Неточные совпадения
Достоверные свидетели сказывали, что
однажды, в третьем часу
ночи, видели, как Байбаков, весь бледный и испуганный, вышел из квартиры градоначальника и бережно нес что-то обернутое в салфетке.
А именно:
однажды Микаладзе забрался
ночью к жене местного казначея, но едва успел отрешиться от уз (так называет летописец мундир), как был застигнут врасплох ревнивцем мужем.
Его волновал вопрос: почему он не может испытать ощущений Варвары? Почему не может перенести в себя радость женщины, — радость, которой он же насытил ее? Гордясь тем, что вызвал такую любовь, Самгин находил, что
ночами он получает за это меньше, чем заслужил.
Однажды он сказал Варваре...
Полураздетый, он стал раздеваться на
ночь с тем чувством, которое
однажды испытал в кабинете доктора, опасаясь, что доктор найдет у него серьезную болезнь.
Под Азовым
Однажды я с царем суровым
Во ставке
ночью пировал:
Полны вином кипели чаши,
Кипели с ними речи наши.
«Послушай, гетман, для тебя
Я позабыла всё на свете.
Навек
однажды полюбя,
Одно имела я в предмете:
Твою любовь. Я для нее
Сгубила счастие мое,
Но ни о чем я не жалею…
Ты помнишь: в страшной тишине,
В ту
ночь, как стала я твоею,
Меня любить ты клялся мне.
Зачем же ты меня не любишь...
— Нет, вам не угодно, чтоб я его принимал, я и отказываю, — сказал Ватутин. — Он
однажды пришел ко мне с охоты
ночью и попросил кушать: сутки не кушал, — сказал Тит Никоныч, обращаясь к Райскому, — я накормил его, и мы приятно провели время…
На
ночь он уносил рисунок в дортуар, и
однажды, вглядываясь в эти нежные глаза, следя за линией наклоненной шеи, он вздрогнул, у него сделалось такое замиранье в груди, так захватило ему дыханье, что он в забытьи, с закрытыми глазами и невольным, чуть сдержанным стоном, прижал рисунок обеими руками к тому месту, где было так тяжело дышать. Стекло хрустнуло и со звоном полетело на пол…
Вот и случилось, что
однажды (давненько это было), в одну сентябрьскую светлую и теплую
ночь, в полнолуние, весьма уже по-нашему поздно, одна хмельная ватага разгулявшихся наших господ, молодцов пять или шесть, возвращалась из клуба «задами» по домам.
Несмотря на мое нерасположение к Аркадию Павлычу, пришлось мне
однажды провести у него
ночь.
На половине пути от моря, на месте слияния Сицы и Дунцы, с левой стороны есть скала Да-Лаза. Рассказывают, что
однажды какой-то старик китаец нашел около нее женьшень крупных размеров. Когда корень принесли в фанзу, сделалось землетрясение, и все люди слышали, как
ночью скала Да-Лаза стонала. По словам китайцев, река Санхобе на побережье моря является северной границей, до которой произрастает женьшень. Дальше на север никто его не встречал.
Конец тетеньки Анфисы Порфирьевны был трагический.
Однажды, когда она укладывалась на
ночь спать, любимая ее ключница (это, впрочем, не мешало тетеньке истязать ее наравне с прочими), которая всегда присутствовала при этом обряде, отворила дверь спальни и кликнула...
Однажды, когда я сидел во внутренней тюрьме Чека, в двенадцатом часу
ночи меня пригласили на допрос.
Однажды засиделись поздно. Снаружи в открытые окна глядела темная мглистая
ночь, в которой шелестела листва, и чувствовалось на небе бесформенное движение облаков. В комнате тревожно и часто звонит невидимый сверчок.
О медицинской помощи, о вызове доктора к заболевшему работнику тогда, конечно, никому не приходило в голову. Так Антось лежал и тихо стонал в своей норе несколько дней и
ночей.
Однажды старик сторож, пришедший проведать больного, не получил отклика. Старик сообщил об этом на кухне, и Антося сразу стали бояться. Подняли капитана, пошли к мельнице скопом. Антось лежал на соломе и уже не стонал. На бледном лице осел иней…
Поэтому мы все больше и больше попадали во власть «того света», который казался нам наполненным враждебной и чуткой силой…
Однажды старший брат страшно закричал
ночью и рассказал, что к нему из соседней темной комнаты вышел чорт и, подойдя к его кровати, очень изящно и насмешливо поклонился.
Однажды отец с матерью долго
ночью засиделись у Рыхлинских. Наконец сквозь дремоту я услышал грохот нашей брички во дворе, а через некоторое время совсем проснулся от необычайного ощущения: отец и мать, оба одетые, стояли в спальне и о чем-то горячо спорили, забыв, очевидно, и о позднем часе, и о спящих детях. Разговор шел приблизительно такой...
Запрещение гимназистам посещать клуб было, кажется, их единственным практическим результатом. Впрочем,
однажды, в самом центре города, у моста, починали фонарь. Несколько раз в темные вечера в честь гласности горел огонек… Это было все-таки торжество. Каждый, кто проходил мимо этого фонаря глухою
ночью, думал: «А! пробрал их трубниковский корреспондент».
Однажды он исчез и более в Гарном Луге не появлялся. Говорили, будто он сложил свою дворянскую голову где-то темною
ночью на промысле за чужими лошадьми. Но достоверно ничего не было известно.
Однажды после каникул он явился особенно мрачный и отчасти приподнял завесу над бездной своей порочности: в его угрюмо — покаянных намеках выступало юное существо… дитя природы… девушка из бедной семьи. Обожала его. Он ее погубил… Этим летом,
ночью… в глубоком пруду… и т. д.
Однажды — это было уже в восьмидесятых годах —
ночью в эту запертую крепость постучали. Вооружив домочадцев метлами и кочергами, Самаревич подошел к дверям. Снаружи продолжался стук, как оказалось… «именем закона». Когда дверь была отворена, в нее вошли жандармы и полиция. У одного из учеников произвели обыск, и ученика арестовали.
Однажды у капитана случилась пропажа: кто-то
ночью взломал окно в нижнем помещении «магазина» и утащил оттуда кадку масла и кадку меду. Первым сообщил о пропаже пан Лохманович.
Обыкновенно дядя Михайло являлся вечером и всю
ночь держал дом в осаде, жителей его в трепете; иногда с ним приходило двое-трое помощников, отбойных кунавинских мещан; они забирались из оврага в сад и хлопотали там во всю ширь пьяной фантазии, выдергивая кусты малины и смородины;
однажды они разнесли баню, переломав в ней всё, что можно было сломать: полок, скамьи, котлы для воды, а печь разметали, выломали несколько половиц, сорвали дверь, раму.
Однажды, в будний день, поутру, я с дедом разгребал на дворе снег, обильно выпавший за
ночь, — вдруг щеколда калитки звучно, по-особенному, щелкнула, на двор вошел полицейский, прикрыл калитку спиною и поманил деда толстым серым пальцем. Когда дед подошел, полицейский наклонил к нему носатое лицо и, точно долбя лоб деда, стал неслышно говорить о чем-то, а дед торопливо отвечал...
При мне в Корсаковске
однажды унесло каторжного в море на сеноплавке; смотритель тюрьмы майор Ш. отправился в море на катере и, несмотря на бурю, подвергая свою жизнь опасности, плавал с вечера до двух часов
ночи, пока ему не удалось отыскать в потемках сеноплавку и снять с нее каторжного.
Однажды, проснувшись
ночью, Ганна окликнула Федорку, но она ей не ответила.
Таким-то образом Сонька Руль, минуя рублевое заведение, была переведена в полтинничное, где всякий сброд целыми
ночами, как хотел, издевался над девушками. Там требовалось громадное здоровье и большая нервная сила. Сонька
однажды задрожала от ужаса
ночью, когда Фекла, бабища пудов около шести весу, выскочила на двор за естественной надобностью и крикнула проходившей мимо нее экономке...
И почему-то пред ней вставала из темной ямы прошлого одна обида, давно забытая, но воскресавшая теперь с горькой ясностью.
Однажды покойник муж пришел домой поздно
ночью, сильно пьяный, схватил ее за руку, сбросил с постели на пол, ударил в бок ногой и сказал...
Они были сильно испуганы и всю
ночь не спали, ожидая каждую минуту, что к ним постучат, но не решились выдать ее жандармам, а утром вместе с нею смеялись над ними.
Однажды она, переодетая монахиней, ехала в одном вагоне и на одной скамье со шпионом, который выслеживал ее и, хвастаясь своей ловкостью, рассказывал ей, как он это делает. Он был уверен, что она едет с этим поездом в вагоне второго класса, на каждой остановке выходил и, возвращаясь, говорил ей...
Однажды Николаев был приглашен к командиру полка на винт. Ромашов знал это.
Ночью, идя по улице, он услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный запах нарциссов. Он перепрыгнул через забор и в темноте нарвал с грядки, перепачкав руки в сырой земле, целую охапку этих белых, нежных, мокрых цветов.
Вот
однажды, в темную осеннюю
ночь, слышат караульщики, что к господской конторе кто-то ползком-ползком пробирается; затаили они дыхание, да и ждут, что будет.
Однажды, поздно
ночью, Феклинья пришла домой пьяная. Гришка еще не спал и до того рассвирепел, что на этот раз она струсила.
В ноябре, когда наступили темные, безлунные
ночи, сердце ее до того переполнилось гнетущей тоской, что она не могла уже сдержать себя. Она вышла
однажды на улицу и пошла по направлению к мельничной плотинке. Речка бурлила и пенилась; шел сильный дождь; сквозь осыпанные мукой стекла окон брезжил тусклый свет; колесо стучало, но помольцы скрылись. Было пустынно, мрачно, безрассветно. Она дошла до середины мостков, переброшенных через плотину, и бросилась головой вперед на понырный мост.
Однажды,
ночью, когда никого около него не было, он потянулся, чтобы достать стакан воды, стоявший на ночном столике. Но рука его застыла в воздухе…
Часто среди дня он прямо из присутственных мест проезжал на квартиру к Настеньке, где, как все видели, экипаж его стоял у ворот до поздней
ночи; видели потом, как Настенька иногда проезжала к нему в его карете с неподнятыми даже окнами, и, наконец, он дошел до того, что
однажды во время многолюдного гулянья на бульваре проехал с ней мимо в открытом фаэтоне.
И вот
однажды, с наступлением
ночи, после самого оживленного и поэтического разговора, они дружески расстались, горячо пожав друг другу руки у крыльца флигеля, в котором квартировал Степан Трофимович.
Шатов говорил, что у них и дверь не запирается, а
однажды так настежь в сени всю
ночь и простояла.
Тем не менее, когда ей
однажды утром доложили, что Степан Владимирыч
ночью исчез из Головлева, она вдруг пришла в себя. Немедленно разослала весь дом на поиски и лично приступила к следствию, начав с осмотра комнаты, в которой жил постылый. Первое, что поразило ее, — это стоявший на столе штоф, на дне которого еще плескалось немного жидкости и который впопыхах не догадались убрать.
— Сегодня, брат, надо
ночью штоф припасти, — сказал он
однажды земскому голосом, не предвещавшим ничего доброго.
Но когда
однажды утром земский таинственно доложил ему, что
ночью братцы приехали, — он невольно вздрогнул и изменился в лице.
В эту мрачную годину только
однажды луч света ворвался в существование Анниньки. А именно, трагик Милославский 10-й прислал из Самоварнова письмо, в котором настоятельно предлагал ей руку и сердце. Аннинька прочла письмо и заплакала. Целую
ночь она металась, была, как говорится, сама не своя, но наутро послала короткий ответ: «Для чего? для того, что ли, чтоб вместе водку пить?» Затем мрак сгустился пуще прежнего, и снова начался бесконечный подлый угар.
Помню,
однажды, в одну длинную зимнюю
ночь, я прослушал один рассказ.
Однажды, часу в третьем
ночи, я проснулся и услышал тихий, сдержанный плач.
Едва редела
ночи мгла,
Людмила к водопаду шла
Умыться хладною струею:
Сам карла утренней порою
Однажды видел из палат,
Как под невидимой рукою
Плескал и брызгал водопад.
Однажды, лунною
ночью, он разбудил меня и, глядя испуганно вытаращенными глазами, сказал...
Однажды я сказал ему, что мне известно — есть другие книги, подпольные, запрещенные; их можно читать только
ночью, в подвалах.
Читал я в сарае, уходя колоть дрова, или на чердаке, что было одинаково неудобно, холодно. Иногда, если книга интересовала меня или надо было прочитать ее скорее, я вставал
ночью и зажигал свечу, но старая хозяйка, заметив, что свечи по
ночам умаляются, стала измерять их лучинкой и куда-то прятала мерки. Если утром в свече недоставало вершка или если я, найдя лучинку, не обламывал ее на сгоревший кусок свечи, в кухне начинался яростный крик, и
однажды Викторушка возмущенно провозгласил с полатей...
Иногда она сносила в комнату все свои наряды и долго примеряла их, лениво одеваясь в голубое, розовое или алое, а потом снова садилась у окна, и по смуглым щекам незаметно, не изменяя задумчивого выражения доброго лица, катились крупные слёзы. Матвей спал рядом с комнатою отца и часто сквозь сон слышал, что мачеха плачет по
ночам. Ему было жалко женщину;
однажды он спросил её...
Почти каждый праздник, под вечер или
ночью, где-нибудь в городе раздавался крик женщины, и не
однажды Матвей видел, как вдоль улицы мчалась белая фигура, полуголая, с растрёпанными волосами. Вздрагивая, вспоминал, как Палага навивала на пальцы вырванные волосы…
Только
однажды, в четвертое свое свидание с ним (Инсаров очень плохо провел
ночь, доктор намекнул на консилиум), только в это свидание она напомнила ему об его клятве.