделялся из густого мрака, и из одной щелки этого чехла
на Помаду смотрел крошечный огненный глазок. Точно Кикимора подслушала Помадины думы и затеяла пошутить с ним: «Вот,
мол, где я сижу-то: У меня здесь отлично, в этом пыльном шалашике».
Когда он принялся работать, то снял свой синий кафтан и
оказался в красной рубахе и плисовых штанах. Обивая в гостиной мебель и ползая
на коленях около кресел, он весьма тщательно расстилал прежде себе под ноги тряпку. Работая, он обыкновенно набивал себе полнехонек рот маленькими обойными гвоздями и при этом очень спокойно, совершенно полным голосом, разговаривал, как будто бы у него во рту ничего не было. Вихров
заметил ему однажды, что он может подавиться.
При этом все невольно потупились, кроме, впрочем, Плавина, лицо которого ничего не выражало, как будто бы это нисколько и не касалось его. Впоследствии
оказалось, что он даже и не
заметил, какие штуки против него устраивались: он очень уж в это время занят был мыслью о предстоящей поездке
на бал к генерал-губернатору и тем, чтоб не измять и не испачкать свой костюм как-нибудь.
Это было несколько обидно для его самолюбия; но, к счастью, кадет
оказался презабавным малым: он очень ловко (так что никто и не
заметил) стащил с вазы апельсин, вырезал
на нем глаза, вытянул из кожи нос, разрезал рот и стал апельсин слегка подавливать; тот при этом точь-в-точь представил лицо человека, которого тошнит.
Оказалось, что умертвия тут нет никакого, а последовала смерть от стужи, а рана
на голове оттого,
мол, что упала девка в гололедь и расшибла себе голову.
Через короткое время Ольга Васильевна, однако ж,
заметила, что матушка-попадья имеет
на нее какое-то неудовольствие.
Оказалось, что так как женской школы
на селе не было, то матушка, за крохотное вознаграждение, набирала учениц и учила их у себя
на дому. Затея «барышни», разумеется, представляла для нее очень опасную конкуренцию.
Взяв два билета рядом, они вошли в залу. Ближайшим их соседом
оказался молоденький студент с славными, густыми волосами, закинутыми назад, и вообще очень красивый собой, но с таким глубокомысленным и мрачным выражением
на все смотревший, что невольно заставлял себя
заметить.
— Сейчас, хозяин, сейчас! Не торопись больно:
смелешь, так опять приедешь, — успокаивал его староста, и сейчас это началось с того, что старуха-баба притащила в охапке хомут и узду, потом мальчишка лет пятнадцати привел за челку мышиного цвета лошаденку:
оказалось, что она должна была быть коренная. Надев
на нее узду и хомут, он начал, упершись коленками в клещи и побагровев до ушей, натягивать супонь, но оборвался и полетел навзничь.
Заметьте при этом, что если уж Алексею Нилычу могло показаться нечто странное, то что же
на самом-то деле может
оказаться, а?
— Нет-с, это не от семьи зависит, а человеком выходит! — воскликнул Аггей Никитич. — У нас, например, некоторые ротные командиры тоже порядочно плутовали, но я, видит бог, копейкой казенной никогда не воспользовался… А тут вдруг каким хапалом
оказался!.. Просто, я вам говорю,
на всю мою жизнь осрамлен!.. Как я там ни уверял всех, что это глупая выдумка почтальонов, однако все очень хорошо понимают, что те бы выдумать не
смели!
— И
на то не даю слова! — начал он. — Если ваш муж действительно
окажется подорожным разбойником, убившим невооруженного человека с целью ограбления, то я весь, во всеоружии моей
мести, восстану против него и советую вам также восстать против господина Тулузова, если только вы женщина правдивая. Себя вам жалеть тут нечего; пусть даже это будет вам наказанием, что тоже нелишнее.
Кое-где сукно было побито
молью, а
на одном мундире
оказалось даже вывороченным; шитье потемнело и отдавало запахом меди.
Встретив Бизюкину, он пожелал за ней приударить, и приударил; занимаясь ее развитием черт знает для чего, он
метнул мыслью
на возможность присвоить себе бывшие
на ней бриллианты и немедленно же привел все это в исполнение, и притом спрятал их так хитро, что если бы, чего боже сохрани, Бизюкины довели до обыска, то бриллианты
оказались бы, конечно, не у Термосесова, а у князя Борноволокова, который носил эти драгоценности чуть ли не
на самом себе; они были зашиты в его шинели.
Она погрузила лицо в руки и сидела так, склонив голову, причем я
заметил, что она, разведя пальцы, высматривает из-за них с задумчивым, невеселым вниманием. Отняв руки от лица,
на котором заиграла ее неподражаемая улыбка, Дэзи поведала свои приключения.
Оказалось, что Тоббоган пристал к толпе игроков, окружающих рулетку, под навесом, у какой-то стены.
За табльдотом мы познакомились.
Оказалось, что он помпадур, и что у него есть"вверенный ему край", в котором он наступает
на закон. Нигде в другом месте — не то что за границей, а даже в отечестве — он, милая тетенька, наступать
на закон не
смеет (составят протокол и отошлют к мировому), а въедет в пределы"вверенного ему края" — и наступает безвозбранно. И, должно быть, это занятие очень достолюбезное, потому что за границей он страшно по нем тосковал, хотя всех уверял, что тоскует по родине.
— Месяц и двадцать три дня я за ними ухаживал — н-на! Наконец — доношу: имею,
мол, в руках след подозрительных людей. Поехали. Кто таков? Русый, который котлету ел, говорит — не ваше дело. Жид назвался верно. Взяли с ними ещё женщину, — уже третий раз она попадается. Едем в разные другие места, собираем народ, как грибы, однако всё шваль, известная нам. Я было огорчился, но вдруг русый вчера назвал своё имя, —
оказывается господин серьёзный, бежал из Сибири, — н-на! Получу
на Новый год награду!
А именно: густой и высокий лес,
на который мне указывал пальцем старичок-продавец,
оказался чужой, а мойлес был низенький и редкий; вместо полных сенных сараев
оказались искусно выведенные из сена стенки, за которыми скрывалась пустота;
на мельнице
помолу обнаружилось мало, да и воды не всегда достаточно; сено
на лугах «временем родится», а «временем — нет», да и сено — «с осочкой».
Матросы
оказались добрыми ребятами, все они были земляки мне, исконные волгари; к вечеру я чувствовал себя своим человеком среди них. Но
на другой день
заметил, что они смотрят
на меня угрюмо, недоверчиво. Я тотчас догадался, что черт дернул Баринова за язык и этот фантазер что-то рассказал матросам.
Тогда стали оглядываться по всем сторонам и
заметили, что Фермора нет. Но при этом сразу никто не предполагал, что он погиб в волнах, а думали, что он запропастился где-нибудь
на пароходе, и потому суетились, бегали, искали его по всем местам, где можно и даже где нельзя человеку спрятаться… Но все поиски
оказались тщетны, — и только тогда, когда были осмотрены все закоулки и все мышиные норочки, — тогда впервые у капитана явилось ужасное предположение, что Фермора нет
на пароходе.
По своему уму и особенно по своему богатейшему голосу он
смело мог рассчитывать
на дьяконское место, но это заветное желание
оказалось решительно неосуществимым, потому что нет-нет Асклипиодот в чем-нибудь и попадет: подерется в пьяном виде, сгрубит попу, поколотит жену — словом, устроит что-нибудь самое неудобосказуемое, что начальство мотает себе
на ус, а Асклипиодот сидит себе да сидит в дьячках.
По издавна укоренившемуся правилу, воспитанник, получивший в драке или по другому поводу здоровенный синяк под глазом, должен был
на вопрос воспитателя о причине такого украшения отвечать, что,
мол, упал с лестницы и расшибся (и почему-то виноватой всегда
оказывалась лестница, так что даже воспитатели к атому привыкли и спрашивали иронически: «Что?
Ераст. Нет, не про то самое. Вы теперь всех людей любите и добрые дела постоянно делаете, только одно у вас это занятие и есть, а себя любить не позволяете; но пройдет год или полтора, и вся эта ваша любовь… я не
смею сказать, что она вам надоест, а только зачерствеет, и все ваши добрые дела будут вроде как обязанность или служба какая, а уж душевного ничего не будет. Вся эта ваша душевность иссякнет, а наместо того даже раздражительность после в вас
окажется, и сердиться будете и
на себя и
на людей.
Сначала, видя, как он быстро
мечет в печь сырые хлебы, которые я еле успевал подкидывать из чашек
на его лопату, — я боялся, что он насадит их друг
на друга; но, когда он выпек три печи и ни у одного из ста двадцати караваев — пышных, румяных и высоких — не
оказалось «притиска», я понял, что имею дело с артистом в своем роде.
Положение Савелия
оказалось сквернее самого скверного: и единственного наследника злобинских миллионов нельзя было обижать, и Тарас Ермилыч мог все узнать, и денег было достать трудно. Долго молчал Савелий, переминаясь с ноги
на ногу, пока не
заметил...
— Вот, полюбуйся!.. — иронически
заметил генерал, тыкая палкой
на прибитую над воротами домовую вывеску. — У него, подлеца, и фамилия
оказалась.
— С нами,
мол, крестная сила. Где же пашня моя? Заблудился, что ли? Так нет: место знакомое и прикол стоит… А пашни моей нет, и
на взлобочке трава
оказывается зеленая… Не иначе, думаю, колдовство. Нашаманили, проклятая порода. Потому — шаманы у них, сам знаешь, язвительные живут, сила у дьяволов большая. Навешает сбрую свою, огонь в юрте погасит, как вдарит в бубен, пойдет бесноваться да кликать, тут к нему нечисть эта из-за лесу и слетается.
Леонид Федорович. Так и бывает. Так часто бывает, что у нас в доме один мужик, и тот
оказался медиумом.
На днях мы позвали его во время сеанса. Нужно было передвинуть диван — и забыли про него. Он, вероятно, и заснул. И, представьте себе, наш сеанс уж кончился, Капчич проснулся, и вдруг мы
замечаем, что в другом углу комнаты около мужика начинаются медиумические явления: стол двинулся и пошел.
Оказывалось, что будущее принадлежит новым началам. Уступая давлению этих начал, великий государь издал циркуляр, в котором написано: «Быть по тому и быть по сему», что значит: кого успеют слуги антихриста заманить, — заманивай. Над теми он властен,
на тех подати налагай и душами владей. А кто не обязался, кто в истинном прав-законе стоит крепко, того никто не
смеет приневолить.
— То-то, что под богом мы нынче ходим. Сегодня сошло, а завтра нет. Ехидные нынче люди пошли: испытывают. Иной целый разговор с тобой ведет: ты думаешь, он вправду, а он
на смех! Вот, года три назад, пришла ко мне бумага насчет распространения специяльных идей. Натурально — письмоводителя: какие,
мол, такие специяльные идеи? — А это, говорит, по акцизной части, должно быть. Ну, мне что: по акцизной так по акцизной! — отвечай, братец! Ан после
оказалось, что он мне
на смех акцизную-то часть ввел!
И никто из губернаторской прислуги — ни швейцар, ни другие — не
заметили подозрительного субъекта, хотя он десятки раз прошел мимо парадного; а ночью один из агентов для опыта подергал дверь, и она
оказалась незапертой, так что он походил по швейцарской, для доказательства сделал царапину
на стене и незамеченный ушел.
Я неоднократно
замечал, что, несмотря
на сильную теплоту атмосферы, дожди бывают иногда вредные грибам: иногда это вредное действие
оказывается медленно и незаметно, а иногда — с поразительной очевидностью и быстротой, особенно
на грибах молодых, только что вышедших из земли.
Автор хочет соединить руки Коломбины и Пьеро. Но внезапно все декорации взвиваются и улетают вверх. Маски разбегаются. Автор
оказывается склоненным над одним только Пьеро, который беспомощно лежит
на пустой сцене в белом балахоне своем с красными пуговицами.
Заметив свое положение, автор убегает стремительно.
Но спустя некоторое время я стал
замечать, что со мною творится что-то неладное: появилась общая вялость и отвращение к труду, аппетит был плох, меня мучила постоянная жажда; я начал худеть; по телу то там, то здесь стали образовываться нарывы; мочеотделение было очень обильное; я исследовал мочу
на сахар, — сахара не
оказалось.
— Я и раньше
замечала на себе его пристальные взгляды, прибавила Лоренцита, но не приписывала им никакого значения.
Оказывается, что это животное питает ко мне нежные чувства.